И так это широко-о улыбается.
«Держи, папаша, рыженькую и не говори, что это не деньги!» — и сует мне десятку.
«Что у тебя на уме?» — спрашиваю.
«Сколько в том штабеле листов? В высоту, а?» — и показывает мне в окно на стройплощадку, где у нас шифер.
«Не знаю», — я, значит, пожимаю плечами.
«Пятьдесят или меньше?»
«Больше, конечно».
«Значит, я выиграл — и десятка, папаша, твоя!» До смерти он обрадовался. Поспорил, вишь, с одним дураком, что в том штабеле не меньше как пятьдесят листов. На пять бутылок этого… коньяка. Ну, теперича тот, мол, будет рвать на себе волосы. Пусти нас, говорит, пересчитать, иначе дурень-то платить не захочет. А мне что, не крадут ведь. Десять рубликов… Кому они не нужны! Вот и вы, товарищ начальник, не задаром работаете. Сосчитали оба те листы и уехали себе. Честь по чести. Но вот кады в понедельник тот второй, усатый, с грузовиками приехал, на стройку ломился да начальника требовал, а потом кричал на меня: «Аферист! Аферист!» — тут я скумекал, что дело нечистое. Он, вишь ты, мелом что-то там начертил на штабелях, может показать. Сперва грозился меня зарезать, потом милицию вызвать. «Иди зови, — это я ему сказал. — Милиция вон в той стороне. А на объект я тебя все равно не пущу, потому как ты лицо постороннее!» Ну, а потом вы, товарищ начальник, объявились, и я вам сразу во всем признался.
— Как тот молодой человек был одет?
— В кожаном пальто с такими вроде погонами. И с виду солидный, грех плохое слово о нем сказать.
— Нет у меня кожаного пальто! — вскочил Эрик.
— Сядьте. Успокойтесь. Все выяснится. А вы, гражданин Берданбело, подпишитесь вот здесь и можете быть свободны. Когда понадобитесь, вызовем повесткой.
У дверей старик обернулся и сказал следователю с опаской:
— Тама… этот стоит.
— Не бойтесь, он вас не тронет.
Процедура повторилась во всех подробностях, только вместо старичка в кабинете возник гражданин из далекой южной республики Мендей Мендеевич Мнацоканов, в крови его бушевал природный темперамент, в душе царила трагедия. Следователю пришлось не раз призывать его к порядку — Мнацоканов ругался, пробовал затеять драку или принимался жалобно хныкать, требуя у Эрика назад свои деньги. Удивительно, однако, что до удаления буяна из кабинета дело не дошло.
В коридоре громко разговаривали на незнакомом языке, там собрались рыночные собратья Мнацоканова, чтобы выразить своим присутствием общественное мнение. Наконец Даука не выдержал, открыл дверь и потребовал тишины. И вдруг изменился в лице — встретился взглядом со смуглым мужчиной, который давеча на рынке бесстыдно пытался всучить ему марокканские мандарины по спекулятивной цене. Они узнали друг друга, наступила неловкая пауза. Харий вспомнил, как в комнатке ожидания в детской больнице толпились родители, и у всех свертки или авоськи с продуктами, и почти в каждой авоське мандарины, а у кого их не было, те будто чувствовали себя виноватыми, после получки непременно постараются мандарины купить, не разорятся ведь из-за нескольких рублей, сэкономят на чем-нибудь.
— Отдай мои деньги, сволочь!
— Предупреждаю в последний раз! Вы не имеете права никого оскорблять!
Мнацоканов на секунду затих, но, верно вспомнив о восьми сотенных, распалился вновь:
— Признавайся, какой шлюхе ты их сунул! У вас тут кругом шлюхи!
— Молчать! — Губы следователя сжались.
— Я… Да хоть мать, хоть дочь — я любую…
— Сержант! Спуститесь к дежурному и принесите бланк протокола. За мелкое хулиганство…
Мнацоканов смекнул, что дело пахнет керосином, и угодливо заверещал про большую дыню, которую он принес с собой и оставил в коридоре.
Полдыни ему пришлось съесть самому, когда его доставили в управление, где на следующее утро сердобольный судья приговорил его к десяти суткам общественно полезной работы по подметанию улиц, а вторую половину у него в камере стащили, стоило ему на минутку задремать. Потом за парашей он нашел лишь обглоданную кожуру.
Следователь и Эрик Вецберз остались в кабинете одни. Снова вопросы и ответы, но никакой ясности они не внесли. Оба раза в пятницу, когда жулик появлялся на рынке, совпадали со временем, на которое у Эрика не было алиби, — он не мог вспомнить, с кем в тот день обедал, и не имел ни одного свидетеля, кто бы мог подтвердить, что вечером после работы он ездил к мотористу пожарной команды. И как нарочно, будто для того чтобы позлить их обоих, доносились из коридора громкие возмущенные голоса южан — они бегали от одного начальника к другому с жалобой на Хария Дауку.
— Вы мне не верите, — мрачно подытожил Эрик. — Но посудите сами, где тут логика! У меня жена, которую я люблю, и дочь, в которой я души не чаю…
— Сколько ей?
— Скоро три.
— А моя уже в третьем классе.
— У меня старуха мать, она мне очень дорога… У меня работа, квартира… Более того… Я знаю, что меня решили выдвинуть кандидатом в местные Советы… Насколько я понял, у этого южанина выманили восемьсот рублей… Это немало, мой трехмесячный оклад, но… Подумайте логически… Я всего третий или четвертый раз в милиции! Впервые попал сюда мальчишкой, потом — когда паспорт получал, и вот теперь…
— Я тоже когда-то думал, что моим сильнейшим оружием будет логика, а оказалось, нелогичного в преступлениях отнюдь не меньше. У самого счет в сберкассе, личная машина, а вымогает сторублевую взятку или крадет краски на пятьдесят рублей для дачи…
— Насмотрелись заграничных фильмов… Там за деньги каждый готов душу продать!
— Правильно! Садитесь, пять! Стефенсон изобрел паровоз, чтобы загрязнить атмосферу. Все хорошее идет с востока, а плохое — с запада. Логично то, что квартира скупщика краденого закрыта обитой железом дверью с парочкой французских замков — и все-таки его обворовывают, и нелогично, что честный во всем остальном человек покупает в подворотне сорванную с кого-то шапку и не только не чувствует угрызений совести, но даже рад своей дешевой покупке. Я столько раз разочаровывался в логике, что теперь верю одним лишь фактам. А факты говорят не в вашу пользу, Гражданин Мнацоканов утверждает, что это вы его обжулили, сторож стройплощадки Берданбело показывает, что это вы подкупили его десяткой, а вы не можете противопоставить ни одного достаточно серьезного аргумента.
— Они все заодно! Они хотят выжать из меня деньги. Этот южанин мне в глаза сказал: гони деньги и гуляй себе на здоровье.
— Будете вы гулять или не будете, это от гражданина Мнацоканова не зависит. — Следователь быстрым движением выдвинул верхний ящик стола и положил перед Эриком отпечатанный типографским способом лист среднего формата. — Случаем не знакомы с этим гражданином?
Если бы Даугава внезапно вышла из берегов и начался потоп или Бастионная горка вдруг превратилась в действующий вулкан — вряд ли это поразило бы Эрика сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
«Держи, папаша, рыженькую и не говори, что это не деньги!» — и сует мне десятку.
«Что у тебя на уме?» — спрашиваю.
«Сколько в том штабеле листов? В высоту, а?» — и показывает мне в окно на стройплощадку, где у нас шифер.
«Не знаю», — я, значит, пожимаю плечами.
«Пятьдесят или меньше?»
«Больше, конечно».
«Значит, я выиграл — и десятка, папаша, твоя!» До смерти он обрадовался. Поспорил, вишь, с одним дураком, что в том штабеле не меньше как пятьдесят листов. На пять бутылок этого… коньяка. Ну, теперича тот, мол, будет рвать на себе волосы. Пусти нас, говорит, пересчитать, иначе дурень-то платить не захочет. А мне что, не крадут ведь. Десять рубликов… Кому они не нужны! Вот и вы, товарищ начальник, не задаром работаете. Сосчитали оба те листы и уехали себе. Честь по чести. Но вот кады в понедельник тот второй, усатый, с грузовиками приехал, на стройку ломился да начальника требовал, а потом кричал на меня: «Аферист! Аферист!» — тут я скумекал, что дело нечистое. Он, вишь ты, мелом что-то там начертил на штабелях, может показать. Сперва грозился меня зарезать, потом милицию вызвать. «Иди зови, — это я ему сказал. — Милиция вон в той стороне. А на объект я тебя все равно не пущу, потому как ты лицо постороннее!» Ну, а потом вы, товарищ начальник, объявились, и я вам сразу во всем признался.
— Как тот молодой человек был одет?
— В кожаном пальто с такими вроде погонами. И с виду солидный, грех плохое слово о нем сказать.
— Нет у меня кожаного пальто! — вскочил Эрик.
— Сядьте. Успокойтесь. Все выяснится. А вы, гражданин Берданбело, подпишитесь вот здесь и можете быть свободны. Когда понадобитесь, вызовем повесткой.
У дверей старик обернулся и сказал следователю с опаской:
— Тама… этот стоит.
— Не бойтесь, он вас не тронет.
Процедура повторилась во всех подробностях, только вместо старичка в кабинете возник гражданин из далекой южной республики Мендей Мендеевич Мнацоканов, в крови его бушевал природный темперамент, в душе царила трагедия. Следователю пришлось не раз призывать его к порядку — Мнацоканов ругался, пробовал затеять драку или принимался жалобно хныкать, требуя у Эрика назад свои деньги. Удивительно, однако, что до удаления буяна из кабинета дело не дошло.
В коридоре громко разговаривали на незнакомом языке, там собрались рыночные собратья Мнацоканова, чтобы выразить своим присутствием общественное мнение. Наконец Даука не выдержал, открыл дверь и потребовал тишины. И вдруг изменился в лице — встретился взглядом со смуглым мужчиной, который давеча на рынке бесстыдно пытался всучить ему марокканские мандарины по спекулятивной цене. Они узнали друг друга, наступила неловкая пауза. Харий вспомнил, как в комнатке ожидания в детской больнице толпились родители, и у всех свертки или авоськи с продуктами, и почти в каждой авоське мандарины, а у кого их не было, те будто чувствовали себя виноватыми, после получки непременно постараются мандарины купить, не разорятся ведь из-за нескольких рублей, сэкономят на чем-нибудь.
— Отдай мои деньги, сволочь!
— Предупреждаю в последний раз! Вы не имеете права никого оскорблять!
Мнацоканов на секунду затих, но, верно вспомнив о восьми сотенных, распалился вновь:
— Признавайся, какой шлюхе ты их сунул! У вас тут кругом шлюхи!
— Молчать! — Губы следователя сжались.
— Я… Да хоть мать, хоть дочь — я любую…
— Сержант! Спуститесь к дежурному и принесите бланк протокола. За мелкое хулиганство…
Мнацоканов смекнул, что дело пахнет керосином, и угодливо заверещал про большую дыню, которую он принес с собой и оставил в коридоре.
Полдыни ему пришлось съесть самому, когда его доставили в управление, где на следующее утро сердобольный судья приговорил его к десяти суткам общественно полезной работы по подметанию улиц, а вторую половину у него в камере стащили, стоило ему на минутку задремать. Потом за парашей он нашел лишь обглоданную кожуру.
Следователь и Эрик Вецберз остались в кабинете одни. Снова вопросы и ответы, но никакой ясности они не внесли. Оба раза в пятницу, когда жулик появлялся на рынке, совпадали со временем, на которое у Эрика не было алиби, — он не мог вспомнить, с кем в тот день обедал, и не имел ни одного свидетеля, кто бы мог подтвердить, что вечером после работы он ездил к мотористу пожарной команды. И как нарочно, будто для того чтобы позлить их обоих, доносились из коридора громкие возмущенные голоса южан — они бегали от одного начальника к другому с жалобой на Хария Дауку.
— Вы мне не верите, — мрачно подытожил Эрик. — Но посудите сами, где тут логика! У меня жена, которую я люблю, и дочь, в которой я души не чаю…
— Сколько ей?
— Скоро три.
— А моя уже в третьем классе.
— У меня старуха мать, она мне очень дорога… У меня работа, квартира… Более того… Я знаю, что меня решили выдвинуть кандидатом в местные Советы… Насколько я понял, у этого южанина выманили восемьсот рублей… Это немало, мой трехмесячный оклад, но… Подумайте логически… Я всего третий или четвертый раз в милиции! Впервые попал сюда мальчишкой, потом — когда паспорт получал, и вот теперь…
— Я тоже когда-то думал, что моим сильнейшим оружием будет логика, а оказалось, нелогичного в преступлениях отнюдь не меньше. У самого счет в сберкассе, личная машина, а вымогает сторублевую взятку или крадет краски на пятьдесят рублей для дачи…
— Насмотрелись заграничных фильмов… Там за деньги каждый готов душу продать!
— Правильно! Садитесь, пять! Стефенсон изобрел паровоз, чтобы загрязнить атмосферу. Все хорошее идет с востока, а плохое — с запада. Логично то, что квартира скупщика краденого закрыта обитой железом дверью с парочкой французских замков — и все-таки его обворовывают, и нелогично, что честный во всем остальном человек покупает в подворотне сорванную с кого-то шапку и не только не чувствует угрызений совести, но даже рад своей дешевой покупке. Я столько раз разочаровывался в логике, что теперь верю одним лишь фактам. А факты говорят не в вашу пользу, Гражданин Мнацоканов утверждает, что это вы его обжулили, сторож стройплощадки Берданбело показывает, что это вы подкупили его десяткой, а вы не можете противопоставить ни одного достаточно серьезного аргумента.
— Они все заодно! Они хотят выжать из меня деньги. Этот южанин мне в глаза сказал: гони деньги и гуляй себе на здоровье.
— Будете вы гулять или не будете, это от гражданина Мнацоканова не зависит. — Следователь быстрым движением выдвинул верхний ящик стола и положил перед Эриком отпечатанный типографским способом лист среднего формата. — Случаем не знакомы с этим гражданином?
Если бы Даугава внезапно вышла из берегов и начался потоп или Бастионная горка вдруг превратилась в действующий вулкан — вряд ли это поразило бы Эрика сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62