Навёл ещё полстакана «балтийского чаю». Выпил. Далеко внизу, во дворе, раздавались какие-то голоса. Слов было не разобрать.
Слов было не разобрать, и Матадору почудилось, что звучит язык шаманского племени, что он понимает отдельные портсванские слова, которые значат «любовь», «белый человек», «ловушка для духов». А вот это слово, кажется, означает «смерть»…
Труднее всего было привыкнуть к шаманской пище. В котёл бросали жуков, листья, личинок, любых пробегавших мимо мелких зверьков. Сами туземцы ели далее говно. Если кто-то из них встречал неподалёку от поселения кучу слоновьего говна, то начинал бешено орать. Сбегалась половина племени, все начинали совать в кучу пальцы и тут же их облизывать. Когда Матадор это впервые увидел, его чуть не стошнило.
— Говно не лакомство, — успокоил его Малыш. — Они проводят экспертизу. Определяют по вкусу, сколько слону лет, когда прошёл, нужно вообще его ловить или ну его в жопу… Если решат ловить, непременно поймают. И будем мы с тобой кушать вкусное слоновье мясо.
Во вкусное слоновье мясо, правда, тоже добавляли мух и личинок, но Матадор скоро смирился. В конце концов, вкус — дело привычки. К чему ребёнком привык, то и любишь.
Хозяева вообще проявляли удивительную изобретательность в добывании пищи. Матадору понравилось, как они ловили рыбу. Набирали в лесу какой-то дурман-травы, засыпали её в реку. Идёт рыба косяком, проплывает через траву, жрёт её, нюхает. Ниже по течению — рыбка уже готова. Глаза на затылке, рот разинут, сознание где-то в параллельных мирах.
Женщины заходят в воду, наклоняются — сосками по воде скребут — и собирают рыбу в корзины.
Малыш с Матадором пробовали курить или заваривать траву — не прёт. Они жевали кору какого-то дерева, по вкусу похожую на коку. Нажуёшься, сядешь здесь же, под деревом, и смотришь, как туземцы суетятся по хозяйству или устраивают свои шаманские тусовки. Поют что-то, скачут через огонь, трахаются по пятнадцать человек разом.
«Мы тут сидим, а денежки идут», — вспоминал Матадор какую-то телевизионную рекламу. Каждый день на его банковский счёт перечислялись командировочные, совершенно лишние в африканском лесу, но складывающиеся в приятную сумму.
Словом, всё было хорошо до тех пор, пока Матадор не заинтересовался дочерью Главного Шамана. То ли воздержание, то ли просмотр порнографических ритуалов, то ли зависть к Малышу, который часто уединялся со своей чёрной подругой… В общем, как-то ночью Матадор поймал себя на том, что уже минут десять ожесточённо мастурбирует, а перед внутренним его взором плавает её лицо.
Через пару дней, наблюдая, нажевавшись коры, за очередной оргией туземцев, Матадор понял, что неотступно следует взглядом за действиями Экху. Примерно так звучало её имя.
Раньше оргии не возбуждали его. Он наблюдал за ними с тем же темпераментом, с каким кастрированный домашний кот смотрит в окно с тёплого коврика за взъерошенными драками своих уличных собратьев.
Но на сей раз член Матадора торчал, как пионер у знамени, смешно оттопыривая штаны. А когда Экху, раскорячившись раком, впустила в себя сзади маленького суетливого туземца преклонных годов, и одновременно схватила ртом здоровенную елду молодого широкоплечего шамана, Матадор выпустил здоровенный фонтан спермы. По брюкам расплылось благоухающее пятно…
Потом он столкнулся с Экху неподалёку от своей хижины — и она дважды поймала его взгляд. Её глаза были тёмно-оливкового цвета, а взгляд, как вдруг нафантазировал поэтически настроенный Матадор, — такой же терпкий и горьковатый, как сами оливки. Она даже признесла пару слов на своём наречии. Матадору оставалось только гадать, что они могли значить.
— Я получил шифровку из центра, — объявил Малыш, обнаружив Матадора под его любимым деревом.
Дерево не только являлось неиссякаемым источником волшебной коры. Оно располагалось так, что, сидя под ним, можно было видеть центральную площадь посёлка и двери дома Главного Шамана. Возлегая на этом стратегически выгодном месте, Матадор прикидывал, как удобно отсюда стрелять. Представлял себе мерно покачивающийся ствол винтовки. Представлял, как отворяется дверь дома, как с сухим треском стартует пуля… Как шаманские мозги повисают на ближайшей лиане.
Как маленькая пёстрая птичка с весёлым чик-чириком снимает с лианы и уносит в чащу вкусную соплю мозга.
Теперь в этих грёзах ствол винтовки превратился в его собственный целеустремлённый член. Отворялись уже не двери Шамана, а половые губы его дочери. Вместо пули цель поражало семя. Предсмертный крик Шамана сливался с оргазмическим стоном Экху…
— Оглох? — полюбопытствовал Малыш. — Шифровка из центра. Через две недели снимаемся.
— Что это значит? — нахмурился и одновременно воодушевился Матадор.
— Одно из двух. Или Москва оставляет в покое Портсвану, и мы уезжаем отсюда друзьями. Или ты будешь стрелять Главного Шамана, а я буду обеспечивать наш отход… Ждём дальнейших сообщений.
Конечно, Матадор не хотел убивать Главного Шамана. За три месяца он успел полюбить туземцев. Что же, может ещё повезёт не стрелять… В любом случае пора уходить — во избежание проблем с Экху.
Проблемы с Экху заставили ждать себя недолго — до темноты. Перед сном Матадор пошёл до ветру. Выбрался из хижины, выпростал член из штанин и оросил туманные заросли упругой струёй. В привычный шум африканской ночи — стрекот насекомых, щебет птиц, далёкие рыки диких зверей — вдруг вплелась нежная песня.
Матадору показалось, что совсем недалеко за его спиной Экху выпевает непонятные, но явно обращённые к нему слова. Матадор, забыв спрятать член обратно в штаны, стал медленно поворачиваться кругом. И чем больше он поворачивался, чем глубже проникали в уши сладкие звуки песни, тем сильнее член напрягался… И когда Матадор развернулся к Экху лицом, его дальнобойное орудие уже торчало в полном апофеозе.
— Ого-го! — примерно такой звук издала Экху, прервав песню и указывая на Матадоров член пальцем. Потом она взялась за него, как за рукоятку, и повела Матадора за собой.
На маленькой полянке, освещённой стоящей ровно в центре неба полной луной, она отпустила член. Скинула набедренную повязку, легла на спину, широко раздвинула ноги.
Матадор воткнул в неё член, как вилку в котлету. Экху застонала. Матадор зарычал: сперма хлынула в Экху, а её палец глубоко проник в его мужественный анал. Ещё несколько минут тела заходились в тесных конвульсиях, а когда Матадор и Экху разорвали объятия, чтобы переменить позу, Матадор не смог встать. В копчик его упиралось что-то железное и острое.
Матадор осторожно скосил глаза. Копьё. По краям поляны стояли тёмные безмолвные фигуры — Главный Шаман и несколько молодых вооружённых аборигенов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Слов было не разобрать, и Матадору почудилось, что звучит язык шаманского племени, что он понимает отдельные портсванские слова, которые значат «любовь», «белый человек», «ловушка для духов». А вот это слово, кажется, означает «смерть»…
Труднее всего было привыкнуть к шаманской пище. В котёл бросали жуков, листья, личинок, любых пробегавших мимо мелких зверьков. Сами туземцы ели далее говно. Если кто-то из них встречал неподалёку от поселения кучу слоновьего говна, то начинал бешено орать. Сбегалась половина племени, все начинали совать в кучу пальцы и тут же их облизывать. Когда Матадор это впервые увидел, его чуть не стошнило.
— Говно не лакомство, — успокоил его Малыш. — Они проводят экспертизу. Определяют по вкусу, сколько слону лет, когда прошёл, нужно вообще его ловить или ну его в жопу… Если решат ловить, непременно поймают. И будем мы с тобой кушать вкусное слоновье мясо.
Во вкусное слоновье мясо, правда, тоже добавляли мух и личинок, но Матадор скоро смирился. В конце концов, вкус — дело привычки. К чему ребёнком привык, то и любишь.
Хозяева вообще проявляли удивительную изобретательность в добывании пищи. Матадору понравилось, как они ловили рыбу. Набирали в лесу какой-то дурман-травы, засыпали её в реку. Идёт рыба косяком, проплывает через траву, жрёт её, нюхает. Ниже по течению — рыбка уже готова. Глаза на затылке, рот разинут, сознание где-то в параллельных мирах.
Женщины заходят в воду, наклоняются — сосками по воде скребут — и собирают рыбу в корзины.
Малыш с Матадором пробовали курить или заваривать траву — не прёт. Они жевали кору какого-то дерева, по вкусу похожую на коку. Нажуёшься, сядешь здесь же, под деревом, и смотришь, как туземцы суетятся по хозяйству или устраивают свои шаманские тусовки. Поют что-то, скачут через огонь, трахаются по пятнадцать человек разом.
«Мы тут сидим, а денежки идут», — вспоминал Матадор какую-то телевизионную рекламу. Каждый день на его банковский счёт перечислялись командировочные, совершенно лишние в африканском лесу, но складывающиеся в приятную сумму.
Словом, всё было хорошо до тех пор, пока Матадор не заинтересовался дочерью Главного Шамана. То ли воздержание, то ли просмотр порнографических ритуалов, то ли зависть к Малышу, который часто уединялся со своей чёрной подругой… В общем, как-то ночью Матадор поймал себя на том, что уже минут десять ожесточённо мастурбирует, а перед внутренним его взором плавает её лицо.
Через пару дней, наблюдая, нажевавшись коры, за очередной оргией туземцев, Матадор понял, что неотступно следует взглядом за действиями Экху. Примерно так звучало её имя.
Раньше оргии не возбуждали его. Он наблюдал за ними с тем же темпераментом, с каким кастрированный домашний кот смотрит в окно с тёплого коврика за взъерошенными драками своих уличных собратьев.
Но на сей раз член Матадора торчал, как пионер у знамени, смешно оттопыривая штаны. А когда Экху, раскорячившись раком, впустила в себя сзади маленького суетливого туземца преклонных годов, и одновременно схватила ртом здоровенную елду молодого широкоплечего шамана, Матадор выпустил здоровенный фонтан спермы. По брюкам расплылось благоухающее пятно…
Потом он столкнулся с Экху неподалёку от своей хижины — и она дважды поймала его взгляд. Её глаза были тёмно-оливкового цвета, а взгляд, как вдруг нафантазировал поэтически настроенный Матадор, — такой же терпкий и горьковатый, как сами оливки. Она даже признесла пару слов на своём наречии. Матадору оставалось только гадать, что они могли значить.
— Я получил шифровку из центра, — объявил Малыш, обнаружив Матадора под его любимым деревом.
Дерево не только являлось неиссякаемым источником волшебной коры. Оно располагалось так, что, сидя под ним, можно было видеть центральную площадь посёлка и двери дома Главного Шамана. Возлегая на этом стратегически выгодном месте, Матадор прикидывал, как удобно отсюда стрелять. Представлял себе мерно покачивающийся ствол винтовки. Представлял, как отворяется дверь дома, как с сухим треском стартует пуля… Как шаманские мозги повисают на ближайшей лиане.
Как маленькая пёстрая птичка с весёлым чик-чириком снимает с лианы и уносит в чащу вкусную соплю мозга.
Теперь в этих грёзах ствол винтовки превратился в его собственный целеустремлённый член. Отворялись уже не двери Шамана, а половые губы его дочери. Вместо пули цель поражало семя. Предсмертный крик Шамана сливался с оргазмическим стоном Экху…
— Оглох? — полюбопытствовал Малыш. — Шифровка из центра. Через две недели снимаемся.
— Что это значит? — нахмурился и одновременно воодушевился Матадор.
— Одно из двух. Или Москва оставляет в покое Портсвану, и мы уезжаем отсюда друзьями. Или ты будешь стрелять Главного Шамана, а я буду обеспечивать наш отход… Ждём дальнейших сообщений.
Конечно, Матадор не хотел убивать Главного Шамана. За три месяца он успел полюбить туземцев. Что же, может ещё повезёт не стрелять… В любом случае пора уходить — во избежание проблем с Экху.
Проблемы с Экху заставили ждать себя недолго — до темноты. Перед сном Матадор пошёл до ветру. Выбрался из хижины, выпростал член из штанин и оросил туманные заросли упругой струёй. В привычный шум африканской ночи — стрекот насекомых, щебет птиц, далёкие рыки диких зверей — вдруг вплелась нежная песня.
Матадору показалось, что совсем недалеко за его спиной Экху выпевает непонятные, но явно обращённые к нему слова. Матадор, забыв спрятать член обратно в штаны, стал медленно поворачиваться кругом. И чем больше он поворачивался, чем глубже проникали в уши сладкие звуки песни, тем сильнее член напрягался… И когда Матадор развернулся к Экху лицом, его дальнобойное орудие уже торчало в полном апофеозе.
— Ого-го! — примерно такой звук издала Экху, прервав песню и указывая на Матадоров член пальцем. Потом она взялась за него, как за рукоятку, и повела Матадора за собой.
На маленькой полянке, освещённой стоящей ровно в центре неба полной луной, она отпустила член. Скинула набедренную повязку, легла на спину, широко раздвинула ноги.
Матадор воткнул в неё член, как вилку в котлету. Экху застонала. Матадор зарычал: сперма хлынула в Экху, а её палец глубоко проник в его мужественный анал. Ещё несколько минут тела заходились в тесных конвульсиях, а когда Матадор и Экху разорвали объятия, чтобы переменить позу, Матадор не смог встать. В копчик его упиралось что-то железное и острое.
Матадор осторожно скосил глаза. Копьё. По краям поляны стояли тёмные безмолвные фигуры — Главный Шаман и несколько молодых вооружённых аборигенов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55