ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


— Чертовы русские менты, — сказал он и прибавил что-то по-эстонски. Потом мотнул головой, указывая на дверь.
Я стал приходить в себя. Вытянул ноги из-под полицейского, извлек свой дождевик из-под остатков входной двери и захромал к лестнице. Голова гудела.
По всей лестнице слышались вопли. Шла драка. На меня никто не обращал внимания. Я сбежал вниз по лестнице, неуклюжий из-за наручников. Сирены теперь выли громче, и их стало больше, волны завываний набегали друг на друга, сливаясь в непрерывный рев. На серых бетонных стенах виднелись капли крови.
На улице я услышал какой-то новый шум: глухой, рокочущий и противный, как шум шторма в скалах. Такой звук я слышал в разных горячих точках — злобное гудение, прорывавшееся сквозь двойные стёкла и кондиционеры в кабинеты и бункеры, где большие шишки улыбались деланными улыбками и сообщали тебе официальную точку зрения. Но только на этот раз мне не надо было писать репортаж, а если бы и надо было, я не смог бы его написать из-за наручников. Вместо журналистской карточки, выданной министерством внутренних дел, у меня был английский паспорт на имя человека, которого разыскивает полиция. Вместо ожидающего в машине шофера и обратного авиабилета с открытой датой у меня был ржавый велосипед.
Горло и глаза у меня защипало от слезоточивого газа. Кругом шныряли полицейские. Я спрятал руки в наручниках под дождевик и пошел медленным шагом, глаза слезились, ни дать ни взять добропорядочный гражданин, который хочет укрыться в тихом месте, пока вокруг буянят хулиганы. По щеке текла струйка чего-то мокрого, я надеялся, что они решат, будто в меня случайно угодил камень. У полицейских были длинные дубинки и тесные белые каски, делавшие их похожими на мотоциклистов. Противогазов у них не было. Как и у всех омоновцев, каких я когда-либо видел, лица у них были юные, бледные и перекошенные от испуга.
Один из них неуверенно замахнулся на меня дубинкой. Я увидел в ближней стене стальную серую дверь. Я распахнул ее плечом и ввалился в коридор с флуоресцентным освещением. Там были, судя по звукам, шедшим оттуда, двери бойлерных, и еще одна дверь виднелась в конце коридора. Я ринулся туда. Теперь мне стало страшно. Я начал прикидывать варианты. Как, черт возьми, думал я, ты собираешься вести велик, если на тебе наручники? Я толкнул дверь бедром.
Она открылась легче, чем я ожидал. Головой вперед я пролетел несколько ступенек и приземлился на кучу мусора.
Между бетонными стенами двух жилых домов виднелся, как в мышеловке, кусочек свинцово-серого неба. Шел дождь, легкая изморось, которая ослабила действие слезоточивого газа. Я лежал в каких-то картофельных очистках и пытался сообразить, где я нахожусь. В переулке, подумал я. С боковой стороны здания. Переулок должен пересекаться с параллельной улицей. Значит, надо попасть туда, попасть на "Лисицу". Полицейский очухается, или, наоборот, не очухается, и все рации будут жаждать моей крови. Таллинн — не самый подходящий город для избитого иностранца, находящегося в четырех милях от своего корабля с эстонскими наручниками на запястьях.
Нет, на велосипеде лучше.
Я повернул голову в сторону фасада здания. Там был свет, бледное сверкание прожекторов под дождем. Я уперся руками в кучу гнилых очистков и встал на ноги.
Велосипед мой стоит у стены дома, на углу переулка. Полицейских будет больше волновать, что происходит на главной улице.
Я вытер рукавом рубашки окровавленное лицо, получше задрапировал наручники дождевиком и прогулочным шагом направился на свет прожекторов, при этом у меня болел живот и отчаянно колотилось сердце.
Час назад, когда я приехал, проспект казался бетонной пустыней, где гулял только резкий ветер с песком. Теперь у дома 1267 бурлила толпа. Кто-то быстро говорил в рупор. На землю падали камни. Я услышал звон разбитой бутылки.
Я схватил руль посредине, около перекладины, и выкатил велик. Не спеши, говорил я себе. Дождевик обмотался вокруг наружных вилок руля. Я пытался исправить положение. Он запутался в спицах колес. Освобождая его, я выпустил руль. Велосипед с грохотом упал. Что-то треснуло. Дождевик высвободился. Я выбросил его на обочину. Я весь вспотел. Вот так привлекают к себе внимание, думал я. Несколько фигур в полицейской форме обернулись и посмотрели на меня. Они были в двадцати ярдах. Свет прожекторов отражался в их ботинках.
Я забросил ногу на велосипед. Внезапно в руках полицейского вспыхнул яркий свет. Фонарик. Он полыхнул мне в глаза, потом прошелся по велосипеду. Высветил металл наручников. Я поставил ногу на верхнюю педаль. Когда я нажал на нее, послышались крики.
Велосипед был старый, с высоким рулем. Очень неудобно править, когда у тебя скованы руки. У поворота в переулок я завихлял, стараясь обрести равновесие. Крики прекратились. По спине у меня побежали мурашки в ожидании выстрелов. Выстрелов не было. Но позади послышался стук подбитых гвоздями башмаков по бетону. Я наконец смог вырулить. Топот преследователей оставался на том же расстоянии. Я набирал скорость. Три сотни ярдов — и переулок кончится, начнется широкая улица. Сердце у меня стучало, как отбойный молоток. Но теперь я ехал, и мужчины в тяжелых башмаках не могли меня догнать. Доехать до конца, повернуть налево. Четыре мили, потом набережная, мастерская на "Лисице", и я избавлюсь от наручников.
В конце переулка появился автомобиль. Белый свет его фар залил мне мозги. Я слышал свист собственного дыхания, шелест велосипедных шин по мокрому бетону, стук подков сзади. И вой автомобильного двигателя, набирающего скорость. Потом я увидел другой свет. Синий свет на крыше автомобиля, который приближался ко мне. Полицейская машина. Я стиснул зубы. Топот позади меня стих. Я ехал дальше.
Дождь брызгал мне в лицо. Справа была высокая стена, слева — здания. Я изо всех сил жал на педали, сжимая руль скованными руками до боли в запястьях. Поворотов не было. Когда я обернулся, двое полицейских вырисовывались в свете прожекторов. С правой стороны переулка был тротуар.
Что ж, этого достаточно. Автомобиль был так близко, что я видел рифление на стеклах его фар. Я потянул руль вверх и вбок. Переднее колесо ударилось о край тротуара с громким "бум". Я почувствовал, что руки соскальзывают. Открыл рот, чтобы выругаться. Колесо оторвалось. Где-то визжали шины. Я летел как на крыльях. Было тихо, не считая рева толпы, воя сирен и визга шин. Чертов подонок, подумал я. Все из-за тебя.
Потом я шлепнулся о землю и перестал думать.
Сначала ударилось о землю плечо, потом ухо, потом все остальное, без строгого порядка. Если бы я был парашютистом, я бы умел падать. Но я был всего лишь бывшим журналистом. Я шлепнулся, как уроненный омлет, покатился по земле и вмазался в стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81