Я взбежал по сходням.
— Чудный денек, — пошутил я. — Капитан на борту?
— Нет, — ответил человек в дождевике.
Похоже, он не интересовался людьми, которые отпускают глупые шутки, разыскивая его капитана.
— Где бы я мог его найти? — спросил я, выказывая свой ирландский акцент.
— Вам это не удастся.
— Боже мой! Неужели? — воскликнул я в беглой манере графства Уотерфорд. Моя рука вынырнула из кармана с десятифунтовой банкнотой.
— "Адмирал Бенбоу", — промолвил человек в дождевике и, не глядя на меня, выдернул десятку из моей руки.
Я вернулся к такси.
«Адмирал Бенбоу» оказался красно-кирпичной пивной, когда-то бывшей частью террасы. Последняя была разрушена, и потому ныне пивная стояла сама по себе. Окон ее не мыли, вероятно, уже год, в течение которого тяжелые грузовики швыряли из луж на стекла вязкую похлебку из угольной пыли. Под никотиново-желтым потолком бара горела электрическая лампочка. В углу пульсировала соковыжималка. Там находилось с полдюжины мужчин, одетых в темно-синие комбинезоны, за исключением одного — на нем была влажная белая рубашка. Перед ним на стойке бара стояли три пустые банки из-под пива и кучкой лежали деньги. Я подошел к стойке с его стороны и, выказывая на всю катушку говор графства Уотерфорд, заказал бутылку крепкого ирландского портера. Никто не обратил на меня никакого внимания.
— Скверный денек, — обратился я к человеку в белой рубашке.
Он не ответил. Его лицо темнело тропическим загаром, черные волосы были влажны. Он не брился дня три.
— По секрету, капитан Калликратидис, — сказал я.
Он обернулся ко мне и спросил:
— Кто вы?
Банки из-под пива на стойке не были сегодня первыми: капитан уставился на меня пустыми, стеклянными глазами.
— Отойдем, — предложил я.
— Не хочу.
— У меня есть к вам предложение.
— Какое же?
Бармен с носом, привыкшим соваться в чужие дела, повидавший немало драк, наблюдал за нами.
— "Поиссон де Аврил", — сказал я.
Что-то произошло с лицом Калликратидиса: морщины углубились, глаза сузились. Он не желал говорить о «Поиссон де Аврил». Я совершил тактическую ошибку, упомянув судно. Я глянул в зеркало за стойкой бара, присматривая пути к отступлению. Воздух был насыщен дымом, потом и ожесточенностью.
— Я из главного офиса, — соврал я.
Калликратидис смотрел на меня своими сузившимися глазами.
— Отойдем, — сказал я и указал на столик в углу.
Он послушался: с трудом встав на ноги, потащился через комнату. Я сел возле него под сине-желтой схемой изменения давления в шинах, приколотой кем-то к стене.
— Я могу обеспечить вам освобождение от ответственности.
Казалось, он проснулся.
— Вы о чем?
Калликратидис говорил с сильным греческим акцентом.
— В связи с затоплением судна «Поиссон де Аврил» будет проведено расследование. Два человека погибли в результате вашей преднамеренной акции. И вы, стало быть, повинны в убийстве.
Калликратидис положил на стол руки с толстыми искривленными пальцами и с такой силой вцепился в сосновую доску, что костяшки пальцев побелели. Он открыл рот, чтобы рявкнуть: «Заткнись!» Но сдержался.
— Я могу обеспечить вам освобождение от ответственности, — вновь сказал я.
— Неприкосновенность? — переспросил Калликратидис так, словно не понимал, что означает это слово. Его лицо блестело от пота.
— Хотите выпить? — спросил я. Ожесточенность сошла с лица Калликратидиса. — Еще пива? Или стаканчик виски?
— Пива, — сказал он. — Мне нельзя алкоголя: желудок барахлит.
Я взял ему пиво, а себе — портер, надеясь, что он не слишком пьян.
— Так как насчет этого?
— Насчет чего?
— Насчет вашего освобождения от ответственности. Подумайте об этом.
В его черных с желтинкой глазах мелькнула искра понимания.
— Кто вы?
— Работаю на страхователей.
Я вытащил из кармана листок бумаги, нацарапал на нем номер телефона Мэри Эллен и пододвинул его через стол Калликратидису. Он сгреб листок и сунул его в нагрудный карман рубашки.
— А вознаграждение? — потребовал Калликратидис.
— Какое еще вознаграждение?
— Неприкосновенность — это хорошо, — объяснил он. — Но если я проболтаюсь, то останусь без работы. Так что я нуждаюсь и в деньгах.
День тянулся уже так долго. Я был разгоряченным и потным, а портер по вкусу напоминал чернила. Я чувствовал, как мое терпение лопается по швам, подобно раздутому флагу.
— Это ваш единственный шанс отмазаться от убийства и от мошенничества.
— Так какое вознаграждение? — настаивал Калликратидис.
— Не знаю.
— Так узнайте!
— Десять тысяч фунтов.
— Мало, — покачал он головой.
Я приказал себе сохранять спокойствие. Слова — ветер.
— Это все, что я могу предложить.
Наступило молчание. Наконец Калликратидис пожал плечами и сказал:
— Может, и рассказывать-то нечего.
Я наклонился к нему. С меня уже было довольно.
— Слушай, ты, — сказал я. — Собираешься, стало быть, схлопотать обвинение в убийстве? Отвергаешь шанс избежать его и получить заодно крупную сумму наличными? Да ты в своем уме?!
Лицо Калликратидиса выглядело как запотевшая шпатлевка. От него исходил неприятный запах.
— Десять тысяч фунтов и избавление от тюрьмы хороши, когда ты жив.
— Но ты жив.
— Если проболтаюсь, то протяну недолго.
Наполняя стакан, Калликратидис дребезжал банкой о стекло.
Я поднялся.
— Поторопись передумать, — изрек я. — Позвони по тому номеру до полуночи. Там сообщат, где я. В противном случае от закона тебе не уйти.
Я открыл дверь и шагнул под дождь. Воздух Южного Уэльса насыщен вредными газами, но после бара «Адмирал Бенбоу» он казался прямо-таки нектаром.
Я велел таксисту доставить меня в отель. Там мне предложили комнату, пропахшую дымом чужих сигарет. Позвонив Мэри Эллен, я сообщил ей свой адрес и попросил отсылать моих телефонных абонентов по новому номеру. Затем вышел из гостиницы, купил рыбу с чипсами, пару банок пива и уселся в номере, ожидая, когда господин Калликратидис взвесит все «за» и «против».
Я сидел там, стараясь думать о благоразумном будущем, когда я отправлюсь в Америку работать на Арта Шеккера и его «Флайинг Фиш Челлендж». Но представлять будущее было нелегко. Память неизменно соскальзывала в прошлое.
Она устремилась на юг Франции той поры, когда Фрэнки уже исполнилось двенадцать. Мэри Эллен сняла тогда в департаменте Дордонь жилой дом на ферме и попросила меня отдохнуть с ней и Фрэнки. Мы никуда не ездили вместе, по крайней мере, последние семь лет. Фрэнки плескалась в реке, свела дружбу с несколькими французскими ребятишками и притащила откуда-то трехногого щенка. Я и Мэри Эллен проводили время на террасе, потягивая вино и почти не разговаривая. На пятый вечер мы ужинали как обычно, а Фрэнки уже лежала в постели. Мы сидели и пропускали по стаканчику вина перед сном, наблюдая, как меж деревьями мерцают огни других домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Чудный денек, — пошутил я. — Капитан на борту?
— Нет, — ответил человек в дождевике.
Похоже, он не интересовался людьми, которые отпускают глупые шутки, разыскивая его капитана.
— Где бы я мог его найти? — спросил я, выказывая свой ирландский акцент.
— Вам это не удастся.
— Боже мой! Неужели? — воскликнул я в беглой манере графства Уотерфорд. Моя рука вынырнула из кармана с десятифунтовой банкнотой.
— "Адмирал Бенбоу", — промолвил человек в дождевике и, не глядя на меня, выдернул десятку из моей руки.
Я вернулся к такси.
«Адмирал Бенбоу» оказался красно-кирпичной пивной, когда-то бывшей частью террасы. Последняя была разрушена, и потому ныне пивная стояла сама по себе. Окон ее не мыли, вероятно, уже год, в течение которого тяжелые грузовики швыряли из луж на стекла вязкую похлебку из угольной пыли. Под никотиново-желтым потолком бара горела электрическая лампочка. В углу пульсировала соковыжималка. Там находилось с полдюжины мужчин, одетых в темно-синие комбинезоны, за исключением одного — на нем была влажная белая рубашка. Перед ним на стойке бара стояли три пустые банки из-под пива и кучкой лежали деньги. Я подошел к стойке с его стороны и, выказывая на всю катушку говор графства Уотерфорд, заказал бутылку крепкого ирландского портера. Никто не обратил на меня никакого внимания.
— Скверный денек, — обратился я к человеку в белой рубашке.
Он не ответил. Его лицо темнело тропическим загаром, черные волосы были влажны. Он не брился дня три.
— По секрету, капитан Калликратидис, — сказал я.
Он обернулся ко мне и спросил:
— Кто вы?
Банки из-под пива на стойке не были сегодня первыми: капитан уставился на меня пустыми, стеклянными глазами.
— Отойдем, — предложил я.
— Не хочу.
— У меня есть к вам предложение.
— Какое же?
Бармен с носом, привыкшим соваться в чужие дела, повидавший немало драк, наблюдал за нами.
— "Поиссон де Аврил", — сказал я.
Что-то произошло с лицом Калликратидиса: морщины углубились, глаза сузились. Он не желал говорить о «Поиссон де Аврил». Я совершил тактическую ошибку, упомянув судно. Я глянул в зеркало за стойкой бара, присматривая пути к отступлению. Воздух был насыщен дымом, потом и ожесточенностью.
— Я из главного офиса, — соврал я.
Калликратидис смотрел на меня своими сузившимися глазами.
— Отойдем, — сказал я и указал на столик в углу.
Он послушался: с трудом встав на ноги, потащился через комнату. Я сел возле него под сине-желтой схемой изменения давления в шинах, приколотой кем-то к стене.
— Я могу обеспечить вам освобождение от ответственности.
Казалось, он проснулся.
— Вы о чем?
Калликратидис говорил с сильным греческим акцентом.
— В связи с затоплением судна «Поиссон де Аврил» будет проведено расследование. Два человека погибли в результате вашей преднамеренной акции. И вы, стало быть, повинны в убийстве.
Калликратидис положил на стол руки с толстыми искривленными пальцами и с такой силой вцепился в сосновую доску, что костяшки пальцев побелели. Он открыл рот, чтобы рявкнуть: «Заткнись!» Но сдержался.
— Я могу обеспечить вам освобождение от ответственности, — вновь сказал я.
— Неприкосновенность? — переспросил Калликратидис так, словно не понимал, что означает это слово. Его лицо блестело от пота.
— Хотите выпить? — спросил я. Ожесточенность сошла с лица Калликратидиса. — Еще пива? Или стаканчик виски?
— Пива, — сказал он. — Мне нельзя алкоголя: желудок барахлит.
Я взял ему пиво, а себе — портер, надеясь, что он не слишком пьян.
— Так как насчет этого?
— Насчет чего?
— Насчет вашего освобождения от ответственности. Подумайте об этом.
В его черных с желтинкой глазах мелькнула искра понимания.
— Кто вы?
— Работаю на страхователей.
Я вытащил из кармана листок бумаги, нацарапал на нем номер телефона Мэри Эллен и пододвинул его через стол Калликратидису. Он сгреб листок и сунул его в нагрудный карман рубашки.
— А вознаграждение? — потребовал Калликратидис.
— Какое еще вознаграждение?
— Неприкосновенность — это хорошо, — объяснил он. — Но если я проболтаюсь, то останусь без работы. Так что я нуждаюсь и в деньгах.
День тянулся уже так долго. Я был разгоряченным и потным, а портер по вкусу напоминал чернила. Я чувствовал, как мое терпение лопается по швам, подобно раздутому флагу.
— Это ваш единственный шанс отмазаться от убийства и от мошенничества.
— Так какое вознаграждение? — настаивал Калликратидис.
— Не знаю.
— Так узнайте!
— Десять тысяч фунтов.
— Мало, — покачал он головой.
Я приказал себе сохранять спокойствие. Слова — ветер.
— Это все, что я могу предложить.
Наступило молчание. Наконец Калликратидис пожал плечами и сказал:
— Может, и рассказывать-то нечего.
Я наклонился к нему. С меня уже было довольно.
— Слушай, ты, — сказал я. — Собираешься, стало быть, схлопотать обвинение в убийстве? Отвергаешь шанс избежать его и получить заодно крупную сумму наличными? Да ты в своем уме?!
Лицо Калликратидиса выглядело как запотевшая шпатлевка. От него исходил неприятный запах.
— Десять тысяч фунтов и избавление от тюрьмы хороши, когда ты жив.
— Но ты жив.
— Если проболтаюсь, то протяну недолго.
Наполняя стакан, Калликратидис дребезжал банкой о стекло.
Я поднялся.
— Поторопись передумать, — изрек я. — Позвони по тому номеру до полуночи. Там сообщат, где я. В противном случае от закона тебе не уйти.
Я открыл дверь и шагнул под дождь. Воздух Южного Уэльса насыщен вредными газами, но после бара «Адмирал Бенбоу» он казался прямо-таки нектаром.
Я велел таксисту доставить меня в отель. Там мне предложили комнату, пропахшую дымом чужих сигарет. Позвонив Мэри Эллен, я сообщил ей свой адрес и попросил отсылать моих телефонных абонентов по новому номеру. Затем вышел из гостиницы, купил рыбу с чипсами, пару банок пива и уселся в номере, ожидая, когда господин Калликратидис взвесит все «за» и «против».
Я сидел там, стараясь думать о благоразумном будущем, когда я отправлюсь в Америку работать на Арта Шеккера и его «Флайинг Фиш Челлендж». Но представлять будущее было нелегко. Память неизменно соскальзывала в прошлое.
Она устремилась на юг Франции той поры, когда Фрэнки уже исполнилось двенадцать. Мэри Эллен сняла тогда в департаменте Дордонь жилой дом на ферме и попросила меня отдохнуть с ней и Фрэнки. Мы никуда не ездили вместе, по крайней мере, последние семь лет. Фрэнки плескалась в реке, свела дружбу с несколькими французскими ребятишками и притащила откуда-то трехногого щенка. Я и Мэри Эллен проводили время на террасе, потягивая вино и почти не разговаривая. На пятый вечер мы ужинали как обычно, а Фрэнки уже лежала в постели. Мы сидели и пропускали по стаканчику вина перед сном, наблюдая, как меж деревьями мерцают огни других домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85