Я узнал ее.
— ...И есть ведомое коническое зубчатое колесо, — продолжал Адмирал.
Я покинул его. Рот Адмирала превратился в черное "О" на фоне его белой бороды: во «Флотилии» считалось неприличный для «не членов» не слушать, когда говорят ее члены. Сквозь запах примятой травы и сигаретного дыма я шел к женщине. От нее пахло духами «шанель» — скромно, но волнующе.
— Бьянка, — позвал я.
Она полуобернулась, как бы для того, чтобы поприветствовать обычного знакомого. Увидев меня, Бьянка встрепенулась. Ее губы нежно коснулись моей щеки.
— Мик! Что ты делаешь здесь? — воскликнула она.
Это не был обычный вопрос. Нечто серьезное скрывалось за ним, как если бы Бьянка была обеспокоена.
— Надо полагать, я здесь не единственный, кто вам по нраву, а, господин Сэвидж? — сказал человек, сопровождавший ее.
Я понял, что смотрю на Бьянку слишком пристально, хотя она того и заслуживала. Обернувшись, я увидел дочерна загоревшего морщинистого человека с узкими глазами и копной седых волос.
— Господин Фьюлла, — сказал я. — Не ожидал увидеть вас здесь.
Он улыбнулся.
— Кто же откажется пойти куда бы то ни было с... с Бьянкой? — странно поколебавшись, словно хотел назвать ее как-то иначе, закончил Фьюлла.
— Глупо, — быстро отреагировала Бьянка. У меня создалось впечатление, что она сказала это, чтобы замять неловкость Фьюлла. — Патрон строит яхту, для Кубка Америки, разумеется. Есть вызов на состязание.
— А этот вечер — первый его этап, — рассмеялся Фьюлла, обнажая свои неестественно белые зубы и вызывая в памяти образ Монте-Кристо. — Думаю, нас пригласили сюда, чтобы произвести впечатление богатством соперников.
— Это срабатывает? — спросил я.
Фьюлла улыбнулся.
— Вы же знаете наши методы. Американцы любят создавать свои команды, как машины: покупать превосходные детали, скреплять их контрактами и отдавать им команды. Что касается нас, мы — семья. Не машина, а группа людей со всеми нашими слабостями.
Его глаза были столь же нежны, как мячи для игры в гольф. Как глава семьи, Фьюлла находился в той же самой лиге, что и мой дядя Джеймс.
— Нет, — сказал он, как бы осуждая. — Мы гибки. И заботимся друг о друге. У меня есть деньги, у вас — талант, банк «Каренте» нуждается в «Царстве маяков», мы работаем сообща, каждый вносит свою лепту: то, что он делает наилучшим образом.
Рука Фьюлла слегка дрожала. Он сунул ее в карман своего черного шелкового смокинга.
— Не то что ваши американцы, которые говорят: «Я плачу, а ты — прыгай». Вот так! — Фьюлла снова сунул сигарету в рот. — И еще, мне будет жаль, если вы согласитесь на эту работу с господином Шеккером. Вы приобретаете хорошего друга, но и опасного конкурента.
Глаза Фьюлла устремились мимо моей головы.
— Извините, — сказал он.
Я остался с Бьянкой.
— Зачем вы приехали сюда? — спросила она.
— Ищу работу.
— Вы сошли с ума!
Бьянка взяла меня за руку. У нее были теплые и сухие пальцы.
— Почему?
Струнный оркестр уже удалился из танцевального зала. Оттуда теперь доносился грохот рожков и слышалась издавна знакомая джазовая мелодия: «В настроении». Бриллиантовое колье Бьянки то и дело вспыхивало, когда она оглядывалась вокруг, налево и направо. Такое движение скорее присуще ребенку, переходящему улицу, а вовсе не красивой женщине на балу.
— Идемте! Бал! Здесь много людей. Ничего не произойдет, — сказала Бьянка, как бы стараясь убедить саму себя.
— Мы в Англии. Я здесь живу. О чем вы говорите?
Бьянка потащила меня к танцевальному залу. Я увидел пару знакомых из Пултни. Один из них помахал мне" рукой, я ответил тем же. Я думал о пустых, словно бы удивленных маленьких глазницах окон в белой стальной надстройке «Милгон Свон» в Кардиффе.
— Развлекаешься, Мик? — услышал я голос сзади.
Пальцы Бьянки стиснули мои. Она не оглянулась, лишь прошептала: «Не обращай внимания».
Я обернулся и увидел человека с бутылочно-белокурыми волосами. Он, дочерна загоревший, был молод и одет в белый смокинг с воротничком крылышками. От него несло лосьоном «После бритья», воняющим цветами вперемешку с ракетным топливом. Запах был мне знаком. И этого человека я уже видел прежде. В последний раз — когда на него набросилась восточноевропейская овчарка на верфи Джорджа.
— Грандиозно выглядишь! — сказал он Бьянке, как старой знакомой. А затем обратился ко мне: — Идем-ка с нами, ты!
— Кто вас впустил сюда? — спросил я.
Он наклонился и прошептал мне в ухо:
— У меня револьвер в кармане.
Его лицо было невозмутимо, как у монгола, но глаза излучали блеск стопроцентного психопата.
— Вы не воспользуетесь им.
— Меня, может быть, и арестуют, но ты-то будешь мертв.
Глаза его блеснули на большом невозмутимом лице, подобно веселым солнечным лучикам.
— Убирайся отсюда, Бобби!
Блондин расхохотался.
— Откуда ты знаешь его? — спросил я Бьянку.
Она стиснула мою руку — ее ладонь была влажна и горяча. Теперь рядом с Бобби стояли еще двое. Один из них — черноволосый, невысокого роста, с широкими плечами, распирающими его смокинг. Это он держал ружье там, на побережье, у лачуги Кристофа. Другим был Жан-Клод.
— Salut, beau-papa!— сказал Жан-Клод.
Джаз-оркестр все еще наигрывал «В настроении». Я похолодел.
— Давай-ка взглянем на гавань, — сказал блондин. — Там такая тишина! А ты, Бьянка, если последуешь за нами, мы можем и убить его.
— Мы в любом случае можем его убить, — хихикнул Жан-Клод.
Его дружки подступили вплотную ко мне. Бьянка исчезла. Я пошел. Выбора не было.
Вдали от огней было совсем темно. Что-то уперлось в мою правую почку. Должно быть, револьвер. Лишь ум мой действовал не по принуждению: он метался, словно крыса в клетке, и почти с тем же успехом.
Капитан Калликратидис был убит. Я разговаривал с ним, и потому за мной наблюдали. Но откуда Бьянка знает этих людей?
Мы уже пришли на понтон. Клубное здание представляло собой башню из волшебных огней, уходящую в небо; горевшие на лужайке факелы окрашивали ночь багрянцем. Над темной травой плыли едва доносившиеся сюда звуки джаза. Все это было словно на другой планете.
— Так вот, — донесся до меня голос блондина, шедший из темноты. Он говорил по-английски, но с сильным акцентом. — Я сказал той ночью Тибо Леду: боюсь, нам придется убрать тебя, парень!
Голос был мурлыкающим, но мне он показался страшным.
— О чем вы говорите, черт побери? — спросил я.
На фоне огней клуба я увидел, как Бобби передернул плечами.
— Все это, должно быть, потрясение для тебя. Полагаю, тебе следует выпить.
Мгновение я не мог понять, о чем он говорит. Затем услышал треск пробки и позвякивание стекла о стекло. Жан-Клод хихикнул — у него был высокий скверный смешок. На фоне соленого запаха ночи пахнуло джином.
Жан-Клод ткнул стакан мне в руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85