Прогулялась часок — причем на прогулке все думала про Улитина этого, — так день и прошел. И вроде никакого результата налицо — в смысле статьи, — но я-то знаю, что как бы праздные дни и часы, прожитые мной, посвящены делу. И потом, через несколько дней или недель, благодаря этим как бы праздным часам и дням я принесу в редакцию материал или сразу два.
В общем, странная жизнь. Но я сама ее выбрала. И привыкла к ней настолько, что без нее не могу. В свое время в течение года где-то поруководила сначала одним отделом, потом другим — то есть сама не писала толком, а только правила чужие материалы. Плюс ходила на все планерки, и составляла планы отдела, и получала втыки, и придумывала задания подчиненным — так чуть не свихнулась. И слезно запросилась на свободу.
На которую главный меня отпустил только когда я, отчаявшись, ему сказала, что или я буду вольным стрелком — или пусть заявление подписывает об уходе. Ну вот он и сделал меня спецкором — этаким универсальным игроком, который и к защите успешно подключается, и атаки создает, и забивает. В смысле, пишет о чем хочет — с гарантией, что материал будет классный.
А когда года три назад главный мне настоятельно предлагал место ответсека — Наташка Антонова на повышение пошла, освободилось место первого зама, которое она так хотела занять, — я двумя руками и ногами отбивалась. Да, престижно, да, денег побольше и должность куда выше и перспективнее — при желании потом, когда захочется спокойной, размеренной жизни, можно было с нее уйти на руководящий пост в другую газету, где платят неизмеримо больше. И получать тысяч пять в месяц.
Но не мое это. Мое — быть солдатом удачи, тем самым, который воюет, а не в штабе сидит. Пусть грязь кругом, пусть дерьмо и пули свистят и дискомфортно порой — но это уже привычка.
А со стороны я, конечно, до сих пор тунеядка. Даже для той же Наташки, которая забыла уже, что такое собирать материал и писать — тем более когда речь не о репортаже с коммунистического митинга идет, а о серьезных вопросах. Где правду надо откапывать долго и тщательно, не бульдозером, а вручную, — где все должно быть сто раз выверено и доказано. Конечно, я тунеядка — материал приношу в среднем раз в неделю, получаю за него какие-то копейки по сравнению с тем, что получают в газетах, учрежденных банками и крупными структурами, и снова пропадаю. А в редакции появляюсь хоть почти каждый день, но ненадолго, часа на три-четыре.
Кстати, я раньше, когда у нас свободные нравы царили, тут могла целые дни проводить — утром пришла и сидишь до позднего вечера. Шатаешься из комнаты в комнату, болтаешь, кофе пьешь или что покрепче. И опять же можно было весьма вкусно пообедать в нашей тогда суперстоловой — в которой все есть, от еды и подруг до спиртного и мужчин. И куча развлечений — включая секс. И даже выходить никуда не надо — если только за фактурой для нового материала. Я даже все встречи по работе назначала в редакции — мне так удобней было.
Но потом нравы поменялись, и от старой компании все меньше народа оставалось, да и устала я, наверное, от бесконечного веселья в замкнутом пространстве. И клиенты стали посерьезней, к ним самой уже надо было ездить. И хотя без редакции я все равно не могла и не могу — это уже не второй даже дом, а первый, — но пребывание свое в ней сократила. В отличие от Наташки, которая в силу своей должности приезжает к десяти утра и сидит тут до восьми вечера, в том числе и в субботу.
— Ты оглохла, что ль, Ленская, — или одни мужики в голове? — донесся до меня голос Антоновой, и я поняла, что настолько задумалась, глядя в окно, что даже не слышала, как она закончила телефонный разговор. — Я говорю, шеф кипятком писал от твоей темы. Я ему в пятницу когда сказала, он аж расцвел.
Сказал, что давно с этим Улитиным разобраться хотел, да не вышло — Алещенко облажался. А раз Ленская взялась, значит, все, покойник в гробу не то что переворачиваться будет, а прыгать и наружу проситься. То ли насолил ему чем-то твой.банкир, то ли Сережа пообещал кому-то его приложить, не знаю уж — но ты прям в точку попала со своей темой. Как всегда…
— Да в какую там точку, Наташ, — начала, всем видом демонстрируя, что тут и говорить-то не о чем. — Нет там ничего, пустые какие-то истории, фактуры ноль. Его в свое время Хромов сюда притащил и на пост посадил — так что это под Хромова копать надо, чтобы про покойного что-то узнать. А Хромов чистенький, ты же знаешь — все концы так прячет, что года не хватит, чтобы раскопать хоть что-то толковое. В общем, у меня тут идея получше родилась — у меня подруга на телевидении работала, и…
— Ничего не слышу! — Наташка заткнула уши, мотая отчаянно головой. — Сказала "а" — говори "б". Раз Сережа ухватился — никаких отказов. Что хочешь делай — но чтоб материал был. Или сама с ним объясняйся — я с ним по этому поводу говорить не буду, здоровье дороже…
— Ладно, пойду к нему, — согласилась легко, немного злясь на себя за то, что в пятницу со сна ляпнула Наташке про Улитина. — На месте он или по редакции бегает?
— На месте! За границей он — сегодня изволили улететь. — В Наташкином голосе звучал сарказм. Частые Сережины отлучки — а шеф так полюбил летать за границу, что на день пребывания в редакции приходится день за кордоном, — ее как бы раздражают. Хотя я знаю, что она счастлива — ведь она остается за главного и рулит тут всем в его отсутствие. А она честолюбивая, Наташка, ей это нравится — командовать и самой делать газету.
Я ее не осуждаю. Она тут почти двадцать лет, газета для нее как свой ребенок, которого у Наташки нет, она ее знает всю и чувствует — и, конечно, ей нравится самой определять, что идет в номер, а что нет, что стоит на какой полосе и какие снимки выигрышней, и все в таком духе. Настолько нравится, что она готова потом получать втыки от вернувшегося из очередной поездки Сережи, который, естественно, находит .в ее деятельности массу изъянов. По большей части им же придуманных.
Но надо ведь показать, кто настоящий хозяин в доме. И так Наташка его обязанности, по сути, исполняет даже в его присутствии — забудут ведь, что главный есть. Отсюда и ор на планерках, и авралы, и прочая суета — чтоб не забывали. Чтобы знали, что бог и царь — он все видит и обо всем знает, пусть его самого и не видно почти.
— И когда вернется? — поинтересовалась с надеждой. Понимая, что если поездка длительная, на пару недель, то есть шанс, что он забудет про почему-то так интересующего его Улитина. — Не завтра, надеюсь?
— В пятницу — а на работе в субботу появится только. А для тех, кто по субботам редакцию не посещает — для таких, как ты, — придется понедельника ждать! — отрезала Антонова, понимая, кажется, что у меня на уме. — Но тему замотать не надейся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
В общем, странная жизнь. Но я сама ее выбрала. И привыкла к ней настолько, что без нее не могу. В свое время в течение года где-то поруководила сначала одним отделом, потом другим — то есть сама не писала толком, а только правила чужие материалы. Плюс ходила на все планерки, и составляла планы отдела, и получала втыки, и придумывала задания подчиненным — так чуть не свихнулась. И слезно запросилась на свободу.
На которую главный меня отпустил только когда я, отчаявшись, ему сказала, что или я буду вольным стрелком — или пусть заявление подписывает об уходе. Ну вот он и сделал меня спецкором — этаким универсальным игроком, который и к защите успешно подключается, и атаки создает, и забивает. В смысле, пишет о чем хочет — с гарантией, что материал будет классный.
А когда года три назад главный мне настоятельно предлагал место ответсека — Наташка Антонова на повышение пошла, освободилось место первого зама, которое она так хотела занять, — я двумя руками и ногами отбивалась. Да, престижно, да, денег побольше и должность куда выше и перспективнее — при желании потом, когда захочется спокойной, размеренной жизни, можно было с нее уйти на руководящий пост в другую газету, где платят неизмеримо больше. И получать тысяч пять в месяц.
Но не мое это. Мое — быть солдатом удачи, тем самым, который воюет, а не в штабе сидит. Пусть грязь кругом, пусть дерьмо и пули свистят и дискомфортно порой — но это уже привычка.
А со стороны я, конечно, до сих пор тунеядка. Даже для той же Наташки, которая забыла уже, что такое собирать материал и писать — тем более когда речь не о репортаже с коммунистического митинга идет, а о серьезных вопросах. Где правду надо откапывать долго и тщательно, не бульдозером, а вручную, — где все должно быть сто раз выверено и доказано. Конечно, я тунеядка — материал приношу в среднем раз в неделю, получаю за него какие-то копейки по сравнению с тем, что получают в газетах, учрежденных банками и крупными структурами, и снова пропадаю. А в редакции появляюсь хоть почти каждый день, но ненадолго, часа на три-четыре.
Кстати, я раньше, когда у нас свободные нравы царили, тут могла целые дни проводить — утром пришла и сидишь до позднего вечера. Шатаешься из комнаты в комнату, болтаешь, кофе пьешь или что покрепче. И опять же можно было весьма вкусно пообедать в нашей тогда суперстоловой — в которой все есть, от еды и подруг до спиртного и мужчин. И куча развлечений — включая секс. И даже выходить никуда не надо — если только за фактурой для нового материала. Я даже все встречи по работе назначала в редакции — мне так удобней было.
Но потом нравы поменялись, и от старой компании все меньше народа оставалось, да и устала я, наверное, от бесконечного веселья в замкнутом пространстве. И клиенты стали посерьезней, к ним самой уже надо было ездить. И хотя без редакции я все равно не могла и не могу — это уже не второй даже дом, а первый, — но пребывание свое в ней сократила. В отличие от Наташки, которая в силу своей должности приезжает к десяти утра и сидит тут до восьми вечера, в том числе и в субботу.
— Ты оглохла, что ль, Ленская, — или одни мужики в голове? — донесся до меня голос Антоновой, и я поняла, что настолько задумалась, глядя в окно, что даже не слышала, как она закончила телефонный разговор. — Я говорю, шеф кипятком писал от твоей темы. Я ему в пятницу когда сказала, он аж расцвел.
Сказал, что давно с этим Улитиным разобраться хотел, да не вышло — Алещенко облажался. А раз Ленская взялась, значит, все, покойник в гробу не то что переворачиваться будет, а прыгать и наружу проситься. То ли насолил ему чем-то твой.банкир, то ли Сережа пообещал кому-то его приложить, не знаю уж — но ты прям в точку попала со своей темой. Как всегда…
— Да в какую там точку, Наташ, — начала, всем видом демонстрируя, что тут и говорить-то не о чем. — Нет там ничего, пустые какие-то истории, фактуры ноль. Его в свое время Хромов сюда притащил и на пост посадил — так что это под Хромова копать надо, чтобы про покойного что-то узнать. А Хромов чистенький, ты же знаешь — все концы так прячет, что года не хватит, чтобы раскопать хоть что-то толковое. В общем, у меня тут идея получше родилась — у меня подруга на телевидении работала, и…
— Ничего не слышу! — Наташка заткнула уши, мотая отчаянно головой. — Сказала "а" — говори "б". Раз Сережа ухватился — никаких отказов. Что хочешь делай — но чтоб материал был. Или сама с ним объясняйся — я с ним по этому поводу говорить не буду, здоровье дороже…
— Ладно, пойду к нему, — согласилась легко, немного злясь на себя за то, что в пятницу со сна ляпнула Наташке про Улитина. — На месте он или по редакции бегает?
— На месте! За границей он — сегодня изволили улететь. — В Наташкином голосе звучал сарказм. Частые Сережины отлучки — а шеф так полюбил летать за границу, что на день пребывания в редакции приходится день за кордоном, — ее как бы раздражают. Хотя я знаю, что она счастлива — ведь она остается за главного и рулит тут всем в его отсутствие. А она честолюбивая, Наташка, ей это нравится — командовать и самой делать газету.
Я ее не осуждаю. Она тут почти двадцать лет, газета для нее как свой ребенок, которого у Наташки нет, она ее знает всю и чувствует — и, конечно, ей нравится самой определять, что идет в номер, а что нет, что стоит на какой полосе и какие снимки выигрышней, и все в таком духе. Настолько нравится, что она готова потом получать втыки от вернувшегося из очередной поездки Сережи, который, естественно, находит .в ее деятельности массу изъянов. По большей части им же придуманных.
Но надо ведь показать, кто настоящий хозяин в доме. И так Наташка его обязанности, по сути, исполняет даже в его присутствии — забудут ведь, что главный есть. Отсюда и ор на планерках, и авралы, и прочая суета — чтоб не забывали. Чтобы знали, что бог и царь — он все видит и обо всем знает, пусть его самого и не видно почти.
— И когда вернется? — поинтересовалась с надеждой. Понимая, что если поездка длительная, на пару недель, то есть шанс, что он забудет про почему-то так интересующего его Улитина. — Не завтра, надеюсь?
— В пятницу — а на работе в субботу появится только. А для тех, кто по субботам редакцию не посещает — для таких, как ты, — придется понедельника ждать! — отрезала Антонова, понимая, кажется, что у меня на уме. — Но тему замотать не надейся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127