– Если вы устали, надо поспать.
– Да, сеньора.
– А если проголодались – поешьте. Просто, логично, естественно.
– Да, сеньора. Но я не голоден.
– Ох, черт возьми, – вспылила Уильма. – Убирайтесь.
Официант почти угробил ее откровениями. Однако не насовсем. Распахнув балконную дверь, она пообещала теплому, солнечному полудню:
– Весь день буду абсолютно естественной. Без суеты, без капризов. Главное – не выходить из себя. Сосредоточиться на самом существенном.
Существенной в данный момент была еда. Если голодна, надо поесть.
Уильма подняла крышку над яичницей с ветчиной. Там было черно от перца. Томатный сок отдавал на вкус плодами лаймы. "Какого черта они пихают сок лаймы куда попало? Довольно трудно остаться естественной, даже без дураков и лодырей, напоминающих о себе на каждом углу".
"Я голодна – я поем" – преобразилось в повелительное: "Я голодна и должна поесть", а в конце концов обернулось решительным: "Я съем это, даже если оно меня убьет". К тому времени Уильма уже не чувствовала голода. Решение отправилось к своим многочисленным, давно забытым предшественникам. Жизнь, как всегда, сделалась сложной и непостижимой.
Чуть позже возвратилась нагруженная покупками Эми. Она нашла Уильму в гостиной. Та просматривала "Мехико-Сити Ньюз" и потягивала виски с содой.
Уильма взглянула поверх очков:
– Купила что-нибудь занятное?
– Всего несколько вещичек для ребятишек Джилла. В магазинах давка. Прямо смешно. Все считают, будто ходить за покупками можно только по воскресеньям.
Она положила свои покупки на кофейный столик рядом с серебряной шкатулкой.
– Как ты себя чувствуешь?
– Прекрасно. Должно быть, я выключилась сразу, словно лампа, как только доктор дал мне свой наркотик.
– Да, тут же.
– Что ты делала весь вечер?
– Ничего не делала.
Уильма начала злиться:
– Ты не могла ничего не делать. Никто не может ничего не делать.
– Я могу. Смогла.
– А что же обед?
– Я не обедала.
– Почему?
– Потому что расстроилась...
Эми церемонно уселась на краешек обитого зеленой кожей стула.
– Появилась шкатулка...
– Вижу.
– Она, должно быть, дорого стоит.
– Очень дорого, – согласилась Уильма. – Можно было бы получше завернуть ее. Мои покупки никого не касаются.
– Но не эта.
– Почему бы? – Уильма швырнула газету на пол и сняла очки. Из-за дальнозоркости она не могла читать без очков. Но снимала их, разглядывая то, что находилось в другом конце комнаты. Она заметила, как побледнело и застыло лицо Эми.
– Догадываюсь! Ты обнаружила инициалы?
– Обнаружила.
– И, понятно, вообразила, будто Руперт и я бешено влюблены друг в друга; будто годы и годы тянем этот роман за твоей спиной и...
– Заткнись, – приказала Эми. – Не слышишь, что в спальне горничная?
Консуэла открыла дверь своим ключом и застилала постели. Она сгорбилась и еле таскала ноги, устав от перебранки с другом, затянувшейся до поздней ночи. Причина ссоры казалась ей ничтожной до смешного. Она всего-навсего стащила в четыреста одиннадцатом номере черные нейлоновые штанишки. Но дружок страшно разозлился, заорал, что она потеряет работу: будь на то удача, она прикарманила бы и запах от козла. Да и штанишки-то оказались малы и лопнули по швам, пока она силой натягивала их на бедра.
"Жизнь несправедлива. Жизнь жестока, как рога быка". Консуэла стонала, меняя простыни, и страдальчески кряхтела, небрежно ополаскивая раковину водой: "С чего бы я стала воровать козлиный запах?"
– Ты ревнуешь, – вкрадчиво шепнула Уильма. – Признайся.
– Конечно нет. Просто, по-моему, это неприлично. А Джилл, если узнает, поднимет страшный шум.
– Так не говори ему.
– Я ему никогда не говорю. Но он все каким-то образом узнает.
– Почему в твоем возрасте и при твоем весе ты так беспокоишься о том, чем заняты мысли твоего брата?
– Потому что он способен причинить массу хлопот. Не знаю почему, он всегда не доверял Руперту.
– Я могла бы объяснить, почему. Только тебе это не понравится. Наверно, ты даже не станешь слушать.
– Зачем же зря трудиться?
– Я и не собираюсь. – Уильма допила виски. – Значит, тебя не волнует, что я дарю Руперту шкатулку, при условии, что об этом не узнает Джилл. Забавно!
– Мне ни капельки не смешно. Главное, не могу понять, почему тебе захотелось купить такой дорогой подарок.
– Захотелось, и все. Тебе не понять. Ты всю жизнь не позволяла себе того, что тебе хотелось. А я позволяла. И позволяю. Увидела шкатулку в витрине лавчонки и вспомнила, как Руперт однажды сказал, будто море похоже на кованое серебро. Я тогда не поняла, что он подразумевал. Не понимала, пока не увидела шкатулку. Оттого и купила, не думая о цене, о тебе, о Джилле, о всех ваших роковых, запутанных...
– Тише. Горничная...
– К чертям горничную. Да и шкатулку туда же. Возьми эту пакость и вышвырни с балкона.
– Нельзя, – пробормотала Эми. – На улице полно народу. Можно кого-нибудь покалечить.
– А тебе хотелось бы? Ведь правда?
– Не знаю.
– О Господи! Признай это! Признайся хоть разочек, измени себе! Ведь ты хочешь избавиться от шкатулки.
– Да, только...
– Избавься. Выкини через решетку. И кончено. Так просто...
В спальне протестующе мяукнула Консуэла. "Вышвырнуть на улицу серебряную шкатулку! Вышвырнуть, будто помои! Это великий грех! Вдруг какой-нибудь богач увидит, как она падает, схватит ее и умножит свое богатство". Консуэла застонала при мысли о такой несправедливости и прокляла себя за дурость. Зачем было притворяться перед двумя леди, будто она не знает по-английски? Теперь не появишься перед ними, чтобы сказать всю правду: "Я очень бедная и очень смирная крестьянка. Иногда даже поддаюсь искушению что-нибудь украсть".
"Нет, не пойдет. К чему признаваться в воровстве? Наверно, даже хорошо притворяться, будто не говорю по-английски. Просто надо почаще попадаться на глаза и всем видом показывать, что бедна, скромна и честна. Тогда они могут сами подарить шкатулку".
Консуэла посмотрелась в зеркало, висевшее над бюро. А как выглядеть честной? Оказывается, это совсем не просто.
Подхватив пылесос, она направилась в гостиную, уже строя планы, как распорядиться серебряной шкатулкой. Ее надо продать и на вырученные деньги купить билеты завтрашней лотереи. Во вторник утром ее выигрыш опубликуют в газетах. Тут она посоветует своему дружку пойти поцеловаться с козлом, покажет нос хозяину отеля и немедленно уедет в Голливуд, где превратится в блондинку и станет разгуливать среди киношных звезд.
Стараясь, чтобы ее испанский звучал как можно жалостней и скромнее, она сказала:
– Если милостивые дамы извинят, я хотела бы убрать комнату.
– Прикажи ей убраться отсюда и прийти позже, – потребовала Уильма.
Эми покачала головой:
– Не знаю, как это говорится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47