Я часто слышал их от тебя, - отвечал Манчино. - И разве мир не полон горечи и измены? Пришла тут ко мне одна, умоляла и плакала, не ведая, как помочь своему горю, и если б она могла умереть от стыда и боли, то умерла бы прямо у меня на глазах. Так вот, я взял у нее из рук деньги и, влезши в окно, отнес их обратно к Боччетте, но сделал я это воистину как неуклюжий медведь, поднял шум и разбудил его, а он вообразил, что я пришел воровать. Если же ты, Леонардо, ищешь Иуду, я знаю точь в точь такого, какой тебе надобен. Не ищи более! Я нашел тебе Иуду. Правда, он положил в кошелек не тридцать сребреников, а семнадцать дукатов.
Манчино закрыл глаза, хватая ртом воздух.
- Коли я правильно понял, - заметил художник д'Оджоно, - он говорит о немце, который хотел стребовать с Боччетты семнадцать дукатов. Этот немец побился со мной об заклад на один дукат против двух, что взыщет свои деньги с Боччетты не мытьем, так катаньем, ибо он не из тех, кого можно нагреть на семнадцать золотых. А нынче он мне сообщил, что честно-благородно выиграл заклад, Боччеттины семнадцать дукатов у него в кармане, и что завтра утром он явится ко мне за проспоренной суммой. Так что придется нынче обивать пороги, обойти три-четыре дома, где у меня должники, - попытаюсь добыть дукат, в кошельке-то моем не более двух карлинов наберется.
- Неплохо бы взглянуть на этого немца, которого Манчино зовет Иудой, проговорил Леонардо. - И пусть он нам расскажет, как исхитрился получить с Боччетты свои денежки.
- Пить! - простонал Манчино.
- Об этом можно спросить самого Боччетту, - сказал органный мастер и, поднося к губам Манчино кувшин, другой рукой указал на дверь.
- Господи помилуй! И впрямь он! - воскликнул д'Оджоно.
На пороге стояли два городских стражника, а между ними - Боччетта, в обтерханном плаще и стоптанных башмаках, руки его были связаны за спиной, но глядел он спесиво - ни дать ни взять знатный вельможа, за которым неотлучно следуют двое слуг.
- Вот, сударь, мы ваше желание исполнили, - сказал один из стражников. - А теперь поторапливайтесь, говорите, что хотели, да покороче, чтоб не терять время впустую.
Боччетта узнал мессира Леонардо и поздоровался, как дворянин с дворянином. Затем увидал Манчино и подошел к соломенному одру, стражники вплотную за ним.
- Вы узнаете меня? - спросил он раненого. - Я пришел сюда ради спасения вашей души, не убоялся утомительной дороги, из христианского сострадания, дабы наставить вас на путь истины. Вспомните: убегая, вы рассыпали краденые золотые по полу, ровно чечевицу или фасоль, мне пришлось все углы облазить, насилу собрал. Но семнадцати дукатов там недостает, сколь я ни старался, они не нашлись, исчезли, а ведь деньги эти не мои, они принадлежат благочестивому служителю церкви, некоему досточтимому священнику, который дал их мне на сохранение, стало быть, эти монеты святые и освященные. Скажите, где вы их припрятали или закопали, я прошу вас об этом лишь ради спасения вашей души.
- Одеяло! - попросил Манчино, сотрясаемый ознобом, и, когда д'Оджоно укрыл его, он ответил Боччетте: - Ищите! Ищите со всем прилежанием, забудьте досаду, ползайте на карачках, старайтесь, надрывайте пуп, пока не найдете. Вы же знаете: у кого деньги, у того и честь.
- Ты не желаешь говорить? - завопил Боччетта, побелев от ярости и тщетно пытаясь высвободить связанные руки. - Ну так провались в преисподнюю, и пусть черти как следует повеселятся, глумясь над тобою, а я бы, я бы тебя...
- Избавьте его от этого мучителя! - крикнул д'Оджоно стражникам. Зачем вы привели сюда этого мерзавца, его место в тюрьме!
- Да мы и шли в тюрьму, - сказал один из стражников, - только он по дороге всю душу нам вымотал, долдонит и долдонит: отведите меня к этому горемыке, чтобы он обрел прощение.
- Как вы меня назвали, молодой господин? - Боччетта обернулся к д'Оджоно. - Мерзавцем? И место мое в тюрьме, так вы сказали? Ну, мне-то все равно, поношения меня не трогают, а вот вам это обойдется в кругленькую сумму! Погодите, вот выйду на свободу и опять стану сам себе хозяин - вы мне за все заплатите! Мессир Леонардо, вы все слышали и будете свидетелем!
- Уведите его, - приказал Леонардо стражникам, - ибо суд, коий он ежедневно оскорбляет и осыпает насмешками, наконец поразил его своею дланью.
- Nostre Seigneur se taist tout quoy...12 - прошептал Манчино, и были это последние его слова, больше он не дал ответа ни на один вопрос. Слышались только тихие стоны, а потом хрип, который продолжался до того раннего вечернего часа, когда он испустил дух.
13
Дожидаясь в комнате у д'Оджоно Иоахима Бехайма, Леонардо рассматривал деревянный сундук, расписанный сценами брака в Кане Галилейской, и одобрительно отозвался об этом произведении, кото-рос молодой художник закончил всего лишь накануне.
- Вижу, - сказал Леонардо, - что и при такой нудной и утомительной работе ты не упустил из виду самое главное, что властвует всею живописью, перспективу. И рисунок хорош, и краски ты наносишь хорошо. И что опять-таки похвально, фигуры ты поставил так, что по их позам легко распознать нрав и помыслы. Этот вот наемник намерен пить, и только пить, он и на свадьбу пришел затем, чтоб напиться до бесчувствия. Отец невесты - - человек добропорядочный, честный; всяк сразу видит, что его уста не произнесут неправды и, дав согласие жениху, он свое слово сдержит. А распорядитель пира - с первого взгляда заметно, как для него важно ублаготворить всех гостей.
- Ну а Христос? - спросил д'Оджоно, который не мог наслушаться похвал.
- Ты придал Ему благородные, возвышенные черты, и Богоматерь у тебя полна очарования и прелести. Не нравится мне только эта дорога вверх по холму, с тополями, что не способны дать тени. Если нет уверенности в изображении ландшафта, спроси природу и живую жизнь.
- Увы! - воскликнул д'Оджоно. - Я знаю и стыжусь, что этот злосчастный брак мне совершенно не удался. Никуда моя работа не годится, и я бы с радостью разбил сундук в щепки и пустил на дрова, но уже назавтра за ним придет заказчик!
- Работа вполне удалась. Это произведение мастера, - успокоил его Леонардо. - И светотень у тебя заслуживает только доброго слова.
Резчик Симони тем временем уже в третий раз живописал своему другу, органному мастеру Мартельи, сколь удивительный поворот приняли накануне все его обстоятельства.
- Ты знаешь, я по нескольку раз на дню хожу из мастерской через дорогу, в церковь Сант-Эусторджо, и вот вчера смотрю - она в совершенном отчаянии стоит на коленях в боковом приделе, перед тем Христом, что сработан просто из рук вон плохо, мальчишка, который держит мне долото, и то бы этак не напортачил. Одному Богу известно, как давно она там стояла и плакала навзрыд, личико горестное, щеки залиты слезами, и, увидев ее, такую несчастную, я, сам не знаю как, наконец осмелился с нею заговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Манчино закрыл глаза, хватая ртом воздух.
- Коли я правильно понял, - заметил художник д'Оджоно, - он говорит о немце, который хотел стребовать с Боччетты семнадцать дукатов. Этот немец побился со мной об заклад на один дукат против двух, что взыщет свои деньги с Боччетты не мытьем, так катаньем, ибо он не из тех, кого можно нагреть на семнадцать золотых. А нынче он мне сообщил, что честно-благородно выиграл заклад, Боччеттины семнадцать дукатов у него в кармане, и что завтра утром он явится ко мне за проспоренной суммой. Так что придется нынче обивать пороги, обойти три-четыре дома, где у меня должники, - попытаюсь добыть дукат, в кошельке-то моем не более двух карлинов наберется.
- Неплохо бы взглянуть на этого немца, которого Манчино зовет Иудой, проговорил Леонардо. - И пусть он нам расскажет, как исхитрился получить с Боччетты свои денежки.
- Пить! - простонал Манчино.
- Об этом можно спросить самого Боччетту, - сказал органный мастер и, поднося к губам Манчино кувшин, другой рукой указал на дверь.
- Господи помилуй! И впрямь он! - воскликнул д'Оджоно.
На пороге стояли два городских стражника, а между ними - Боччетта, в обтерханном плаще и стоптанных башмаках, руки его были связаны за спиной, но глядел он спесиво - ни дать ни взять знатный вельможа, за которым неотлучно следуют двое слуг.
- Вот, сударь, мы ваше желание исполнили, - сказал один из стражников. - А теперь поторапливайтесь, говорите, что хотели, да покороче, чтоб не терять время впустую.
Боччетта узнал мессира Леонардо и поздоровался, как дворянин с дворянином. Затем увидал Манчино и подошел к соломенному одру, стражники вплотную за ним.
- Вы узнаете меня? - спросил он раненого. - Я пришел сюда ради спасения вашей души, не убоялся утомительной дороги, из христианского сострадания, дабы наставить вас на путь истины. Вспомните: убегая, вы рассыпали краденые золотые по полу, ровно чечевицу или фасоль, мне пришлось все углы облазить, насилу собрал. Но семнадцати дукатов там недостает, сколь я ни старался, они не нашлись, исчезли, а ведь деньги эти не мои, они принадлежат благочестивому служителю церкви, некоему досточтимому священнику, который дал их мне на сохранение, стало быть, эти монеты святые и освященные. Скажите, где вы их припрятали или закопали, я прошу вас об этом лишь ради спасения вашей души.
- Одеяло! - попросил Манчино, сотрясаемый ознобом, и, когда д'Оджоно укрыл его, он ответил Боччетте: - Ищите! Ищите со всем прилежанием, забудьте досаду, ползайте на карачках, старайтесь, надрывайте пуп, пока не найдете. Вы же знаете: у кого деньги, у того и честь.
- Ты не желаешь говорить? - завопил Боччетта, побелев от ярости и тщетно пытаясь высвободить связанные руки. - Ну так провались в преисподнюю, и пусть черти как следует повеселятся, глумясь над тобою, а я бы, я бы тебя...
- Избавьте его от этого мучителя! - крикнул д'Оджоно стражникам. Зачем вы привели сюда этого мерзавца, его место в тюрьме!
- Да мы и шли в тюрьму, - сказал один из стражников, - только он по дороге всю душу нам вымотал, долдонит и долдонит: отведите меня к этому горемыке, чтобы он обрел прощение.
- Как вы меня назвали, молодой господин? - Боччетта обернулся к д'Оджоно. - Мерзавцем? И место мое в тюрьме, так вы сказали? Ну, мне-то все равно, поношения меня не трогают, а вот вам это обойдется в кругленькую сумму! Погодите, вот выйду на свободу и опять стану сам себе хозяин - вы мне за все заплатите! Мессир Леонардо, вы все слышали и будете свидетелем!
- Уведите его, - приказал Леонардо стражникам, - ибо суд, коий он ежедневно оскорбляет и осыпает насмешками, наконец поразил его своею дланью.
- Nostre Seigneur se taist tout quoy...12 - прошептал Манчино, и были это последние его слова, больше он не дал ответа ни на один вопрос. Слышались только тихие стоны, а потом хрип, который продолжался до того раннего вечернего часа, когда он испустил дух.
13
Дожидаясь в комнате у д'Оджоно Иоахима Бехайма, Леонардо рассматривал деревянный сундук, расписанный сценами брака в Кане Галилейской, и одобрительно отозвался об этом произведении, кото-рос молодой художник закончил всего лишь накануне.
- Вижу, - сказал Леонардо, - что и при такой нудной и утомительной работе ты не упустил из виду самое главное, что властвует всею живописью, перспективу. И рисунок хорош, и краски ты наносишь хорошо. И что опять-таки похвально, фигуры ты поставил так, что по их позам легко распознать нрав и помыслы. Этот вот наемник намерен пить, и только пить, он и на свадьбу пришел затем, чтоб напиться до бесчувствия. Отец невесты - - человек добропорядочный, честный; всяк сразу видит, что его уста не произнесут неправды и, дав согласие жениху, он свое слово сдержит. А распорядитель пира - с первого взгляда заметно, как для него важно ублаготворить всех гостей.
- Ну а Христос? - спросил д'Оджоно, который не мог наслушаться похвал.
- Ты придал Ему благородные, возвышенные черты, и Богоматерь у тебя полна очарования и прелести. Не нравится мне только эта дорога вверх по холму, с тополями, что не способны дать тени. Если нет уверенности в изображении ландшафта, спроси природу и живую жизнь.
- Увы! - воскликнул д'Оджоно. - Я знаю и стыжусь, что этот злосчастный брак мне совершенно не удался. Никуда моя работа не годится, и я бы с радостью разбил сундук в щепки и пустил на дрова, но уже назавтра за ним придет заказчик!
- Работа вполне удалась. Это произведение мастера, - успокоил его Леонардо. - И светотень у тебя заслуживает только доброго слова.
Резчик Симони тем временем уже в третий раз живописал своему другу, органному мастеру Мартельи, сколь удивительный поворот приняли накануне все его обстоятельства.
- Ты знаешь, я по нескольку раз на дню хожу из мастерской через дорогу, в церковь Сант-Эусторджо, и вот вчера смотрю - она в совершенном отчаянии стоит на коленях в боковом приделе, перед тем Христом, что сработан просто из рук вон плохо, мальчишка, который держит мне долото, и то бы этак не напортачил. Одному Богу известно, как давно она там стояла и плакала навзрыд, личико горестное, щеки залиты слезами, и, увидев ее, такую несчастную, я, сам не знаю как, наконец осмелился с нею заговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41