- Слыхал? Всем подряд торгует, - шепнул резчик органному мастеру. Будь его воля, он бы и кровью Христовой торговал.
- Вернемся, однако ж, к истории, которую вы желали услышать, - снова заговорил Бехайм, - наутро она пришла с деньгами, отсчитала мне сорок дукатов и, полагая, что выручила меня из беды, была в прекрасном настроении. Не стану утомлять вас, господа, в подробностях живописуя, что случилось потом, что я ей сказал и что она ответила. В общем, она созналась, что украла деньги у отца, ночью, когда он спал, и я сказал, что это поступок недостойный, нечестный и он мне совершенно не нравится, так как идет вразрез с христианскими заповедями и дочерней любовью, и теперь, показавши мне свое истинное лицо, она никак не может быть моею, я более не желаю ее видеть. Сперва она приняла мои слова за шутку, рассмеялась и сказала: "Хорошие же речи слышу я от мужчины, который уверяет, будто любит меня!" Но после, когда поняла, что я говорю серьезно, она принялась упрашивать, умоляла, плакала в безумном отчаянии, но я решил не слушать ее и не обращал внимания на ее жалобы. Из тех денег я отсчитал семнадцать дукатов, которые причитались мне по праву, и, как положено, дал ей расписку, и оставшуюся сумму тоже отдал, чтобы она вернула ее отцу, ведь я на чужое не зарюсь, а вот свое взыскать обязан. На прощание я протянул ей руку и сказал: "Иди и не возвращайся!" - а она вдруг вскипела и даже дерзнула выбранить меня, назвала дурным человеком. Но я вспомнил слова, которые у вас, - он обернулся к д'Оджоно и указал на сундук с изображением брака в Кане, - на этом браке произносит Спаситель: "Что Мне и Тебе, Жено!" - и выпроводил ее за дверь.
- Стало быть, вы продали великую любовь за бесценок, как дешевенький перстенек! - возмущенно укорил его Мартельи.
- Сударь! Я не знаю, кто вы такой и как понимать это пустословье, оскорбился Бехайм. - Вы никак вздумали корить меня за то, что я вернул отчаявшемуся отцу его деньги и дочь?!
- О нет, никто вас не корит, - примирительно сказал Леонардо. - Вы хорошо провернули это дельце с Боччеттой...
- Правота была на моей стороне! - воскликнул Бехайм.
- Конечно-конечно. И я, - продолжал Леонардо, - окажу вам заслуженную честь, позабочусь, чтобы память о вас в Милане не исчезла. Ибо лицо такого человека достойно быть запечатленным для потомков.
И он вытащил из-за пояса свою тетрадь и серебряный карандаш.
- Я высоко ценю оказанную вами честь, - заверил Бехайм, сел поудобнее и разгладил свою темную холеную бородку.
- А ваша любовь к ней, - спросил у немца резчик, когда Леонардо приступил к наброску, - или то, что вам казалось любовью, вы полностью с нею покончили?
Бехайм пожал плечами.
- Это мое дело, а не ваше, - бросил он. - Впрочем, если хотите знать, то я все еще не забыл ее, она не из тех, кого так легко забыть. Но думаю, что перестану вспоминать о ней, как только отъеду от Милана миль на тридцать-сорок.
- И куда же вы направляетесь? - осведомился д'Оджоно.
- В Венецию, - отвечал Бехайм. - Задержусь там на четыре-пять дней и снова в дорогу - морем, в Константинополь.
- Я, - заметил резчик, - тоже охотно путешествую, но лишь в те края, где пасутся коровы. - Он намекал, что не настолько глуп, чтобы очертя голову устремляться в открытое море или в иные бурные водоемы.
- Опять к туркам? - воскликнул д'Оджоно. - Неужто вы не опасаетесь за свою жизнь, это же гнусные дикари, готовые почем зря пролить христианскую кровь!
- Турок, - объяснил ему Бехайм, - у себя дома и в своих землях вовсе не так страшен, как его малюют, ведь и черт у себя в аду тоже, верно, вполне хороший хозяин. Кстати, вы не забыли, что должны мне дукат? Придется вам его выложить, хотя бы затем, чтобы впредь больше уважать меня и мне подобных.
Д'Оджоно вздохнул и извлек из кармана горстку серебра. Бехайм принял деньги, пересчитал и, поблагодарив д'Оджоно, высыпал их в свой кошелек.
- Будьте добры, не прячьте кошелек, подержите его в руке! - с улыбкой попросил Леонардо, кивнув Бехайму, Тот замер с кошельком в ладони, а Леонардо меж тем добавил к наброску еще несколько штрихов и завершил работу.
Бехайм встал и расправил члены, а потом обратился к Леонардо с просьбой показать ему рисунок.
Рассмотрев свой портрет, он остался очень доволен и не скупился на похвалы.
- Да, это я, сходство поистине велико. И ведь вы сумели сотворить такое за считанные минуты! Да, все, что я о вас слышал, отнюдь не преувеличение! Вы, сударь, вправду знаете толк в своем ремесле, кой-кому не мешало бы взять с вас пример.
Он перевернул страницу тетради и с удивлением прочитал заметки Леонардо. "Кристофано из Бергамо. Возьми оного на заметку, - было написано там, - У него как раз такая голова, какую ты намерен дать Филиппу. Поговори с ним о том, что его тревожит: о болезнях, опасности войны и растущем бремени налогов. Найдешь его в переулке Сант-Арканджело, где красивая подпорная арка, в доме 'У двух голубков', над лавкой ножовщика".
- Вы пишете на манер турок, справа налево... А кто такой этот Филипп, о голове коего вроде бы идет речь? - полюбопытствовал немец.
- Филипп, один из учеников Христа, - ответил Леонардо. - Он любил Спасителя великой любовью, и я хочу поместить его на переднем плане моей росписи, которая изображает Христа в окружении учеников за Тайною вечерей.
- Клянусь душою! - воскликнул Бехайм. - Чтобы написать этакую картину, вы, как видно, должны позаботиться о многих вещах, не считая красок да кистей!
И он вернул мессиру Леонардо его тетрадь. Потом сказал, что, к сожалению, обстоятельства не позволяют ему долее наслаждаться обществом собравшихся, ибо время торопит, мул уже под седлом. Взяв плащ и берет, он почтительно склонился перед мессиром Леонардо, взмахнул беретом, прощаясь с д'Оджоно и резчиком, бегло кивнул органному мастеру Мартельи, который снискал его неприязнь, и вышел вон.
- Ишь вышагивает, - с горечью проговорил д'Оджоно, погрозив ему вслед кулаком. - И ради этого человека Манчино пришлось умереть!
- Умереть! - сказал Леонардо. - Я называю это иначе. Он гордо воссоединился с Великим Целым и тем избавил себя от земного несовершенства. - Сунув тетрадь за пояс, он произнес еще несколько слов, в которых звучали радость и триумф; - Теперь у меня есть все необходимое. И глядя на это произведение, люди поймут, что и небо, и земля, и Сам Господь, пославши мне этого человека, зримо явили мне свою помощь, пособили в трудах. Вот теперь я докажу тем, кто придет после нас, что и я жил на этой земле.
- И наконец-то, - сказал д'Оджоно, - вы исполните желание герцога, которому служите, и прибавите славы городу, которому принадлежите.
- Я, - отвечал Леонардо, - не служу ни герцогу, ни иному правителю и не принадлежу никакой стране или империи. Я служу лишь моей страсти видения, познания, упорядочения и созидания и принадлежу своему творчеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41