От слуги жившего по соседству нотариуса он узнал, что дом герцога де Лавана стоит в предместье Сюрэн, за обеими мельницами и неподалеку от деревянного моста, ведущего на остров св. Винцента.
Сырой, холодный ветер дул Тюрлюпэну в лицо, но он обеими руками придерживал свой плащ и шел все дальше, во власти одной только мысли: еще в эту ночь он должен увидеть свою мать. Он не хотел дольше ждать и повторял себе все время: "Она получила мой портрет, ладно, пусть даст мне свой взамен". И эти слова укрепляли его волю и внушали ему то мужество, которого требовала его затея.
Месяц показался из-за туч и осветил мельницы, словно всплывшие перед Тюрлюпэном над бурливой водой. Потом дорога пошла в сторону от берега реки, и Тюрлюпэн увидел темные очертания домов Сюрэна, разбросанных по равнине, и посреди них возвышающийся над всем предместьем родовой замок герцога де Лавана.
Широкая, травою поросшая площадь. Посередине-колодезь. Величественное здание вклинено между двумя выступающими угловыми башнями. Каменная балюстрада; длинный ряд ярко освещенных окон. И над порталом герб рода Ла-Тремуй: два волчка и поперечный брус и под ними кулак в железной перчатке.
Некоторое время Тюрлюпэн стоял, прислонившись к стенке колодца. Он приветствовал каменный герб над воротами, он знал, что видит его не в первый раз. И чем дольше он стоял, тем яснее становилось ему, что вида этого здания он никогда не забывал, что призрачно и смутно хранил его в своей памяти на протяжении долгих лет. И на мгновение мелькнуло перед ним поблекшее воспоминание далекого детства: он сидит рядом с мужчиною, глядящим строго и гордо, со своим отцом, в обитой красным бархатом карете и едет в церковь по заснеженной площади.
Где-то на колокольне пробило одиннадцать часов. Ему почудилось, будто как раз в этот миг должно открыться одно из освещенных окон, и узкая белая рука должна сделать знак ему, чтобы он вошел. Он выпрямился. Время звало его. Медленно прошел он через площадь, медленно поднялся на каменное крыльцо. Затем дважды постучал в ворота отцовского дома.
* * *
Послышались голоса. Задребезжали ключи, с визгом повернулась дверь на петлях. Свет фонаря озарил лицо Тюрлюпэна, два лакея преградили ему дорогу.
- Ваше имя, сударь?
- Я назову его герцогине, - сказал Тюрлюпэн. Луч скользнул сверху вниз, от его белой пряди до заплатанных башмаков.
- Чем желаете вы служить ее светлости? - спросил человек с фонарем.
- Это ее светлость услышит от меня, - сказал гордо Тюрлюпэн, не сомневаясь, что слова эти окажут должное действие.
- Какая наглость! - послышался звонкий юношеский голос изнутри дома. Это не один ли из тех, кого мы ждем! Наверное, это кто-то из его клевретов! В палки его! Гоните его вон, и пусть он передаст пославшему его...
Тюрлюпэна ударили палкой по плечу, по руке, от толчка в грудь он попятился назад. Двери с треском захлопнулись. В отчаянии, вне себя от стыда и негодования, стоял Тюрлюпэн во мраке.
- Меня не пустили к ней! - шептал он придушенным голосом. - Эти подлецы слуги отколотили меня. Где мой плащ? О проклятые черти лакеи! Палочные удары! Но это им даром не пройдет.
Слезы выступили у него на глаза. Горько и громко расхохотался он, подумав о том, как нелепа судьба: там, наверху, идет праздник, а он, подлинный герцог де Лаван, стоит под дождем и смотрит на освещенные окна.
- Она не допускает меня к себе, - шептал он, ожесточившись. - Она боится еще раз увидеть меня. Я должен блюсти эту тайну. Должен оставаться Тюрлюпэном. Хорошо, но ведь у нее мой портрет, и я хочу иметь ее портрет. На это я имею право, а большего я не требую.
Он призадумался. Днем было, очевидно, нетрудно проникнуть в этот дом. Куча челяди, должно быть, все время входит и выходит в двери. Стало быть, завтра, а до тех пор надо ждать. Но где? Тюрлюпэн продрог. Обратно в цирюльню ему не хотелось идти. К реке и под мост - но там, вероятно, водятся крысы. И поблизости ни одного сарая или шалаша.
Но справа, у садовой ограды, на расстоянии не больше двадцати шагов, он увидел ступени, которые вели к иконе, а над иконою сделан был навес. Туда направился Тюрлюпэн. Под навесом он мог укрыться от дождя и, может быть, даже растянуться.
Но на полпути он вдруг остановился. Гнев и ожесточение овладели им. Теперь он знал, как объяснить свою неудачу. На ступенях, скорчившись и закутавшись в плащ, сидел нищий.
Глава XI
Нищий сидел на ступенях, один из этого презренного цеха божьих шпионов, ненасытный, разжиревший на даровых хлебах. Сидел, чтобы даже ночью собирать лепты. И Тюрлюпэн не заметил его, прошел мимо, не бросив ему монеты. И этот несчастный, в своей алчности, злобе и неразумии, проклял его и пожаловался Богу, и Бог, поверив клеветнику, допустил, чтобы лакеи выгнали палками из дому его, Тюрлюпэна.
Тюрлюпэн поднял страдальческий взгляд к небу, по которому тянулись черные дождевые облака. Потом стал рыться в своих карманах, но денег не нашел, нашел только несколько головок луку и кусок хлеба. Он бросил нищему хлеб и сказал при этом:
- Возьми и оставь меня в покое! Нищий не пошевельнулся. Хлеб упал на нижнюю ступень и остался лежать.
- Брось плутни, черт побери! - заворчал Тюрлюпэн.-Возьми хлеб, говорят тебе, и спрячь его к себе в суму. Теперь ты не скажешь, что я не пожалел тебя. Хлеб - это такая же милостыня, как деньги. А, ты не желаешь хлеба?
И возмущенный подобным бесстыдством и высокомерием, Тюрлюпэн поднял глаза к небу, чтобы и со своей стороны принести Богу жалобу на нищего.
- Он не хочет хлеба, Ты это видел? На деньги он зарится. Хлеб - это для него что? И такому бесстыднику Ты внял? Из-за него допустил, чтобы меня попотчевали палками? У меня нет денег, ни единого су, только этот хлеб да три маленьких луковицы, Ты видишь, я от Тебя ничего не скрываю. А раньше, в темноте, я его не заметил. Я стал жертвой несправедливости. Слышишь Ты меня? Это я, Тюрлюпэн, говорю с Тобою.
Ветер обдавал лицо Тюрлюпэна вихрем дождевых капель, тщетно старался он закрыть его краешком плаща. И в это мгновение нищий встал.
- Сударь! - закричал он, напрягая голос, чтобы завывание ветра не заглушало его слов. - Я видел все. С вами обошлись недостойным образом, вас выгнали из этого дома. Я заключаю из этого, что вы порядочный человек, заслуживающий доверия.
Тюрлюпэн выпустил из рук край плаща и, обомлев от изумления, старался вглядеться в мрак. Нет, нищий так не мог говорить. Это была речь человека, привыкшего повелевать. Но если он не нищий, почему сидит он под дождем на ступеньках часовни?
- Кто вы, сударь, такой? - спросил Тюрлюпэн, - Неужели у вас нет крова? Отчего сидите вы здесь, под дождем и на ветру?
Незнакомец отвел Тюрлюпэна под деревянный навес.
- Я служу одному могущественному господину, имени которого не могу вам назвать, - ответил он, - По его поручению сидел я здесь и был настороже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Сырой, холодный ветер дул Тюрлюпэну в лицо, но он обеими руками придерживал свой плащ и шел все дальше, во власти одной только мысли: еще в эту ночь он должен увидеть свою мать. Он не хотел дольше ждать и повторял себе все время: "Она получила мой портрет, ладно, пусть даст мне свой взамен". И эти слова укрепляли его волю и внушали ему то мужество, которого требовала его затея.
Месяц показался из-за туч и осветил мельницы, словно всплывшие перед Тюрлюпэном над бурливой водой. Потом дорога пошла в сторону от берега реки, и Тюрлюпэн увидел темные очертания домов Сюрэна, разбросанных по равнине, и посреди них возвышающийся над всем предместьем родовой замок герцога де Лавана.
Широкая, травою поросшая площадь. Посередине-колодезь. Величественное здание вклинено между двумя выступающими угловыми башнями. Каменная балюстрада; длинный ряд ярко освещенных окон. И над порталом герб рода Ла-Тремуй: два волчка и поперечный брус и под ними кулак в железной перчатке.
Некоторое время Тюрлюпэн стоял, прислонившись к стенке колодца. Он приветствовал каменный герб над воротами, он знал, что видит его не в первый раз. И чем дольше он стоял, тем яснее становилось ему, что вида этого здания он никогда не забывал, что призрачно и смутно хранил его в своей памяти на протяжении долгих лет. И на мгновение мелькнуло перед ним поблекшее воспоминание далекого детства: он сидит рядом с мужчиною, глядящим строго и гордо, со своим отцом, в обитой красным бархатом карете и едет в церковь по заснеженной площади.
Где-то на колокольне пробило одиннадцать часов. Ему почудилось, будто как раз в этот миг должно открыться одно из освещенных окон, и узкая белая рука должна сделать знак ему, чтобы он вошел. Он выпрямился. Время звало его. Медленно прошел он через площадь, медленно поднялся на каменное крыльцо. Затем дважды постучал в ворота отцовского дома.
* * *
Послышались голоса. Задребезжали ключи, с визгом повернулась дверь на петлях. Свет фонаря озарил лицо Тюрлюпэна, два лакея преградили ему дорогу.
- Ваше имя, сударь?
- Я назову его герцогине, - сказал Тюрлюпэн. Луч скользнул сверху вниз, от его белой пряди до заплатанных башмаков.
- Чем желаете вы служить ее светлости? - спросил человек с фонарем.
- Это ее светлость услышит от меня, - сказал гордо Тюрлюпэн, не сомневаясь, что слова эти окажут должное действие.
- Какая наглость! - послышался звонкий юношеский голос изнутри дома. Это не один ли из тех, кого мы ждем! Наверное, это кто-то из его клевретов! В палки его! Гоните его вон, и пусть он передаст пославшему его...
Тюрлюпэна ударили палкой по плечу, по руке, от толчка в грудь он попятился назад. Двери с треском захлопнулись. В отчаянии, вне себя от стыда и негодования, стоял Тюрлюпэн во мраке.
- Меня не пустили к ней! - шептал он придушенным голосом. - Эти подлецы слуги отколотили меня. Где мой плащ? О проклятые черти лакеи! Палочные удары! Но это им даром не пройдет.
Слезы выступили у него на глаза. Горько и громко расхохотался он, подумав о том, как нелепа судьба: там, наверху, идет праздник, а он, подлинный герцог де Лаван, стоит под дождем и смотрит на освещенные окна.
- Она не допускает меня к себе, - шептал он, ожесточившись. - Она боится еще раз увидеть меня. Я должен блюсти эту тайну. Должен оставаться Тюрлюпэном. Хорошо, но ведь у нее мой портрет, и я хочу иметь ее портрет. На это я имею право, а большего я не требую.
Он призадумался. Днем было, очевидно, нетрудно проникнуть в этот дом. Куча челяди, должно быть, все время входит и выходит в двери. Стало быть, завтра, а до тех пор надо ждать. Но где? Тюрлюпэн продрог. Обратно в цирюльню ему не хотелось идти. К реке и под мост - но там, вероятно, водятся крысы. И поблизости ни одного сарая или шалаша.
Но справа, у садовой ограды, на расстоянии не больше двадцати шагов, он увидел ступени, которые вели к иконе, а над иконою сделан был навес. Туда направился Тюрлюпэн. Под навесом он мог укрыться от дождя и, может быть, даже растянуться.
Но на полпути он вдруг остановился. Гнев и ожесточение овладели им. Теперь он знал, как объяснить свою неудачу. На ступенях, скорчившись и закутавшись в плащ, сидел нищий.
Глава XI
Нищий сидел на ступенях, один из этого презренного цеха божьих шпионов, ненасытный, разжиревший на даровых хлебах. Сидел, чтобы даже ночью собирать лепты. И Тюрлюпэн не заметил его, прошел мимо, не бросив ему монеты. И этот несчастный, в своей алчности, злобе и неразумии, проклял его и пожаловался Богу, и Бог, поверив клеветнику, допустил, чтобы лакеи выгнали палками из дому его, Тюрлюпэна.
Тюрлюпэн поднял страдальческий взгляд к небу, по которому тянулись черные дождевые облака. Потом стал рыться в своих карманах, но денег не нашел, нашел только несколько головок луку и кусок хлеба. Он бросил нищему хлеб и сказал при этом:
- Возьми и оставь меня в покое! Нищий не пошевельнулся. Хлеб упал на нижнюю ступень и остался лежать.
- Брось плутни, черт побери! - заворчал Тюрлюпэн.-Возьми хлеб, говорят тебе, и спрячь его к себе в суму. Теперь ты не скажешь, что я не пожалел тебя. Хлеб - это такая же милостыня, как деньги. А, ты не желаешь хлеба?
И возмущенный подобным бесстыдством и высокомерием, Тюрлюпэн поднял глаза к небу, чтобы и со своей стороны принести Богу жалобу на нищего.
- Он не хочет хлеба, Ты это видел? На деньги он зарится. Хлеб - это для него что? И такому бесстыднику Ты внял? Из-за него допустил, чтобы меня попотчевали палками? У меня нет денег, ни единого су, только этот хлеб да три маленьких луковицы, Ты видишь, я от Тебя ничего не скрываю. А раньше, в темноте, я его не заметил. Я стал жертвой несправедливости. Слышишь Ты меня? Это я, Тюрлюпэн, говорю с Тобою.
Ветер обдавал лицо Тюрлюпэна вихрем дождевых капель, тщетно старался он закрыть его краешком плаща. И в это мгновение нищий встал.
- Сударь! - закричал он, напрягая голос, чтобы завывание ветра не заглушало его слов. - Я видел все. С вами обошлись недостойным образом, вас выгнали из этого дома. Я заключаю из этого, что вы порядочный человек, заслуживающий доверия.
Тюрлюпэн выпустил из рук край плаща и, обомлев от изумления, старался вглядеться в мрак. Нет, нищий так не мог говорить. Это была речь человека, привыкшего повелевать. Но если он не нищий, почему сидит он под дождем на ступеньках часовни?
- Кто вы, сударь, такой? - спросил Тюрлюпэн, - Неужели у вас нет крова? Отчего сидите вы здесь, под дождем и на ветру?
Незнакомец отвел Тюрлюпэна под деревянный навес.
- Я служу одному могущественному господину, имени которого не могу вам назвать, - ответил он, - По его поручению сидел я здесь и был настороже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30