Мы с Эмерсоном остались на верхней палубе одни.
– Я должен вернуться в лагерь, – пробормотал он. – Пибоди, дела обстоят из рук вон плохо. Матросы разговаривали с местными жителями. Один из членов вашей команды уже бежал, и мне кажется, Хасан сомневается, что сумеет удержать остальных. Он, конечно, в этом никогда не признается...
– Да, я почувствовала, на судне что-то не так. Но вам нельзя терять время, Эмерсон! У меня сердце не на месте из-за Уолтера. Идите же!
– Вы не забудете то, о чем я говорил вчера вечером?
– Нет.
– И будете действовать согласно моим указаниям?
– Да.
Солнце палило нещадно – навес над верхней палубой был убран. По лицу Эмерсона стекали струйки пота.
– До чего же невыносимое положение! – воскликнул он. – Амелия, поклянитесь, что вы сделаете все так, как я сказал. Не станете испытывать судьбу и подвергать себя опасности...
– Я же сказала, что не буду! Вы что, не понимаете английского языка?
– Господи боже! По-моему, это вы не понимаете, Пибоди! Неужели вы не сознаете, что нет другой такой женщины, которой бы я...
Эмерсон осекся. С дальнего конца палубы, сунув руки в карманы и беззаботно насвистывая, к нам приближался Лукас. До моих ушей долетела мелодия «Правь, Британия».
Эмерсон прожег меня пристальным и непонятным взглядом, затем, не сказав больше ни слова, повернулся и бросился к лестнице, ведущей на нижнюю палубу.
Меньше всего на свете мне сейчас хотелось выслушивать светскую болтовню Лукаса, а потому я поспешила за Эмерсоном. Но внизу я его не обнаружила, должно быть, он уже со всех ног мчался к лагерю. По какой-то загадочной причине щеки у меня горели, а в ушах звучала довольно легкомысленная мелодия. Наверное, всему виной жара, и я просто слегка перегрелась на солнце.
В темном и узком коридорчике я со всего маху налетела на Эвелину.
– Амелия, – воскликнула она, – я только что видела в окно мистера Эмерсона! Он уходит, Амелия! Он возвращается без нас. Останови его, прошу, я должна быть там...
Эвелина попыталась проскочить мимо меня, но я ухватила ее за руки и, с отвращением вспомнив о неприглядной роли, которую мне предстояло сыграть, навалилась всем телом и прижала к переборке.
– Ох, дорогая, что-то мне не по себе, – лицемерно и, по-моему, не слишком убедительно простонала я. – Кажется, мне стоит прилечь...
Доверчивая Эвелина с готовностью проглотила наживку. Она отволокла меня в каюту (я старательно изображала паралич нижних конечностей), уложила на койку и расстегнула платье. Попытавшись сделать вид, будто вот-вот потеряю сознание, я закатила глаза и задержала дыхание. Хотела было для вящей убедительности вывалить язык, но в последнюю секунду опомнилась – где это видано, чтобы обморочные девицы вываливали язык, это уж, скорее, удел повешенных. Но у бедной Эвелины даже мысли не возникло, что я прикидываюсь. Она усердно старалась привести меня в чувство, энергично тыча в нос какую-то пахучую гадость. Я задохнулась, дважды чихнула и крикнула:
– Убери это! А то у меня сейчас голова оторвется!
– Тебе уже лучше, – серьезно сказала Эвелина. – Ты снова кричишь. Тебе правда лучше, Амелия? Я могу оставить тебя на минутку? Догоню мистера Эмерсона и попрошу его подождать...
Я с тяжелым стоном рухнула на подушку.
– Нет, я не могу идти, Эвелина. Считаю... считаю, что должна остаться здесь на ночь. Разумеется, – коварно добавила я, скосив глаза на Эвелину, – если ты полагаешь, что должна вернуться... и оставить меня одну, я не стану тебя удерживать.
После чего быстро смежила веки, продолжая сквозь ресницы наблюдать за Эвелиной. На лице подруги отражалась такая борьба, что я почувствовала себя Иудой. И едва не уступила. Но затем вспомнила странный взгляд Эмерсона и его загадочные слова: «Нет другой такой женщины, которой бы я...» Интересно, что он хотел сказать? «Которой бы я доверял так, как доверяю вам»? Неужели, если бы Лукас нам не помешал, упрямый Эмерсон признал бы во мне ровню?! Если так, а другого варианта мне на ум не приходило, я не могу отступить после такой похвалы. Надо же, высокомерный женоненавистник превратился во вполне приличного человека, который признает за женщиной (в моем скромном обличье) положительные качества... Нет, если приходится выбирать между Эвелиной и Эмерсоном, а точнее, между Эвелиной и моими принципами, то я должна предать Эвелину. Ради ее же блага!
И все же я чувствовала себя неуютно, наблюдая за душевными страданиями подруги. Эвелина так крепко сцепила руки, что костяшки пальцев побелели, но, когда заговорила, голос ее звучал смиренно:
– Конечно, я останусь с тобой, Амелия. Как ты могла предположить, что я поступлю по-другому? Возможно, сон в спокойной обстановке и в самом деле поможет тебе.
– Не сомневаюсь, – пробормотала я, не в силах лишить подругу этого утешения.
Эвелина и не предполагала, какая ночь меня ждала!
По роли следовало бревном валяться в постели и выказывать всяческие признаки отвращения к пище, но уже через полчаса во мне пробудился волчий аппетит. Едва дождавшись вечера, я вскочила и бросилась в столовую, собираясь проглотить все, что там найдется. Даже Эвелина не стала бы настаивать на ночном путешествии через пустыню, поэтому я позволила себе признаться, что чувствую себя чуть лучше, и согласилась немного подкрепиться. О, какие же страшные муки я испытывала, стараясь еле клевать и отщипывать, а не заглатывать еду огромными кусками. Кок превзошел себя, словно желая отметить наше возвращение, а Лукас прибыл к ужину, прихватив со своего судна несколько бутылок шампанского.
Кузен Эвелины облачился в вечерний костюм, строгие черно-белые цвета прекрасно ему шли. Лукас загорел почти до черноты, и я решила, что ему следовало бы носить малиновый кушак и ордена посланца какой-нибудь экзотической страны или даже расшитую золотом одежду бедуинского шейха.
Мы поужинали на верхней палубе. Навес вновь свернули, и гигантский небесный свод, усеянный звездами, служил нам такой изумительной крышей, какой не мог похвастаться ни один восточный дворец. Меня охватило чувство нереальности происходящего. Будто ничего не произошло за предыдущую неделю. Словно это была первая ночь на нашем судне и нам внове все эти краски, звуки и запахи. Тихий плеск воды, ударяющейся о нос, и медленное покачивание судна; доносящиеся снизу мелодичные голоса матросов; душистый ночной ветерок, пахнущий костром и немытыми египтянами, а на фоне этих обыденных ароматов суровый и влекущий запах самой пустыни. Я знала, что уже никогда не избавлюсь от чар пустыни, никогда не перестану желать ее, едва она останется в прошлом. И хотя странные события последних дней казались сейчас далеким сном, я сознавала, что каким-то непостижимым образом они усилили удовольствие от путешествия, придав ему острый привкус приключений и опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Я должен вернуться в лагерь, – пробормотал он. – Пибоди, дела обстоят из рук вон плохо. Матросы разговаривали с местными жителями. Один из членов вашей команды уже бежал, и мне кажется, Хасан сомневается, что сумеет удержать остальных. Он, конечно, в этом никогда не признается...
– Да, я почувствовала, на судне что-то не так. Но вам нельзя терять время, Эмерсон! У меня сердце не на месте из-за Уолтера. Идите же!
– Вы не забудете то, о чем я говорил вчера вечером?
– Нет.
– И будете действовать согласно моим указаниям?
– Да.
Солнце палило нещадно – навес над верхней палубой был убран. По лицу Эмерсона стекали струйки пота.
– До чего же невыносимое положение! – воскликнул он. – Амелия, поклянитесь, что вы сделаете все так, как я сказал. Не станете испытывать судьбу и подвергать себя опасности...
– Я же сказала, что не буду! Вы что, не понимаете английского языка?
– Господи боже! По-моему, это вы не понимаете, Пибоди! Неужели вы не сознаете, что нет другой такой женщины, которой бы я...
Эмерсон осекся. С дальнего конца палубы, сунув руки в карманы и беззаботно насвистывая, к нам приближался Лукас. До моих ушей долетела мелодия «Правь, Британия».
Эмерсон прожег меня пристальным и непонятным взглядом, затем, не сказав больше ни слова, повернулся и бросился к лестнице, ведущей на нижнюю палубу.
Меньше всего на свете мне сейчас хотелось выслушивать светскую болтовню Лукаса, а потому я поспешила за Эмерсоном. Но внизу я его не обнаружила, должно быть, он уже со всех ног мчался к лагерю. По какой-то загадочной причине щеки у меня горели, а в ушах звучала довольно легкомысленная мелодия. Наверное, всему виной жара, и я просто слегка перегрелась на солнце.
В темном и узком коридорчике я со всего маху налетела на Эвелину.
– Амелия, – воскликнула она, – я только что видела в окно мистера Эмерсона! Он уходит, Амелия! Он возвращается без нас. Останови его, прошу, я должна быть там...
Эвелина попыталась проскочить мимо меня, но я ухватила ее за руки и, с отвращением вспомнив о неприглядной роли, которую мне предстояло сыграть, навалилась всем телом и прижала к переборке.
– Ох, дорогая, что-то мне не по себе, – лицемерно и, по-моему, не слишком убедительно простонала я. – Кажется, мне стоит прилечь...
Доверчивая Эвелина с готовностью проглотила наживку. Она отволокла меня в каюту (я старательно изображала паралич нижних конечностей), уложила на койку и расстегнула платье. Попытавшись сделать вид, будто вот-вот потеряю сознание, я закатила глаза и задержала дыхание. Хотела было для вящей убедительности вывалить язык, но в последнюю секунду опомнилась – где это видано, чтобы обморочные девицы вываливали язык, это уж, скорее, удел повешенных. Но у бедной Эвелины даже мысли не возникло, что я прикидываюсь. Она усердно старалась привести меня в чувство, энергично тыча в нос какую-то пахучую гадость. Я задохнулась, дважды чихнула и крикнула:
– Убери это! А то у меня сейчас голова оторвется!
– Тебе уже лучше, – серьезно сказала Эвелина. – Ты снова кричишь. Тебе правда лучше, Амелия? Я могу оставить тебя на минутку? Догоню мистера Эмерсона и попрошу его подождать...
Я с тяжелым стоном рухнула на подушку.
– Нет, я не могу идти, Эвелина. Считаю... считаю, что должна остаться здесь на ночь. Разумеется, – коварно добавила я, скосив глаза на Эвелину, – если ты полагаешь, что должна вернуться... и оставить меня одну, я не стану тебя удерживать.
После чего быстро смежила веки, продолжая сквозь ресницы наблюдать за Эвелиной. На лице подруги отражалась такая борьба, что я почувствовала себя Иудой. И едва не уступила. Но затем вспомнила странный взгляд Эмерсона и его загадочные слова: «Нет другой такой женщины, которой бы я...» Интересно, что он хотел сказать? «Которой бы я доверял так, как доверяю вам»? Неужели, если бы Лукас нам не помешал, упрямый Эмерсон признал бы во мне ровню?! Если так, а другого варианта мне на ум не приходило, я не могу отступить после такой похвалы. Надо же, высокомерный женоненавистник превратился во вполне приличного человека, который признает за женщиной (в моем скромном обличье) положительные качества... Нет, если приходится выбирать между Эвелиной и Эмерсоном, а точнее, между Эвелиной и моими принципами, то я должна предать Эвелину. Ради ее же блага!
И все же я чувствовала себя неуютно, наблюдая за душевными страданиями подруги. Эвелина так крепко сцепила руки, что костяшки пальцев побелели, но, когда заговорила, голос ее звучал смиренно:
– Конечно, я останусь с тобой, Амелия. Как ты могла предположить, что я поступлю по-другому? Возможно, сон в спокойной обстановке и в самом деле поможет тебе.
– Не сомневаюсь, – пробормотала я, не в силах лишить подругу этого утешения.
Эвелина и не предполагала, какая ночь меня ждала!
По роли следовало бревном валяться в постели и выказывать всяческие признаки отвращения к пище, но уже через полчаса во мне пробудился волчий аппетит. Едва дождавшись вечера, я вскочила и бросилась в столовую, собираясь проглотить все, что там найдется. Даже Эвелина не стала бы настаивать на ночном путешествии через пустыню, поэтому я позволила себе признаться, что чувствую себя чуть лучше, и согласилась немного подкрепиться. О, какие же страшные муки я испытывала, стараясь еле клевать и отщипывать, а не заглатывать еду огромными кусками. Кок превзошел себя, словно желая отметить наше возвращение, а Лукас прибыл к ужину, прихватив со своего судна несколько бутылок шампанского.
Кузен Эвелины облачился в вечерний костюм, строгие черно-белые цвета прекрасно ему шли. Лукас загорел почти до черноты, и я решила, что ему следовало бы носить малиновый кушак и ордена посланца какой-нибудь экзотической страны или даже расшитую золотом одежду бедуинского шейха.
Мы поужинали на верхней палубе. Навес вновь свернули, и гигантский небесный свод, усеянный звездами, служил нам такой изумительной крышей, какой не мог похвастаться ни один восточный дворец. Меня охватило чувство нереальности происходящего. Будто ничего не произошло за предыдущую неделю. Словно это была первая ночь на нашем судне и нам внове все эти краски, звуки и запахи. Тихий плеск воды, ударяющейся о нос, и медленное покачивание судна; доносящиеся снизу мелодичные голоса матросов; душистый ночной ветерок, пахнущий костром и немытыми египтянами, а на фоне этих обыденных ароматов суровый и влекущий запах самой пустыни. Я знала, что уже никогда не избавлюсь от чар пустыни, никогда не перестану желать ее, едва она останется в прошлом. И хотя странные события последних дней казались сейчас далеким сном, я сознавала, что каким-то непостижимым образом они усилили удовольствие от путешествия, придав ему острый привкус приключений и опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70