Но ничто на берегу не внушало сейчас тревоги: ни горки одежды, предусмотрительно (чтоб ветром не унесло) придавленные сверху одним или несколькими голышами, ни сосредоточенные лица ранних купальщиков, выполняющих пока – для разминки перед заплывом – замысловатые гимнастические упражнения, ни почтенного возраста толстяки, мелко вышагивающие по белому песку туда и обратно в своих широченных и по-футбольному длинных трусах.
– Счастливо отдохнуть от сурового гранита науки в объятиях нежной черноморской волны!
– Того же и вам, чтобы дух перевести после дворовых интриг колхозного правления!
Отойдя от девушек подальше, Чудак безошибочно сориентировался и, валявшимся тут же жестяным обрезком выкопав неглубокую ямку, для начала набрал доверху в бумажный кулечек слепо ворочающихся розовато-коричневых червяков. Затем извлек из кармана донную удочку, насадил на крючок наживку, закинул, как бы победно огляделся, привязал шнур к торчащему тут же колышку и снова поглядел вокруг. Ничего настораживающего. И – никого в пределах метров ста. Тогда Чудак распрямился, отмерил, словно бы разминаясь, шесть шагов вправо от колышка и стал сначала ногами, а потом, присев на корточки, и ладонями, будто готовя хранилище для будущего улова, разгребать влажный на глубине песок.
Казалось, не вечность тому назад, а совсем еще недавно, за день до перехода границы, слушали они с господином Мантейфелем, стоя в укрытии, вбирали в себя, зябко поеживаясь, шуршание дождевых струй под мощные раскаты (словно здоровенные и насквозь промороженные поленья кто-то колол над головой) летнего грома. Сильный ветер мешал ливню падать отвесно, и сверкающие, частые, колеблемые яростными порывами нити влаги напоминали гигантскую метлу, не оставляющую на бескрайнем пространстве вокруг и одного сухого пятнышка. Крохотный рыбацкий поселок на том, на турецком берегу полнился гортанным гусиным гоготом, ошалевшие от восторга серо-белые птицы, Бог весть с чего проявляясь в этот раз по-мальчишечьи, с шумом рушились в лужи, били по ним крыльями и, то затейливо изгибая, то вновь вытягивая шеи, окатывали себя водой. Новые и новые стаи по природе в общем-то спокойных гусей сполошно выбегали из дворов, тяжело разгонялись, в помощь себе размахивая крыльями под уже затихающим дождем, срывались даже на низкий полет, но, правда, тут же поочередно падали на воду. «Возможно, тебе придется там контактировать еще с кем-нибудь из наших, но подчиняться ты обязан только Говоруну, – наставлял воспитанника доктор философии, следя, как задиристые гусаки хватали друг друга багровыми клювами и долго бились могучими, но, похоже, навсегда забывшими о высоте крыльями. – Работать ключом, естественно, придется тебе, но зашифровывать ваши ответы оттуда Говорун будет лично. Такова инструкция, призванная исключить возможность радиоигры в случае провала. По этой же не слишком благородной инструкции Говорун, полагаю, будет проверять тебя и на той стороне. Причем в принципе допускается, что не только он…» Старые и молодые гуси, то низко опуская, то запрокидывая головы на длинных шеях, теперь уже, подугомонившись, пили тепловатую воду из мутных луж, и только два из них продолжали шумную кутерьму – да так, что водяные брызги почти достигали навеса, под которым все еще стояли два – тоже два – с виду совершенно никуда не торопящихся человека. Стояли, несмотря на то, что дождь теперь наконец-то отодвинулся вдаль, стояли, безразлично поглядывая на вертлявую сороку, усевшуюся на телеграфный столб и взъерошившую перья, чтобы скорей и лучше просушить их на теплом ветру.
– Сегодня-то она как?
– Кто – сегодня? – вздрогнул от неожиданности Чудак. – Что – как?
– Рыбка сегодня как, спрашиваю? – уточнил высокий и мускулистый парень в клетчатых плавках и в дамской соломенной шляпке. – Обычно она здесь клюет что надо.
– А кто знает, что ей надо? – взял себя в руки Чудак. – И вообще рыба в отличие, скажем, от птицы не может целые сутки знай клевать себе да клевать без риска быть пойманной. Мотыль на крючке, как известно, не мотылек на сучке.
Незадолго перед этим Чудак нащупал в мокром песке рацию, оформленную внешне в виде коричневого – могущего сойти за рыбацкое – полиэтиленового ведерка, и, неприметно оглянувшись по сторонам, с облегчением извлек ее наружу. Резиновый чехол пришлось, оберегая батареи от влаги, снимать с ведерка со всеми предосторожностями, но рация внутри оказалась совершенно сухой: оставалось лишь открыть ее, разложить, воткнуть в песок бамбуковое удилище-антенну да включить приемник. Полиэтиленовое ведерко, послушное пальцам Чудака, ожило, озвучилось треском и шорохами эфира, заиграло отсветами крохотных лампочек, хотя это самовольное опробование средства связи в одиночку являлось грубейшим нарушением инструкции, поскольку Говорун, видимо, проверяя новичка на выдержку, не пришел сегодня на условленную встречу. Но как тут было перебороть соблазн? Рыба-то ведь тоже не ловилась, и Чудак лишь для отвода глаз то и дело вытаскивал донку, чертыхаясь и прицокивая языком, наживлял очередного червяка и забрасывал ее вновь. А натренированный слух между тем чутко следил за волнующей трескотней и шипеньем портативной рации, безошибочный слух разведчика перебирал множество приглушенных звуков, отыскивая в их хаосе единственно нужные и знакомые позывные. И вот, наконец, привычно, четко и многозначительно застучало – словно бы костяшками пальцев в переносицу: тата-тити-татата, тата-тити-тата-та. Чудак для пущей маскировки, на всякий случай, указательным пальцем левой руки рисовал на песке женскую кокетливую головку, а правой рукой отбивал такт, помогая себе е ходу, без предварительной записи, раскодировать (а то развели со своим Говоруном тайны за семью печатями!) содержание короткой передачи. «Задание остается прежним, задание остается прежним, – теперь уже не бесстрастно попискивало ведерко. – Говорун, почему не отвечаешь? Прием. Говорун, почему не отвечаешь? Прием. Отзовись завтра в это же время. Прием закончен». Нет, Чудак не стал заходить в нарушении инструкции слишком далеко, хотя его (подумаешь, какая тут сложность: закодировать текст без Говоруна!) так и подмывало взяться за ключ, переключить рацию на передачу и – с Богом! – дать в эфир свои позывные…
А Говорун так-таки и не пришел на заранее назначенную встречу. И вот умолкла настойчивая морзянка, и лишился своего такого хищного, своего зеленоватого отлива круглый и теперь уже совершенно черный глазок миниатюрного приемника. А еще через несколько мгновений плоские краешки черноморских волн почти совсем слизали песчаный бугорок над вновь закопанным полиэтиленовым ведерком в резиновом чехле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Счастливо отдохнуть от сурового гранита науки в объятиях нежной черноморской волны!
– Того же и вам, чтобы дух перевести после дворовых интриг колхозного правления!
Отойдя от девушек подальше, Чудак безошибочно сориентировался и, валявшимся тут же жестяным обрезком выкопав неглубокую ямку, для начала набрал доверху в бумажный кулечек слепо ворочающихся розовато-коричневых червяков. Затем извлек из кармана донную удочку, насадил на крючок наживку, закинул, как бы победно огляделся, привязал шнур к торчащему тут же колышку и снова поглядел вокруг. Ничего настораживающего. И – никого в пределах метров ста. Тогда Чудак распрямился, отмерил, словно бы разминаясь, шесть шагов вправо от колышка и стал сначала ногами, а потом, присев на корточки, и ладонями, будто готовя хранилище для будущего улова, разгребать влажный на глубине песок.
Казалось, не вечность тому назад, а совсем еще недавно, за день до перехода границы, слушали они с господином Мантейфелем, стоя в укрытии, вбирали в себя, зябко поеживаясь, шуршание дождевых струй под мощные раскаты (словно здоровенные и насквозь промороженные поленья кто-то колол над головой) летнего грома. Сильный ветер мешал ливню падать отвесно, и сверкающие, частые, колеблемые яростными порывами нити влаги напоминали гигантскую метлу, не оставляющую на бескрайнем пространстве вокруг и одного сухого пятнышка. Крохотный рыбацкий поселок на том, на турецком берегу полнился гортанным гусиным гоготом, ошалевшие от восторга серо-белые птицы, Бог весть с чего проявляясь в этот раз по-мальчишечьи, с шумом рушились в лужи, били по ним крыльями и, то затейливо изгибая, то вновь вытягивая шеи, окатывали себя водой. Новые и новые стаи по природе в общем-то спокойных гусей сполошно выбегали из дворов, тяжело разгонялись, в помощь себе размахивая крыльями под уже затихающим дождем, срывались даже на низкий полет, но, правда, тут же поочередно падали на воду. «Возможно, тебе придется там контактировать еще с кем-нибудь из наших, но подчиняться ты обязан только Говоруну, – наставлял воспитанника доктор философии, следя, как задиристые гусаки хватали друг друга багровыми клювами и долго бились могучими, но, похоже, навсегда забывшими о высоте крыльями. – Работать ключом, естественно, придется тебе, но зашифровывать ваши ответы оттуда Говорун будет лично. Такова инструкция, призванная исключить возможность радиоигры в случае провала. По этой же не слишком благородной инструкции Говорун, полагаю, будет проверять тебя и на той стороне. Причем в принципе допускается, что не только он…» Старые и молодые гуси, то низко опуская, то запрокидывая головы на длинных шеях, теперь уже, подугомонившись, пили тепловатую воду из мутных луж, и только два из них продолжали шумную кутерьму – да так, что водяные брызги почти достигали навеса, под которым все еще стояли два – тоже два – с виду совершенно никуда не торопящихся человека. Стояли, несмотря на то, что дождь теперь наконец-то отодвинулся вдаль, стояли, безразлично поглядывая на вертлявую сороку, усевшуюся на телеграфный столб и взъерошившую перья, чтобы скорей и лучше просушить их на теплом ветру.
– Сегодня-то она как?
– Кто – сегодня? – вздрогнул от неожиданности Чудак. – Что – как?
– Рыбка сегодня как, спрашиваю? – уточнил высокий и мускулистый парень в клетчатых плавках и в дамской соломенной шляпке. – Обычно она здесь клюет что надо.
– А кто знает, что ей надо? – взял себя в руки Чудак. – И вообще рыба в отличие, скажем, от птицы не может целые сутки знай клевать себе да клевать без риска быть пойманной. Мотыль на крючке, как известно, не мотылек на сучке.
Незадолго перед этим Чудак нащупал в мокром песке рацию, оформленную внешне в виде коричневого – могущего сойти за рыбацкое – полиэтиленового ведерка, и, неприметно оглянувшись по сторонам, с облегчением извлек ее наружу. Резиновый чехол пришлось, оберегая батареи от влаги, снимать с ведерка со всеми предосторожностями, но рация внутри оказалась совершенно сухой: оставалось лишь открыть ее, разложить, воткнуть в песок бамбуковое удилище-антенну да включить приемник. Полиэтиленовое ведерко, послушное пальцам Чудака, ожило, озвучилось треском и шорохами эфира, заиграло отсветами крохотных лампочек, хотя это самовольное опробование средства связи в одиночку являлось грубейшим нарушением инструкции, поскольку Говорун, видимо, проверяя новичка на выдержку, не пришел сегодня на условленную встречу. Но как тут было перебороть соблазн? Рыба-то ведь тоже не ловилась, и Чудак лишь для отвода глаз то и дело вытаскивал донку, чертыхаясь и прицокивая языком, наживлял очередного червяка и забрасывал ее вновь. А натренированный слух между тем чутко следил за волнующей трескотней и шипеньем портативной рации, безошибочный слух разведчика перебирал множество приглушенных звуков, отыскивая в их хаосе единственно нужные и знакомые позывные. И вот, наконец, привычно, четко и многозначительно застучало – словно бы костяшками пальцев в переносицу: тата-тити-татата, тата-тити-тата-та. Чудак для пущей маскировки, на всякий случай, указательным пальцем левой руки рисовал на песке женскую кокетливую головку, а правой рукой отбивал такт, помогая себе е ходу, без предварительной записи, раскодировать (а то развели со своим Говоруном тайны за семью печатями!) содержание короткой передачи. «Задание остается прежним, задание остается прежним, – теперь уже не бесстрастно попискивало ведерко. – Говорун, почему не отвечаешь? Прием. Говорун, почему не отвечаешь? Прием. Отзовись завтра в это же время. Прием закончен». Нет, Чудак не стал заходить в нарушении инструкции слишком далеко, хотя его (подумаешь, какая тут сложность: закодировать текст без Говоруна!) так и подмывало взяться за ключ, переключить рацию на передачу и – с Богом! – дать в эфир свои позывные…
А Говорун так-таки и не пришел на заранее назначенную встречу. И вот умолкла настойчивая морзянка, и лишился своего такого хищного, своего зеленоватого отлива круглый и теперь уже совершенно черный глазок миниатюрного приемника. А еще через несколько мгновений плоские краешки черноморских волн почти совсем слизали песчаный бугорок над вновь закопанным полиэтиленовым ведерком в резиновом чехле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28