Какие мысли крутились в его мозгу?
Мы свернули с главной дороги и поехали вверх по крутому склону, по второстепенной дороге, недавно засыпанной гравием, – мимо журчащих полноводных ручьев, через тенистые сосновые рощи, где тишина нарушалась только воркованием голубей, и вскоре добрались до огромных распахнутых ворот. За нами, посреди просторного парка, виднелась невероятных размеров вилла. Я сразу же узнал ее. Модель именно этого дома показал Габиний завистливой толпе на форуме, сообщив, что это – дворец Лукулла.
* * *
На протяжении всех прошедших с тех пор лет, стоит мне ощутить запах еще не высохшего цемента и влажной краски, я сразу же возвращаюсь мыслями к Лукуллу и грандиозному мавзолею, который он выстроил для себя за пределами стен Рима. Какую выдающуюся и грустную фигуру являл собой этот человек! – пожалуй, самый блистательный военачальник, вышедший из среды аристократов за последние полвека. И это при том, что в результате приезда Помпея на восток у него была украдена его самая важная победа, а политические интриги, в которых активно участвовал и Цицерон, обрекли его в течение многих лет скитаться за пределами Рима – обесчещенного и лишенного даже возможности прийти в Сенат, ибо за появление в городе он мог поплатиться правом на получение триумфа.
Поскольку Лукулл все еще обладал военным империем, на территории виллы находилось много часовых и ликторов – так много, что Цицерон логично предположил, что, помимо Лукулла, здесь, видимо, присутствует еще один высокий военный чин.
– Как ты думаешь, может ли случиться так, что Квинт Метелл тоже здесь? – прошептал он мне на ухо, когда мы, следуя за управляющим Гортензия, шли по длинным коридорам. – Всемогущие боги, мне кажется, что он здесь!
Мы миновали множество комнат, забитых военными трофеями, и наконец очутились в большом помещении, называемом Залом Аполлона. Здесь, расположившись под фреской с изображением божества, выпускающего из золотого лука горящую стрелу, негромко беседовали шестеро мужчин. Услышав звук наших шагов по мраморному полу, они умолкли и повернули головы в нашу сторону. Квинт Метелл действительно находился среди них – располневший, поседевший, немного истрепавшийся за годы своей службы на Крите, но по-прежнему напоминавший того самого человека, который когда-то пытался запугать сицилийцев и заставить их отказаться давать показания против Гая Верреса. По одну сторону от Метелла сидел его давний союзник по судебным баталиям Гортензий, а по другую – Катулл, все такой же тощий и угловатый, как прежде. Изаурик – великий старец Сената – присутствовал тоже. В тот июльский день ему, вероятно, было не меньше семидесяти лет, но он не выглядел на свои годы. И неудивительно: ему предстояло прожить до девяноста лет и похоронить всех присутствовавших в тот день в Зале Аполлона. Я заметил в руках Изаурика расшифровку тайных переговоров, которые утром передал Гортензию.
Секстет заключали братья Лукулл. Младший из них, Марк, был хорошо мне знаком, поскольку я часто видел его на одной из передних скамеек Сената, а вот Луция, знаменитого военачальника, я, как ни странно, не узнал вовсе. Этому тоже не приходилось удивляться, ведь из последних двадцати трех лет восемнадцать он провел в нескончаемых военных походах. Луцию было за пятьдесят, и, увидев его, я сразу понял, чем была вызвана жгучая зависть Помпея по отношению к этому человеку и почему дело едва не дошло до драки, когда они встретились в Галации во время передачи командования над восточным фронтом. Луций Лукулл излучал такое величие и достоинство, что рядом с ним даже Катулл казался самым заурядным человеком.
Молчание нарушил Гортензий. Выйдя вперед, он представил Цицерона Лукуллу. Цицерон протянул хозяину дома руку, и несколько томительных секунд мне казалось, что тот откажется пожать ее, поскольку военачальник вполне мог счесть Цицерона агентом своего врага Помпея. Однако затем Лукулл все же пожал протянутую руку – очень осторожно, как берут грязную тряпку в отхожем месте.
– Император! – проговорил Цицерон с вежливым поклоном, а затем кивнул Метеллу и с той же почтительностью повторил: – Император!
– А это кто такой? – требовательным тоном спросил Изаурик, мотнув головой в мою сторону.
– Это мой секретарь, Тирон, – пояснил Цицерон. – Он-то и записал все, о чем говорилось в доме Красса.
– Не верю ни одному слову! – заявил Изаурик, тыкая стенограммой в мою сторону. – Никто не может записывать слова с той же быстротой, с которой они произносятся! Это выходит за пределы человеческих возможностей.
– Тирон изобрел собственную систему скорописи, – пояснил Цицерон. – Пусть он сам продемонстрирует вам записи, сделанные им прошлой ночью.
Я достал из кармана свои таблички и протянул их недоверчивым нобилям.
– Поразительно! – поразился Гортензий, внимательно изучая написанное. – И что же, каждый из этих значков означает определенный звук?
– В основном они означают слова и наиболее распространенные фразы, – ответил я.
– Докажи, – воинственным тоном потребовал Катулл. – Запиши все, что я сейчас скажу. – И, не дав мне более двух секунд на то, чтобы приготовить новую табличку и взять стило, быстро заговорил: – Если то, что я прочитал в этих бумагах, соответствует истине, можно с уверенностью сказать, что преступный заговор поставил наше государство перед угрозой гражданской войны. Если прочитанное мною является ложью, это – самая отвратительная фальшивка в нашей истории. Я не верю, что столь подробная запись могла быть сделана рукой человека. О том, что Катилина относится к числу горячих голов, нам всем и без того известно, но при этом он – истинный римлянин благородного происхождения, а не какой-то хитрый и амбициозный чужак. Поэтому его слово всегда будет значить для меня больше, чем слово выскочки! Что тебе от нас нужно, Цицерон? Не можешь же ты после всего, что произошло между нами, всерьез рассчитывать на то, что я поддержу тебя на консульских выборах? Так чего ты хочешь?
– Ничего, – с вежливой улыбкой ответил Цицерон. – У меня появилась кое-какая информация, которая, как мне подумалось, может представлять для вас интерес. Я передал ее Гортензию, вот и все. Это ведь вы меня сюда привезли, помните? Я к вам в гости не напрашивался, и поэтому, возможно, именно я должен у вас спросить: «Чего хотите вы ?» Угодно ли вам оказаться в тисках между Помпеем с его армиями на востоке и Цезарем с Крассом с поддерживающей их городской италийской чернью, чтобы из вас капля по капле выдавили остатки жизни? Или вы доверите защитить вас двум людям, которых вы поддерживаете на консульских выборах, – один из них дурак, другой сумасшедший, которые в собственных домах порядок навести не могут, не говоря уж обо всей нации?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Мы свернули с главной дороги и поехали вверх по крутому склону, по второстепенной дороге, недавно засыпанной гравием, – мимо журчащих полноводных ручьев, через тенистые сосновые рощи, где тишина нарушалась только воркованием голубей, и вскоре добрались до огромных распахнутых ворот. За нами, посреди просторного парка, виднелась невероятных размеров вилла. Я сразу же узнал ее. Модель именно этого дома показал Габиний завистливой толпе на форуме, сообщив, что это – дворец Лукулла.
* * *
На протяжении всех прошедших с тех пор лет, стоит мне ощутить запах еще не высохшего цемента и влажной краски, я сразу же возвращаюсь мыслями к Лукуллу и грандиозному мавзолею, который он выстроил для себя за пределами стен Рима. Какую выдающуюся и грустную фигуру являл собой этот человек! – пожалуй, самый блистательный военачальник, вышедший из среды аристократов за последние полвека. И это при том, что в результате приезда Помпея на восток у него была украдена его самая важная победа, а политические интриги, в которых активно участвовал и Цицерон, обрекли его в течение многих лет скитаться за пределами Рима – обесчещенного и лишенного даже возможности прийти в Сенат, ибо за появление в городе он мог поплатиться правом на получение триумфа.
Поскольку Лукулл все еще обладал военным империем, на территории виллы находилось много часовых и ликторов – так много, что Цицерон логично предположил, что, помимо Лукулла, здесь, видимо, присутствует еще один высокий военный чин.
– Как ты думаешь, может ли случиться так, что Квинт Метелл тоже здесь? – прошептал он мне на ухо, когда мы, следуя за управляющим Гортензия, шли по длинным коридорам. – Всемогущие боги, мне кажется, что он здесь!
Мы миновали множество комнат, забитых военными трофеями, и наконец очутились в большом помещении, называемом Залом Аполлона. Здесь, расположившись под фреской с изображением божества, выпускающего из золотого лука горящую стрелу, негромко беседовали шестеро мужчин. Услышав звук наших шагов по мраморному полу, они умолкли и повернули головы в нашу сторону. Квинт Метелл действительно находился среди них – располневший, поседевший, немного истрепавшийся за годы своей службы на Крите, но по-прежнему напоминавший того самого человека, который когда-то пытался запугать сицилийцев и заставить их отказаться давать показания против Гая Верреса. По одну сторону от Метелла сидел его давний союзник по судебным баталиям Гортензий, а по другую – Катулл, все такой же тощий и угловатый, как прежде. Изаурик – великий старец Сената – присутствовал тоже. В тот июльский день ему, вероятно, было не меньше семидесяти лет, но он не выглядел на свои годы. И неудивительно: ему предстояло прожить до девяноста лет и похоронить всех присутствовавших в тот день в Зале Аполлона. Я заметил в руках Изаурика расшифровку тайных переговоров, которые утром передал Гортензию.
Секстет заключали братья Лукулл. Младший из них, Марк, был хорошо мне знаком, поскольку я часто видел его на одной из передних скамеек Сената, а вот Луция, знаменитого военачальника, я, как ни странно, не узнал вовсе. Этому тоже не приходилось удивляться, ведь из последних двадцати трех лет восемнадцать он провел в нескончаемых военных походах. Луцию было за пятьдесят, и, увидев его, я сразу понял, чем была вызвана жгучая зависть Помпея по отношению к этому человеку и почему дело едва не дошло до драки, когда они встретились в Галации во время передачи командования над восточным фронтом. Луций Лукулл излучал такое величие и достоинство, что рядом с ним даже Катулл казался самым заурядным человеком.
Молчание нарушил Гортензий. Выйдя вперед, он представил Цицерона Лукуллу. Цицерон протянул хозяину дома руку, и несколько томительных секунд мне казалось, что тот откажется пожать ее, поскольку военачальник вполне мог счесть Цицерона агентом своего врага Помпея. Однако затем Лукулл все же пожал протянутую руку – очень осторожно, как берут грязную тряпку в отхожем месте.
– Император! – проговорил Цицерон с вежливым поклоном, а затем кивнул Метеллу и с той же почтительностью повторил: – Император!
– А это кто такой? – требовательным тоном спросил Изаурик, мотнув головой в мою сторону.
– Это мой секретарь, Тирон, – пояснил Цицерон. – Он-то и записал все, о чем говорилось в доме Красса.
– Не верю ни одному слову! – заявил Изаурик, тыкая стенограммой в мою сторону. – Никто не может записывать слова с той же быстротой, с которой они произносятся! Это выходит за пределы человеческих возможностей.
– Тирон изобрел собственную систему скорописи, – пояснил Цицерон. – Пусть он сам продемонстрирует вам записи, сделанные им прошлой ночью.
Я достал из кармана свои таблички и протянул их недоверчивым нобилям.
– Поразительно! – поразился Гортензий, внимательно изучая написанное. – И что же, каждый из этих значков означает определенный звук?
– В основном они означают слова и наиболее распространенные фразы, – ответил я.
– Докажи, – воинственным тоном потребовал Катулл. – Запиши все, что я сейчас скажу. – И, не дав мне более двух секунд на то, чтобы приготовить новую табличку и взять стило, быстро заговорил: – Если то, что я прочитал в этих бумагах, соответствует истине, можно с уверенностью сказать, что преступный заговор поставил наше государство перед угрозой гражданской войны. Если прочитанное мною является ложью, это – самая отвратительная фальшивка в нашей истории. Я не верю, что столь подробная запись могла быть сделана рукой человека. О том, что Катилина относится к числу горячих голов, нам всем и без того известно, но при этом он – истинный римлянин благородного происхождения, а не какой-то хитрый и амбициозный чужак. Поэтому его слово всегда будет значить для меня больше, чем слово выскочки! Что тебе от нас нужно, Цицерон? Не можешь же ты после всего, что произошло между нами, всерьез рассчитывать на то, что я поддержу тебя на консульских выборах? Так чего ты хочешь?
– Ничего, – с вежливой улыбкой ответил Цицерон. – У меня появилась кое-какая информация, которая, как мне подумалось, может представлять для вас интерес. Я передал ее Гортензию, вот и все. Это ведь вы меня сюда привезли, помните? Я к вам в гости не напрашивался, и поэтому, возможно, именно я должен у вас спросить: «Чего хотите вы ?» Угодно ли вам оказаться в тисках между Помпеем с его армиями на востоке и Цезарем с Крассом с поддерживающей их городской италийской чернью, чтобы из вас капля по капле выдавили остатки жизни? Или вы доверите защитить вас двум людям, которых вы поддерживаете на консульских выборах, – один из них дурак, другой сумасшедший, которые в собственных домах порядок навести не могут, не говоря уж обо всей нации?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115