– Мы отправляемся на пирушку и заглянули буквально на минуту. Но не могли же мы пройти мимо нашего знаменитого соседа и не засвидетельствовать ему наше почтение! На протяжении последних дней мы следили за твоими успехами, Цицерон. О них нам докладывал наш добрый друг Глабрион. Просто великолепно! Мы пьем за твое здоровье! – Помпей поднес кубок ко рту, но я сумел заметить, что он даже не пригубил вино. – А теперь, когда это грандиозное мероприятие увенчалось успехом и осталось позади, мы надеемся, что сможем видеть тебя чаще, чем прежде. Тем более что я вскоре стану рядовым гражданином.
– Для меня это будет большой честью, – с легким поклоном ответил Цицерон.
– Чем, к примеру, ты собираешься заняться послезавтра?
– Но послезавтра состоится открытие твоих игр, и ты наверняка будешь занят. Может, в какой-нибудь другой день…
– Чепуха! Я приглашаю тебя присутствовать на открытии, причем в моей персональной ложе. Тебе не повредит лишний раз показаться в моем обществе. Пусть все видят нашу дружбу! – великодушно добавил Помпей. – Ты ведь любишь игры?
Цицерон несколько секунд колебался, выбирая между правдой и ложью. Однако выбор у него был невелик.
– Я обожаю игры, – солгал он, – и для меня нет более приятного времяпрепровождения.
– Великолепно! – просиял Помпей.
В этот момент вернулся Эрос с сообщением о том, что Теренции нездоровится, поэтому она не может спуститься и передает гостю свои извинения.
– Жаль, – сказал Помпей с немного обиженным видом, – но, надеюсь, нам еще представится случай познакомиться. – Он вернул мне кубок с нетронутым вином. – Нам пора. У тебя наверняка много дел. Кстати, – сказал Помпей уже от самого порога, – ты определился относительно суммы штрафа для Верреса?
– Еще нет, – ответил Цицерон.
– А сколько предлагают они?
– Полтора миллиона.
– Согласись на эту сумму, – проговорил Помпей. – Ты уже облил их дерьмом, так не заставляй их его жрать. Мне не хочется, чтобы стабильность государства и дальше подрывалась этим процессом. Ты понял меня?
Он дружески кивнул Цицерону и вышел. Мы услышали, как открылась входная дверь, и командир телохранителей рявкнул на своих подчиненных, приказывая им взять на изготовку. Дверь захлопнулась, и воцарилась тишина. В течение некоторого времени все молчали.
– Какой ужасный человек! – сказал Цицерон и, обращаясь ко мне, велел: – Принеси еще вина.
Вернувшись с новым кувшином вина, я увидел, что Луций хмурится.
– По какому праву он с тобой так разговаривает? Он же сказал, что это был частный визит!
– Частный визит? – Цицерон расхохотался. – Это был визит сборщика податей.
– Каких еще податей? Разве ты ему что-то должен? О-о-о… – выдохнул Луций, не закончив фразу.
Возможно, Луций и был философом, но идиотом он точно не был, поэтому в его взгляде сразу же появилось понимание, а на лице – гримаса отвращения.
– Не будь так строг ко мне, Луций, – проговорил Цицерон, хватая его за руку. – У меня не было выбора. Марк Метелл получил по жребию председательство в суде по вымогательствам, судьи-присяжные были подкуплены, слушания были на грани краха. А я оказался вот на столько, – Цицерон показал кончик мизинца, – от того, чтобы вообще отказаться от процесса. А потом Теренция сказала мне: «Сделай свою речь короче», – и я понял, в чем состоит выход из такого положения: обнародовать в суде все документы, предоставить всех свидетелей, причем сделать это за десять дней, чтобы опозорить их! Ты улавливаешь мою мысль, Луций? Опозорить их на глазах у всего Рима, чтобы у них не было иного выхода, кроме как признать Верреса виновным!
Цицерон говорил, призвав на помощь весь свой дар красноречия, словно Луций воплотил в себе суд, который Цицерону было жизненно необходимо убедить в своей правоте. Он заглядывал в лицо двоюродного брата, пытался прочитать по его выражению реакцию на свои слова и таким образом найти новые аргументы.
– Но пойти на поклон к Помпею! – горько проговорил Луций. – И это после того, как он с тобой поступил в прошлый раз?
– Послушай, Луций, мне была нужна всего одна вещь, одна крохотная услуга, получив которую, я мог бы без дальнейших колебаний продолжить преследование Верреса. Речь шла не о взятках, не о каких-либо неправедных действиях. Мне лишь необходимо было заручиться до начала процесса благорасположением Глабриона. Но, будучи назначенным обвинителем, я сам не мог обратиться за этим к претору, вот я и стал размышлять: а кому это по силам?
– Такой человек в Риме только один, Луций, – подсказал Квинт.
– Именно! – воскликнул Цицерон. – Есть только один человек, к мнению которого Глабрион обязан был прислушаться. Человек, вернувший ему сына после смерти его бывшей жены. Помпей!
– Но это нельзя назвать «крохотной услугой», – возразил Луций, – это серьезное вмешательство в работу суда. И теперь за него придется заплатить серьезную цену. Причем платить будешь не ты, а народ Сицилии.
– Народ Сицилии? – переспросил Цицерон, начиная терять терпение. – У народа Сицилии никогда не было более верного друга, чем я! Если бы не я, не было бы вообще никакого судебного процесса. Если бы не я, народу Сицилии никто никогда не предложил бы компенсации в размере полутора миллионов. Если бы не я, Гай Веррес через два года стал бы консулом ! Так что не надо упрекать меня в том, что я бросил народ Сицилии на произвол судьбы.
– В таком случае откажись возвращать Помпею этот долг, – стал уговаривать Цицерона Луций, схватив его за руку. – Завтра в суде выставь им максимальный счет за нанесенный ущерб, и пусть Помпей катится в Аид! На твоей стороне – весь Рим, и присяжные нипочем не осмелятся пойти против тебя. Кого интересует мнение Помпея? Он сам говорит, что через пять месяцев перестанет быть консулом. Обещай мне, что сделаешь это!
Цицерон пылко сжал ладонь Луция двумя руками и заглянул ему в глаза. Сколько раз в этом кабинете я видел этот жест!
– Обещаю тебе, – сказал он, – что подумаю над этим.
* * *
Если Цицерон и думал над этим, то не более секунды. Ему всегда меньше всего хотелось оказаться во главе мятежников в разрываемой на части стране, а это окажется для него единственным способом выжить, если вслед за аристократией он настроит против себя еще и Помпея.
После ухода двоюродного брата он положил ноги на стол и заявил:
– Проблема Луция в том, что он считает политику борьбой за справедливость. А политика – это всего лишь ремесло.
– Как, по-твоему, не мог ли Веррес подкупить Помпея, чтобы уменьшить сумму компенсации? – спросил Квинт, озвучив ту же мысль, которая пришла в голову и мне.
– Вполне возможно, но вероятнее всего, он просто не хочет оказаться вовлеченным в гражданскую войну между народом и Сенатом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– Для меня это будет большой честью, – с легким поклоном ответил Цицерон.
– Чем, к примеру, ты собираешься заняться послезавтра?
– Но послезавтра состоится открытие твоих игр, и ты наверняка будешь занят. Может, в какой-нибудь другой день…
– Чепуха! Я приглашаю тебя присутствовать на открытии, причем в моей персональной ложе. Тебе не повредит лишний раз показаться в моем обществе. Пусть все видят нашу дружбу! – великодушно добавил Помпей. – Ты ведь любишь игры?
Цицерон несколько секунд колебался, выбирая между правдой и ложью. Однако выбор у него был невелик.
– Я обожаю игры, – солгал он, – и для меня нет более приятного времяпрепровождения.
– Великолепно! – просиял Помпей.
В этот момент вернулся Эрос с сообщением о том, что Теренции нездоровится, поэтому она не может спуститься и передает гостю свои извинения.
– Жаль, – сказал Помпей с немного обиженным видом, – но, надеюсь, нам еще представится случай познакомиться. – Он вернул мне кубок с нетронутым вином. – Нам пора. У тебя наверняка много дел. Кстати, – сказал Помпей уже от самого порога, – ты определился относительно суммы штрафа для Верреса?
– Еще нет, – ответил Цицерон.
– А сколько предлагают они?
– Полтора миллиона.
– Согласись на эту сумму, – проговорил Помпей. – Ты уже облил их дерьмом, так не заставляй их его жрать. Мне не хочется, чтобы стабильность государства и дальше подрывалась этим процессом. Ты понял меня?
Он дружески кивнул Цицерону и вышел. Мы услышали, как открылась входная дверь, и командир телохранителей рявкнул на своих подчиненных, приказывая им взять на изготовку. Дверь захлопнулась, и воцарилась тишина. В течение некоторого времени все молчали.
– Какой ужасный человек! – сказал Цицерон и, обращаясь ко мне, велел: – Принеси еще вина.
Вернувшись с новым кувшином вина, я увидел, что Луций хмурится.
– По какому праву он с тобой так разговаривает? Он же сказал, что это был частный визит!
– Частный визит? – Цицерон расхохотался. – Это был визит сборщика податей.
– Каких еще податей? Разве ты ему что-то должен? О-о-о… – выдохнул Луций, не закончив фразу.
Возможно, Луций и был философом, но идиотом он точно не был, поэтому в его взгляде сразу же появилось понимание, а на лице – гримаса отвращения.
– Не будь так строг ко мне, Луций, – проговорил Цицерон, хватая его за руку. – У меня не было выбора. Марк Метелл получил по жребию председательство в суде по вымогательствам, судьи-присяжные были подкуплены, слушания были на грани краха. А я оказался вот на столько, – Цицерон показал кончик мизинца, – от того, чтобы вообще отказаться от процесса. А потом Теренция сказала мне: «Сделай свою речь короче», – и я понял, в чем состоит выход из такого положения: обнародовать в суде все документы, предоставить всех свидетелей, причем сделать это за десять дней, чтобы опозорить их! Ты улавливаешь мою мысль, Луций? Опозорить их на глазах у всего Рима, чтобы у них не было иного выхода, кроме как признать Верреса виновным!
Цицерон говорил, призвав на помощь весь свой дар красноречия, словно Луций воплотил в себе суд, который Цицерону было жизненно необходимо убедить в своей правоте. Он заглядывал в лицо двоюродного брата, пытался прочитать по его выражению реакцию на свои слова и таким образом найти новые аргументы.
– Но пойти на поклон к Помпею! – горько проговорил Луций. – И это после того, как он с тобой поступил в прошлый раз?
– Послушай, Луций, мне была нужна всего одна вещь, одна крохотная услуга, получив которую, я мог бы без дальнейших колебаний продолжить преследование Верреса. Речь шла не о взятках, не о каких-либо неправедных действиях. Мне лишь необходимо было заручиться до начала процесса благорасположением Глабриона. Но, будучи назначенным обвинителем, я сам не мог обратиться за этим к претору, вот я и стал размышлять: а кому это по силам?
– Такой человек в Риме только один, Луций, – подсказал Квинт.
– Именно! – воскликнул Цицерон. – Есть только один человек, к мнению которого Глабрион обязан был прислушаться. Человек, вернувший ему сына после смерти его бывшей жены. Помпей!
– Но это нельзя назвать «крохотной услугой», – возразил Луций, – это серьезное вмешательство в работу суда. И теперь за него придется заплатить серьезную цену. Причем платить будешь не ты, а народ Сицилии.
– Народ Сицилии? – переспросил Цицерон, начиная терять терпение. – У народа Сицилии никогда не было более верного друга, чем я! Если бы не я, не было бы вообще никакого судебного процесса. Если бы не я, народу Сицилии никто никогда не предложил бы компенсации в размере полутора миллионов. Если бы не я, Гай Веррес через два года стал бы консулом ! Так что не надо упрекать меня в том, что я бросил народ Сицилии на произвол судьбы.
– В таком случае откажись возвращать Помпею этот долг, – стал уговаривать Цицерона Луций, схватив его за руку. – Завтра в суде выставь им максимальный счет за нанесенный ущерб, и пусть Помпей катится в Аид! На твоей стороне – весь Рим, и присяжные нипочем не осмелятся пойти против тебя. Кого интересует мнение Помпея? Он сам говорит, что через пять месяцев перестанет быть консулом. Обещай мне, что сделаешь это!
Цицерон пылко сжал ладонь Луция двумя руками и заглянул ему в глаза. Сколько раз в этом кабинете я видел этот жест!
– Обещаю тебе, – сказал он, – что подумаю над этим.
* * *
Если Цицерон и думал над этим, то не более секунды. Ему всегда меньше всего хотелось оказаться во главе мятежников в разрываемой на части стране, а это окажется для него единственным способом выжить, если вслед за аристократией он настроит против себя еще и Помпея.
После ухода двоюродного брата он положил ноги на стол и заявил:
– Проблема Луция в том, что он считает политику борьбой за справедливость. А политика – это всего лишь ремесло.
– Как, по-твоему, не мог ли Веррес подкупить Помпея, чтобы уменьшить сумму компенсации? – спросил Квинт, озвучив ту же мысль, которая пришла в голову и мне.
– Вполне возможно, но вероятнее всего, он просто не хочет оказаться вовлеченным в гражданскую войну между народом и Сенатом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115