..
СЛЕПЫЕ ЛОШАДИ
Спрашиваю у Тосика, как он чувствует себя сегодня - в эпоху рыночных реформ, когда все его идеи и начинания стали реальностью, когда больше не сажают за хранение валюты, за частную торговлю, за предпринимательство, а, напротив, некоторых приглашают и в президентский лайнер.
- Было это в Западной Грузии, - вместо ответа сказал старик, - в городке Кибули сразу после войны, я тогда сопровождал товарные вагоны. Однажды мы остановились у маленькой угольной шахты, которая обеспечивала топливом проходящие составы. Вагонетки в шахте тащили лошади. Они работали в подземелье месяцами, там же в темноте и кормились. Но раз в год руководство шахты устраивало им праздник - лошадей поднимали на волю. Отвыкшие от света, они слепли. Как выводили их наружу - помню до сих пор. Лошади кувыркались, ржали, радовались солнышку, которое им уже не суждено было увидеть, носились по загону, и, казалось, благодарили неизвестно за что своих мучителей...
Вот и я ощущаю себя сегодня старой лошадью из штольни - обманутой, слепой, беззубой, бесполезной...
ПОДАРОК ФРОНТУ
Не так, не так размышлял ты, Тосик, в конце 43-го года, когда война вовсю гуляла по России, а ты писал заявление с просьбой отправить на фронт, в штрафной батальон. В просьбе отказали, больно уж ловок был молодой зек, боялись, что снова уйдет в побег.
Тогда многие люди, он читал в газетах, несли последние сбережения, чтобы помочь Красной Армии. Даже священники отдавали церковную утварь в переплавку. И родственники Ленина, "Правда" писала, тоже передали фронту что-то из ценностей. Если бы Алиев узнал, что именно, он схватился бы за голову. (Историю золотой медали Володи Ульянова я рассказал в предыдущей главе.)
Тосик тоже решил сделать подарок фронту, устроил в лагере карточный турнир. Ставка - только что выданные новые валенки. Он обыграл, "обул", то есть разул всю зону, а валенки через дружков на воле сбыл в городе.
Представляю себе лицо начальника лагеря, когда Алиев вошел в кабинет и бухнул перед ним мешок со ста тысячами. К мешку прилеплен тетрадный листок в косую линейку, химическим карандашом выведено: "От заключенного Алиева, на танк Т-34. Бей фрицев!"
ЧТОБЫ "ЧЛЕНОВОЗ" БЫЛ ЧИСТ
Ну и плащ у Толи Тищенко, чудо-плащ! Широкоплечий, не мнущийся, Делон, наверное, по Парижу в таком дефилирует. Материя шелковистая, но прочная, с жемчужным отливом. Даже лысеющий с брюшком гражданин почувствует себя в подобном одеянии ещё хоть куда...
Мы спускались по трапу в Белгородском аэропорту, куда прибыли весной 1996 года освещать очередной предвыборный визит, и я с затаенной завистью глядел на то, как Толя, ветеран ТАССа, важно нес себя впереди разномастной толпы журналистов. Никто из коллег не умел так прочувствованно, как Тищенко, слушать президента, трепетно, с детской непосредственностью заглядывать в глаза, постоянно привлекать к себе высокое внимание. Потому-то кремлевские летописцы, завидев приближение кортежа, всегда выставляли Тищенко вперед (как террористы заложника) - и Ельцин, словно по рефлексу, послушно и точно шел на блеск Толиных очков, на неизменно добрую улыбку...
Визит не предвещал ничего особенного. Партхозактив в совхозе неподалеку от города, посещение свинофермы, общение с населением. Потом обед для журналистов - и назад в самолет.
Обед был хорош: Белгород славится мясными вытребеньками. Потом подали горячее - куриные потроха. Горделиво возвышались над скатертью-самобранкой разноцветные бутылки с очищенной. Желающим приветливые официантки уложили "в дорожку" по увесистому кульку всякой всячины. Наконец, разморенные журналисты, зевая, потащились к автобусу.
В аэропорту однако выяснилось, что "передовой самолет", доставивший их в Белгород, неожиданно улетел обратно - видимо, кто-то из областного руководства решил прогуляться в столицу. И мест для президентской прессы не нашлось. Журналистов подло бросили. Часа два, матерясь, слонялись по летному полю. Поднялся в небо Ельцин, снялся резервный борт, затем ещё и еще. Форс пишущей братии быстро улетучивался. Наконец, показались охранники из свиты Ельцина. Кивнув в нашу сторону, один из них устало произнес:
- Куда колдырей девать будем? (Так на кремлевском наречии охрана за глаза зовет журналистов.)
- Может, в 76-й?
- Гони.
Так всем гуртом оказались мы в военном самолете. Трапа не было. Рискуя переломать кости, кое-как забрались внутрь по тонкой металлической лесенке. Все обширное брюхо Ила заполняли президентские лимузины. Жара, ни черта не видно, пахнет соляркой. Кое-как привыкнув к темноте, обнаружили, что посадочные места в привычном понимании отсутствуют. Лишь узкие скамеечки, где парашютисты дожидаются прыжка. Взревели моторы, а вместе с ними и наши головы. В военных самолетах звукоизоляции нет. Водители, сопровождавшие венценосные автомобили, глядя на нас, захихикали: "Привыкли, понимаешь, в мягких креслах животы отращивать..." Выяснилось еще, что нет туалета. В хвосте имелось, правда, зловонное ведро. А с нами девушки, молоденькие журналистки...
До Москвы оставалось не более получаса. Проклятый самолет раскалился как электроплитка. Теплоизоляция, видно, ему тоже была чужда. Разделись чуть не до белья. Толя снял свой замечательный плащ и аккуратно положил на полированную крышу ЗИЛа. Я все, по наивности, недоумевал, почему давешние охранники забрались внутрь прохладных кожаных лимузинов, а девушкам места не предложили?
Когда наша "летающая параша" приземлилась и открылся люк, мы обнаружили, что с ног до головы в темноте перемазались соляркой. Даже галстуки в коричневых пятнах. И тут ещё этот страшный Толин крик:
- Ты что делаешь, гад? Скотина! Убью!
Не обращая на него внимания, подвыпивший президентский водила тщательно лакировал бока членовоза Толиным плащом.
- Я думал - это тряпка, - сказал он, невозмутимо продолжая свое дело. - Че сердишься?
Последним подарком ничего не предвещавшей рабочей поездки стал аэропорт. Оказалось, приземлились не во Внуково-2, где ждал автобус, а в Жуковском. Ночь. Машин нет. Значит, куковать здесь до утра.
Тоскливо оглядев нас, Толя Тищенко вздохнул:
- Пошли в буфет, продажная пресса, запьем солярку, очистимся. Бог не фраер. За гордыню покарал...
КРЕМЛЕВСКИЙ "ПЕТРУШКА"
...У-а-а! У-а-а! Завыл, загудел протяжным басом аппарат прямой связи с президентом. Как пароход, с борта которого недавно выбросили в Енисей пресс-секретаря, моего начальника. Прощальный гудок... Колеблясь, снял трубку. Отрапортовал, как учили: "Дежурный по пресс-службе слушает..." "Костиков где?" - недовольно оборвала трубка. "Борис Николаевич, говорю, - он пошел к вам в приемную. Наверное, уже рядом..." На другом конце провода хмыкнули, дали отбой...
С этой поры президентский аппарат для Костикова замолчал навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
СЛЕПЫЕ ЛОШАДИ
Спрашиваю у Тосика, как он чувствует себя сегодня - в эпоху рыночных реформ, когда все его идеи и начинания стали реальностью, когда больше не сажают за хранение валюты, за частную торговлю, за предпринимательство, а, напротив, некоторых приглашают и в президентский лайнер.
- Было это в Западной Грузии, - вместо ответа сказал старик, - в городке Кибули сразу после войны, я тогда сопровождал товарные вагоны. Однажды мы остановились у маленькой угольной шахты, которая обеспечивала топливом проходящие составы. Вагонетки в шахте тащили лошади. Они работали в подземелье месяцами, там же в темноте и кормились. Но раз в год руководство шахты устраивало им праздник - лошадей поднимали на волю. Отвыкшие от света, они слепли. Как выводили их наружу - помню до сих пор. Лошади кувыркались, ржали, радовались солнышку, которое им уже не суждено было увидеть, носились по загону, и, казалось, благодарили неизвестно за что своих мучителей...
Вот и я ощущаю себя сегодня старой лошадью из штольни - обманутой, слепой, беззубой, бесполезной...
ПОДАРОК ФРОНТУ
Не так, не так размышлял ты, Тосик, в конце 43-го года, когда война вовсю гуляла по России, а ты писал заявление с просьбой отправить на фронт, в штрафной батальон. В просьбе отказали, больно уж ловок был молодой зек, боялись, что снова уйдет в побег.
Тогда многие люди, он читал в газетах, несли последние сбережения, чтобы помочь Красной Армии. Даже священники отдавали церковную утварь в переплавку. И родственники Ленина, "Правда" писала, тоже передали фронту что-то из ценностей. Если бы Алиев узнал, что именно, он схватился бы за голову. (Историю золотой медали Володи Ульянова я рассказал в предыдущей главе.)
Тосик тоже решил сделать подарок фронту, устроил в лагере карточный турнир. Ставка - только что выданные новые валенки. Он обыграл, "обул", то есть разул всю зону, а валенки через дружков на воле сбыл в городе.
Представляю себе лицо начальника лагеря, когда Алиев вошел в кабинет и бухнул перед ним мешок со ста тысячами. К мешку прилеплен тетрадный листок в косую линейку, химическим карандашом выведено: "От заключенного Алиева, на танк Т-34. Бей фрицев!"
ЧТОБЫ "ЧЛЕНОВОЗ" БЫЛ ЧИСТ
Ну и плащ у Толи Тищенко, чудо-плащ! Широкоплечий, не мнущийся, Делон, наверное, по Парижу в таком дефилирует. Материя шелковистая, но прочная, с жемчужным отливом. Даже лысеющий с брюшком гражданин почувствует себя в подобном одеянии ещё хоть куда...
Мы спускались по трапу в Белгородском аэропорту, куда прибыли весной 1996 года освещать очередной предвыборный визит, и я с затаенной завистью глядел на то, как Толя, ветеран ТАССа, важно нес себя впереди разномастной толпы журналистов. Никто из коллег не умел так прочувствованно, как Тищенко, слушать президента, трепетно, с детской непосредственностью заглядывать в глаза, постоянно привлекать к себе высокое внимание. Потому-то кремлевские летописцы, завидев приближение кортежа, всегда выставляли Тищенко вперед (как террористы заложника) - и Ельцин, словно по рефлексу, послушно и точно шел на блеск Толиных очков, на неизменно добрую улыбку...
Визит не предвещал ничего особенного. Партхозактив в совхозе неподалеку от города, посещение свинофермы, общение с населением. Потом обед для журналистов - и назад в самолет.
Обед был хорош: Белгород славится мясными вытребеньками. Потом подали горячее - куриные потроха. Горделиво возвышались над скатертью-самобранкой разноцветные бутылки с очищенной. Желающим приветливые официантки уложили "в дорожку" по увесистому кульку всякой всячины. Наконец, разморенные журналисты, зевая, потащились к автобусу.
В аэропорту однако выяснилось, что "передовой самолет", доставивший их в Белгород, неожиданно улетел обратно - видимо, кто-то из областного руководства решил прогуляться в столицу. И мест для президентской прессы не нашлось. Журналистов подло бросили. Часа два, матерясь, слонялись по летному полю. Поднялся в небо Ельцин, снялся резервный борт, затем ещё и еще. Форс пишущей братии быстро улетучивался. Наконец, показались охранники из свиты Ельцина. Кивнув в нашу сторону, один из них устало произнес:
- Куда колдырей девать будем? (Так на кремлевском наречии охрана за глаза зовет журналистов.)
- Может, в 76-й?
- Гони.
Так всем гуртом оказались мы в военном самолете. Трапа не было. Рискуя переломать кости, кое-как забрались внутрь по тонкой металлической лесенке. Все обширное брюхо Ила заполняли президентские лимузины. Жара, ни черта не видно, пахнет соляркой. Кое-как привыкнув к темноте, обнаружили, что посадочные места в привычном понимании отсутствуют. Лишь узкие скамеечки, где парашютисты дожидаются прыжка. Взревели моторы, а вместе с ними и наши головы. В военных самолетах звукоизоляции нет. Водители, сопровождавшие венценосные автомобили, глядя на нас, захихикали: "Привыкли, понимаешь, в мягких креслах животы отращивать..." Выяснилось еще, что нет туалета. В хвосте имелось, правда, зловонное ведро. А с нами девушки, молоденькие журналистки...
До Москвы оставалось не более получаса. Проклятый самолет раскалился как электроплитка. Теплоизоляция, видно, ему тоже была чужда. Разделись чуть не до белья. Толя снял свой замечательный плащ и аккуратно положил на полированную крышу ЗИЛа. Я все, по наивности, недоумевал, почему давешние охранники забрались внутрь прохладных кожаных лимузинов, а девушкам места не предложили?
Когда наша "летающая параша" приземлилась и открылся люк, мы обнаружили, что с ног до головы в темноте перемазались соляркой. Даже галстуки в коричневых пятнах. И тут ещё этот страшный Толин крик:
- Ты что делаешь, гад? Скотина! Убью!
Не обращая на него внимания, подвыпивший президентский водила тщательно лакировал бока членовоза Толиным плащом.
- Я думал - это тряпка, - сказал он, невозмутимо продолжая свое дело. - Че сердишься?
Последним подарком ничего не предвещавшей рабочей поездки стал аэропорт. Оказалось, приземлились не во Внуково-2, где ждал автобус, а в Жуковском. Ночь. Машин нет. Значит, куковать здесь до утра.
Тоскливо оглядев нас, Толя Тищенко вздохнул:
- Пошли в буфет, продажная пресса, запьем солярку, очистимся. Бог не фраер. За гордыню покарал...
КРЕМЛЕВСКИЙ "ПЕТРУШКА"
...У-а-а! У-а-а! Завыл, загудел протяжным басом аппарат прямой связи с президентом. Как пароход, с борта которого недавно выбросили в Енисей пресс-секретаря, моего начальника. Прощальный гудок... Колеблясь, снял трубку. Отрапортовал, как учили: "Дежурный по пресс-службе слушает..." "Костиков где?" - недовольно оборвала трубка. "Борис Николаевич, говорю, - он пошел к вам в приемную. Наверное, уже рядом..." На другом конце провода хмыкнули, дали отбой...
С этой поры президентский аппарат для Костикова замолчал навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42