— спросила я, расстегивая сумочку.
— Мы? — Сначала бомж несколько опешил, видно, давно уже к нему никто не обращался столь уважительно. Потом сообразил и обрадованно потер заскорузлые ладони. — Так это… Много не надо… На бутылочку беленькой всего-то делов. Опять же помяну новопреставленного. Отчего он помер-то?
Я не ответила, достала из кошелька двадцать пять рублей и протянула кладбищенскому пьянчуге. Тот сразу затрепетал и упрятал купюры в лохмотьях, приговаривая, как заклинание:
— Все будет в порядке, теперь ни один цветочек не пропадет, ни один цветочек…
Я и глазом моргнуть не успела, как он испарился. Не иначе, взял курс на ближайший ларек, в котором торгуют горячительным. Скатертью дорога! Теперь-то я наконец дам волю чувствам. Я снова сконцентрировалась на Тимуровом портрете, на моих глазах навернулись слезы и…
— Какой красавчик… э-э-эх… — раздался за моей спиной нарочито горестный вздох.
Черт, опять кого-то принесло, не дадут как следует оплакать любимого мужчину.
Теперь мое уединение нарушила та самая старушенция, что указала мне дорогу к могиле Тимура, когда я металась у кладбищенских ворот, не зная, куда податься. А этой-то что надо? Тоже на бутылку?
— Ой-ой-ой, — запричитала она пуще прежнего, — всего тридцать годков. — Бабка была явно не в ладах с арифметикой, бомж с задачкой на вычитание справился куда успешнее. — Это тот, что разбился, который в закрытом гробу?
— Да, это он, — процедила я сквозь зубы, демонстративно отвернувшись.
— Не пожил, совсем не пожил, — снова завелась бабка и зацокала языком, — что ж такое деется, люди добрые, молодые в могилах, а мы все белый свет коптим… — Судя по всему, она решила надолго расположиться у могилы, чуть ли не бивак разбить. По крайней мере, свою замызганную безразмерную сумку она пристроила у себя в ногах, а сама оперлась о костыль и выжидающе уставилась на меня. Можно подумать, не она мне мешала, а я ей. Нахальная старуха, неужели непонятно, что я здесь не просто так прохлаждаюсь, или… Ну конечно, как я сразу не догадалась! Она же пришла собрать цветы с могилы, чтобы потом торгануть ими на рынке, а тут я совсем некстати. Впрочем, зачем ей идти на рынок, когда она запросто может реализовать ворованное прямо на кладбище? Ведь зачем-то она сидела у входа? Все ясно, бабка — яркая представительница кладбищенской мафии, так же, как и бомж, от которого я откупилась своими кровными денежками. А что, если они теперь потянутся ко мне косяком, все эти фальшивые калеки и прилипчивые нищие? Да я просто в трубу вылечу!
Разобравшись в грозящей моему кошельку угрозе, я решила не утруждать себя с бабкой излишней вежливостью, как с тем бомжом, что выклянчил у меня на бутылку десять минут назад.
— А ну шуруй отсюда! — двинулась я на старушенцию.
— Ты чего, милая, с горя умом тронулась? — Кладбищенская ведьма весьма резво для своего преклонного возраста подхватила замызганную сумку и отскочила на безопасное расстояние.
— Давай отсюда! — повторила я с устрашающими нотками в голосе. — И чтоб духу твоего здесь не было!
С бабули моментально слетела шелуха притворного сочувствия, и, удаляясь по аллее в сторону кладбищенских ворот, она вполне профессионально покрыла меня непарламентскими выражениями, окончательно сбившими мой настрой на высокую и светлую печаль. У-у, карга!
Только бабка скрылась за елями, я снова сосредоточилась на своей невосполнимой утрате, вернее, попыталась сосредоточиться. Не могу сказать, чтобы это мне удалось в полной мере, ибо мысли мои то и дело возвращались к печальной перспективе грядущего разграбления могилы любимого. Стоит мне уйти, думала я, как тут же объявится старая ведьма и начнет собирать розы с гвоздиками и складывать их в свою безразмерную сумку. Даже темноты дожидаться не станет. И бомж, которому я щедро отвалила четвертак на бутылку, ей, конечно же, не воспрепятствует, а то и поможет, ведь потом ему нужно будет на что-то опохмелиться. Нет, следует положить конец этому безобразию, должен же кто-то отвечать за порядок на кладбище! Я нежно посмотрела на портрет любимого, сказала извиняющимся тоном: «Я ненадолго, дорогой, буквально на десять минут», — и решительно направилась к главному входу кладбища, где, по логике вещей, должна находиться кладбищенская контора, или как там она называется.
Приземистый одноэтажный флигелек с табличкой «Администрация Новониколаевского кладбища»(?!!) и впрямь обнаружился неподалеку от центрального входа. Выглядел он совершенно обшарпанным и заброшенным, правда, его облупленный фасад украшал венок из синих бумажных розочек с выгоревшими на солнце траурными лентами. Я поднялась на крыльцо, толкнула со скрипом подавшуюся внутрь дверь и очутилась в небольшой комнате с низким потолком. В глазах у меня сразу зарябило от обилия аляповатых венков, висящих на стенах и штабелями сложенных на полу. Из мебели в комнате имелся хромоногий канцелярский стол, залитый чернилами, за которым сидели два типа, выглядевшие чуть-чуть поприличнее достопамятного кладбищенского бомжа, и увлеченно резались в «дурака».
Похоже, мое явление спутало им карты в прямом и переносном смысле. По крайней мере, тот, что сидел ко мне лицом, — рябой, с маленькими юркими глазками, отвлекся от игры и уставился на меня с досадой во взоре. Мол, чего приперлась?
— Что тут у вас творится? — завелась я с пол-оборота, впрочем, не вполне уверенная, что мои обоснованные претензии направлены по нужному адресу. Уж больно непрезентабельный вид был у этой парочки.
— А в чем дело? — Теперь уже ко мне обернулся второй, плюгавенький, в старомодных роговых очках.
— Да у вас… у вас тут… вандализм! — выпалила я.
— Где? — Картежники переглянулись, а плюгавенький даже предпринял попытку приподняться со стула.
Поскольку со стороны кладбищенских клерков обнаружился какой-никакой, а интерес, я приободрилась и выдала им по первое число:
— По кладбищу бродят подозрительные личности, грабят могилы, собирают цветы, чтобы… Чтобы потом продать их!
Эти двое опять переглянулись, после чего плюгавенький вежливо осведомился:
— А вы кто?
— Я? — Честно говоря, я растерялась. — Я… Я… эта… посетитель, — поняла, что сморозила глупость, и поправилась:
— У меня здесь родственник похоронен.
— И у вашего родственника украли цветы? — уточнил плюгавый.
— Пока не украли, но в любую минуту могут украсть… — Я шмыгнула носом и неожиданно разревелась.
Плюгавый покосился на рябого и буркнул:
— Пойди посмотри.
Тот с тяжким вздохом поднялся, и оказалось, что он высокий и крупный. Он сладко, с хрустом, потянулся и сказал:
— Ладно, пойдем.
При этом было заметно, что куда-то там идти ему совершенно не хочется: на улице жара, а во флигельке прохладно, тихо и уютно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Мы? — Сначала бомж несколько опешил, видно, давно уже к нему никто не обращался столь уважительно. Потом сообразил и обрадованно потер заскорузлые ладони. — Так это… Много не надо… На бутылочку беленькой всего-то делов. Опять же помяну новопреставленного. Отчего он помер-то?
Я не ответила, достала из кошелька двадцать пять рублей и протянула кладбищенскому пьянчуге. Тот сразу затрепетал и упрятал купюры в лохмотьях, приговаривая, как заклинание:
— Все будет в порядке, теперь ни один цветочек не пропадет, ни один цветочек…
Я и глазом моргнуть не успела, как он испарился. Не иначе, взял курс на ближайший ларек, в котором торгуют горячительным. Скатертью дорога! Теперь-то я наконец дам волю чувствам. Я снова сконцентрировалась на Тимуровом портрете, на моих глазах навернулись слезы и…
— Какой красавчик… э-э-эх… — раздался за моей спиной нарочито горестный вздох.
Черт, опять кого-то принесло, не дадут как следует оплакать любимого мужчину.
Теперь мое уединение нарушила та самая старушенция, что указала мне дорогу к могиле Тимура, когда я металась у кладбищенских ворот, не зная, куда податься. А этой-то что надо? Тоже на бутылку?
— Ой-ой-ой, — запричитала она пуще прежнего, — всего тридцать годков. — Бабка была явно не в ладах с арифметикой, бомж с задачкой на вычитание справился куда успешнее. — Это тот, что разбился, который в закрытом гробу?
— Да, это он, — процедила я сквозь зубы, демонстративно отвернувшись.
— Не пожил, совсем не пожил, — снова завелась бабка и зацокала языком, — что ж такое деется, люди добрые, молодые в могилах, а мы все белый свет коптим… — Судя по всему, она решила надолго расположиться у могилы, чуть ли не бивак разбить. По крайней мере, свою замызганную безразмерную сумку она пристроила у себя в ногах, а сама оперлась о костыль и выжидающе уставилась на меня. Можно подумать, не она мне мешала, а я ей. Нахальная старуха, неужели непонятно, что я здесь не просто так прохлаждаюсь, или… Ну конечно, как я сразу не догадалась! Она же пришла собрать цветы с могилы, чтобы потом торгануть ими на рынке, а тут я совсем некстати. Впрочем, зачем ей идти на рынок, когда она запросто может реализовать ворованное прямо на кладбище? Ведь зачем-то она сидела у входа? Все ясно, бабка — яркая представительница кладбищенской мафии, так же, как и бомж, от которого я откупилась своими кровными денежками. А что, если они теперь потянутся ко мне косяком, все эти фальшивые калеки и прилипчивые нищие? Да я просто в трубу вылечу!
Разобравшись в грозящей моему кошельку угрозе, я решила не утруждать себя с бабкой излишней вежливостью, как с тем бомжом, что выклянчил у меня на бутылку десять минут назад.
— А ну шуруй отсюда! — двинулась я на старушенцию.
— Ты чего, милая, с горя умом тронулась? — Кладбищенская ведьма весьма резво для своего преклонного возраста подхватила замызганную сумку и отскочила на безопасное расстояние.
— Давай отсюда! — повторила я с устрашающими нотками в голосе. — И чтоб духу твоего здесь не было!
С бабули моментально слетела шелуха притворного сочувствия, и, удаляясь по аллее в сторону кладбищенских ворот, она вполне профессионально покрыла меня непарламентскими выражениями, окончательно сбившими мой настрой на высокую и светлую печаль. У-у, карга!
Только бабка скрылась за елями, я снова сосредоточилась на своей невосполнимой утрате, вернее, попыталась сосредоточиться. Не могу сказать, чтобы это мне удалось в полной мере, ибо мысли мои то и дело возвращались к печальной перспективе грядущего разграбления могилы любимого. Стоит мне уйти, думала я, как тут же объявится старая ведьма и начнет собирать розы с гвоздиками и складывать их в свою безразмерную сумку. Даже темноты дожидаться не станет. И бомж, которому я щедро отвалила четвертак на бутылку, ей, конечно же, не воспрепятствует, а то и поможет, ведь потом ему нужно будет на что-то опохмелиться. Нет, следует положить конец этому безобразию, должен же кто-то отвечать за порядок на кладбище! Я нежно посмотрела на портрет любимого, сказала извиняющимся тоном: «Я ненадолго, дорогой, буквально на десять минут», — и решительно направилась к главному входу кладбища, где, по логике вещей, должна находиться кладбищенская контора, или как там она называется.
Приземистый одноэтажный флигелек с табличкой «Администрация Новониколаевского кладбища»(?!!) и впрямь обнаружился неподалеку от центрального входа. Выглядел он совершенно обшарпанным и заброшенным, правда, его облупленный фасад украшал венок из синих бумажных розочек с выгоревшими на солнце траурными лентами. Я поднялась на крыльцо, толкнула со скрипом подавшуюся внутрь дверь и очутилась в небольшой комнате с низким потолком. В глазах у меня сразу зарябило от обилия аляповатых венков, висящих на стенах и штабелями сложенных на полу. Из мебели в комнате имелся хромоногий канцелярский стол, залитый чернилами, за которым сидели два типа, выглядевшие чуть-чуть поприличнее достопамятного кладбищенского бомжа, и увлеченно резались в «дурака».
Похоже, мое явление спутало им карты в прямом и переносном смысле. По крайней мере, тот, что сидел ко мне лицом, — рябой, с маленькими юркими глазками, отвлекся от игры и уставился на меня с досадой во взоре. Мол, чего приперлась?
— Что тут у вас творится? — завелась я с пол-оборота, впрочем, не вполне уверенная, что мои обоснованные претензии направлены по нужному адресу. Уж больно непрезентабельный вид был у этой парочки.
— А в чем дело? — Теперь уже ко мне обернулся второй, плюгавенький, в старомодных роговых очках.
— Да у вас… у вас тут… вандализм! — выпалила я.
— Где? — Картежники переглянулись, а плюгавенький даже предпринял попытку приподняться со стула.
Поскольку со стороны кладбищенских клерков обнаружился какой-никакой, а интерес, я приободрилась и выдала им по первое число:
— По кладбищу бродят подозрительные личности, грабят могилы, собирают цветы, чтобы… Чтобы потом продать их!
Эти двое опять переглянулись, после чего плюгавенький вежливо осведомился:
— А вы кто?
— Я? — Честно говоря, я растерялась. — Я… Я… эта… посетитель, — поняла, что сморозила глупость, и поправилась:
— У меня здесь родственник похоронен.
— И у вашего родственника украли цветы? — уточнил плюгавый.
— Пока не украли, но в любую минуту могут украсть… — Я шмыгнула носом и неожиданно разревелась.
Плюгавый покосился на рябого и буркнул:
— Пойди посмотри.
Тот с тяжким вздохом поднялся, и оказалось, что он высокий и крупный. Он сладко, с хрустом, потянулся и сказал:
— Ладно, пойдем.
При этом было заметно, что куда-то там идти ему совершенно не хочется: на улице жара, а во флигельке прохладно, тихо и уютно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50