А раз не можешь, значит, ему теперь домой наведываться уже нельзя — ты же живёшь почти рядом! У него теперь выход один — убить тебя. Ты же его знаешь! Начинаю прикидывать насчёт тебя. Каждую ночь жди — вот-вот нагрянут. Да не один Яков, а целая банда. А ты безоружный! Моя тебе команда: пока косовица не накрыла, езжай-ка ты в станицу да приставай к отряду по борьбе с бандитизмом. Гоняться в одиночку да за каждым бандитом в отдельности — дело гиблое. Надо это делать как подобает… А поспеет хлеб, приедешь домой. Так тогда ж ты явишься с винтовкой как боец отряда… Будет нас тогда двое вооружённых на хуторе. Раз пришло время самоопределяться, значит, придётся вместе самообороняться, казак Алёшин.
— Да-а-а, пришёл домой, а тут вон какие дела… А ты же держал нейтралитет?.. А теперь рассуждаешь, как заправский председатель советской власти. С чего бы это, Алексей Спиридонович?
— На это я тебе, Василь, вот что скажу — пришло, брат, время самоопределяться. Жизнь того требует. Теперь нам остаётся выбирать — или ты друг советской власти, или ты недруг. Гражданская война показала, что нашему брату надо устанавливать с красными мир. Казаки теперь так и сделали. Сделали, да не все. Кое-кто в лес ушёл. Недавно в лесу у них появился полковник Мальцев… К своим лугано-митякинцам добрался. Теперь дело пошло по-другому. Раньше, когда бандитским отрядом командовал Роман Попов, они стреляли только коммунистов. Своего брата казака они не трогали… А с приходом Мальцева стали стрелять всех, кто в дружбе с советской властью. Никому пощады не дают!.. А что нам с тобою теперь прикажешь делать? Насколько я понимаю, жизнь нам прямо указует — вам, гражданин Кудинов да гражданин Алёшин, надо не в лес уходить, а воевать с лесом придётся… А ты как думаешь?
— В этом вся и штука, — вздохнул Василь. — Что ж тут думать? Подаваться-то и впрямь больше некуда… А в отряд-то меня возьмут? Я ведь только что из отступа!
— Таких, как ты, в отряде уже много. Думаешь, тебе одному податься больше некуда? Идёт, брат, перестроение казачьих рядов. Прямо, что называется, жарь рысью, арш, арш! Вот и всё доказательство, гражданин Алёшин, — развёл руками председатель.
— Слухаю, слухаю вас, казаки, который год слухаю, а вы все одно и то же, — сказала Мария Андреевна. — Ждём: вот-вот кончится, вот-вот кончится это смертоубийство… А ему ни конца, ни краю. Господи! И когда же этому конец!
Такие слова Вадимка слышал не впервые, они звучали не раз, когда он шёл от Новороссийска до дому. Говорили чаще всего женщины. Это был единый женский вздох по всей земле, по которой пришлось пройти Вадимке. Сколько он себя помнит, и его мать все ждёт мира. Сегодня Вадимка внимательно вслушивался в разговор двух бывалых казаков. Ему было очень жалко дядю Василя. Все, о чём тут говорилось — совсем не то, чего ждал теперь от жизни дядя Василь. Вадимка хорошо знал, как истосковался этот человек по работе, а ему приходится опять брать винтовку. Значит, и ему, Вадимке, придётся расставаться с мечтой о людской доброте. Какая уж тут доброта, когда люди стреляют друг в друга!
— Что поделаешь, Андревна, — отвечал председатель. — Хочешь одного, а глядишь, жизнь рассудила по-другому… Вам, бабам, надоело, а нам? Обрыдло хуже горькой редьки… Ну так вот, Василь, за этим я к тебе и приходил. Дуй в станицу, а то можно опоздать… И добрый тебе час!
— А как же ты? Один на хуторе. Гости ведь и к тебе могут нагрянуть.
— А что я? Я — власть на местах. Мой окоп не где-нибудь, а тут. Трудновато мне, конечно, будет, но что делать? Видно, придётся тряхнуть стариной… Ты думаешь, мне четыре Георгия повесили за то, что я умел лезть на рожон? Не-ет! На войне нужно стратегию и тактику иметь. А они гласят: выиграть бой — не самое главное, куда важнее выиграть войну… Ежели налетит весь ихний отряд, бой мне принимать нельзя, уйду в укрытие. Но я, брат, не сдамся, победа на хуторе всё равно будет моя… Словом, был нейтрал, да черт украл. И помаленьку буду собирать и у нас отряд против банды, — сказал он, вставая.
Василий Алёшин ночью уехал в станицу, а перед уходом объявил «приказ по гарнизону» — его двор и двор Марьи Андреевны косовицу должны проводить в супряге. Один двор, рассуждал он, — это сила «кот наплакал», два двора — сила «кобель начихал», а значит, уже побольше будет. Тягло было только у Алёшиных — пара быков да конь, не густо и с рабочей силой: у Марьи Андреевны — она сама да Вадимка, а у Анны Ивановны — жены Василия — она сама да дочь Настя, Вадимкина ровесница. В приказе были пункты, касавшиеся специально Вадимки.
— Остаёшься ты один казак на два двора, остальные все бабы. Тебе, как старшему по команде, придётся за все отвечать… Я проверил — все в исправности, косилки тоже на ходу, только и у вашей и у нашей нет запасных косогонов — есть только сломанные. Сходи в кузню к Лаврену Михайловичу, он их починит… Понял? А ну, повтори! — улыбнулся дядя Василий, видя, с каким старанием Вадимка слушал его «приказ по гарнизону». Подчинённый был несказанно горд — он остаётся за старшего, он за все отвечает.
Едва дядя Василий уехал, Вадимка начал готовиться к покосу. На такого «старшего по команде» можно положиться: когда дядя Василь вернётся, он увидит, что сделано куда больше, чем было приказано. А начинать хлопоты придётся, конечно, с косогонов. И Вадимка отправился к Алёшиным. Во дворе встретил беленькую, голубоглазую Настю. Она всегда была большая насмешница, но теперь разве она посмеет? Теперь он старший над Настей!
— Ну-ка, покажи, где у вас старые косогоны… В кузню пойду, — распорядился Вадимка.
— А чего это ты такой важный нынче? — удивлённо посмотрела на него Настя. — С чего бы?
Вадимка смутился.
— Сказано тебе… значит, неси косогоны.
— Там, за закромом, — кивнула Настя на амбар.
Старшему пришлось самому идти в амбар, оттуда он вышел, держа в руках сломанные железки; нахохлившись, не глядя на Настю, пошёл со двора. Но самое обидное оказалось впереди: когда он выходил из калитки, услышал, как девчонка засмеялась ему вслед.
…В кузнице было полно густого, на редкость едкого дыма от курного угля; в дыму тенями маячили Лаврен Михайлович и его сын, постарше Вадимки, дувший в мех. Горн гудел, освещая склонившегося над ним Лаврена.
— Здорово ночевали… — начал было Вадимка, но закашлялся и стал чихать.
— Ничего, брат, даже в пороховом дыму люди живы остаются, а это пахучий дымок мирного времени. Чихай себе! Здорово, здорово, герой… Ты пока что выйди-ка из кузни, у нас самая горячая минута… А ну, поддай жару! — бросил он своему помощнику. — Вот-вот.
Лаврен выхватил из огня две железки с раскалёнными добела концами, наложил на наковальне один конец на другой.
— А ну слегка стукни молоточком… Да не бойся искры, нехай она тебя боится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34