– усмехнулся я. – Вспомнил твой вопрос. С чего ты вдруг Моцарта зацепил?
– Да так. Бегал на днях к отцу, ты же знаешь – он рабочий сцены в оперном… А там концерт, ну и услышал. Ничего!.. Сто раз слышал, а услышал впервые. А ты?
– Только имя.
– Да, имена-то мы знаем! Альфонс Доде и т. д. ! – сказал Васька и опять повернулся к окну.
У меня было двадцать восемь кассет, то есть семь километров пленки, а вот Моцарта на ней не было. Была «Шотландская застольная» Бетховена, которой я дразнил Нэлку Ведьманову, да три оперных увертюры, записанные по маминой просьбе, остальное – эстрада. Я поставил Тома Джонса, своего любимца. Пятерку отдал за перезапись. Том Джонс тут и пел, и говорил, и смеялся – блеск! Вот у кого английский!
Васька в такт задергал локтем и вдруг спросил:
– А это что? – Он взял с подоконника шишку и понюхал. – Настоящая!.. Ты что, Эп, правда был в лесу?
– Правда.
– Один?
– Не один.
– Молчу… Из нашего класса?
– Нет.
– Из нашей школы?
– Нет, – улыбаясь отвечал я: мне была приятна и Васькина догадливость, и его сдержанная попытка кое-что узнать, и мое таинственное отнекивание.
– Хм, тихоня!.. Надо срочно агитнуть Садовкину в лес… Да, с тебя полтинник, пока не забыл!
Я вынул из-под «Трех мушкетеров» железный рубль.
– Держи.
– Сдачи нет.
– И не надо. За меня и за Шулина.
– Ах да, Шулин же еще!.. С Шулина и началась эта каша. И за это ему спасибо. – Забор сел в кресло и на миг призадумался. – Конечно, в идеале мы все должны дружить, и мы подружимся. Но это слишком простая дружба, Эп, стадная, что ли, не знаю, как ее назвать. Дружба в первой степени – назовем так. А мне этого мало. Мне нужно покрупнее и поглубже – дружба в квадрате или в третьей степени! Понимаешь?
– Понимаю.
– И тут я разборчив, не каждого возведу в квадрат.
– Я тоже.
– Ну и вот!
– А Шулин у меня в квадрате!
– А у меня нет. У меня в квадрате ты!
– А геометрия говорит, что если две фигуры порознь равны третьей, то они равны и между собой!
– То геометрия!
– Нет, Авга – во парень! – заверил я и хотел было перечислить все, что мне в нем нравится, на решил, что незачем живого Шулина подменять скелетом. – А Садовкина у тебя в какой степени? – круто спросил я.
– В энной! – живо ответил Васька. Минуту помолчал и спросил: – Ну, Эп, где там задачки?
И стал переписывать.
Том Джонс запел «Лайлу», и я сразу ото всего отключился. После той встречи с двумя девчонками в заснеженном сквере и особенно сейчас, после знакомства с Валей, песня эта сделалась для меня символом чего-то неясно желанного и до боли необходимого.
Глава девятая
На следующее утро, за пять минут до первого звонка, Васька собрал нас в кабинете истории и коротко, но с многозначительной живостью объявил, что есть очень важный разговор и что после уроков на часок останемся.
– Что, что? – переспросил, оторвавшись от учебника, Ваня Печкин, который всякую новость принимал с опаской, как прямую угрозу лично ему.
– Останемся, говорю, после уроков!
– Все или одни комсомольцы?
– Все.
– Лучше бы одни комсомольцы, – буркнул Ваня Печкин. – А то мне собаку кормить.
– Значит часок потерпит.
– Она породистая! Ее по часам кормить надо…
– Надо быть породистым хозяином, тогда любая собака будет породистой! – заметил Васька.
– У нее режим. И нечего обзываться!
– Так! – хмуро произнес Забор, шлепнув ладонью по столу. – Еще у кого собаки?.. А может, кто спешит клопов травить?.. Или в больницу грыжу вырезать?.. Или на свидание к двум? – спросил вдруг он, и сердце мое дернулось, потому что именно мне надо было к двум тридцати на свидание с Валей, но я не выдал себя, лишь на миг закрыл глаза да стиснул виски ладонями – не мог же я подрывать идею, которую сам выварил вместе с Васькой. Вот ведь совпадение, черт возьми! – Никаких собак, больниц и свиданий! Ясно? Остаются все по-го-лов-но! – подчеркнул комсорг, как бы пересчитывая нас. – Ну, а если кому действительно позарез надо, – разберемся. Разговор срочный и касается всех!
Вовка Еловый спросил:
– А о чем?
– Эпа, наверное, будем чистить за двойку и за Спинсту, – ответил кто-то из девчонок сзади.
– Да нет! – горько отмахнулся Васька.
– Значит за то, что Зефа треснул, – равнодушно предположил тот же голос.
– Во-во! – обрадованно подхватил Забор. – Мы так привыкли заниматься кулаками и двойками, что мозги наши протухли и слепо шпарят по этим рельсам, как будто на свете ничего другого нет! Пора спрыгивать, иначе в такой тупик залетим, что и подметок не останется!.. Ведь нам около пятнадцати лет! Зеф завтра бриться начнет, а мы ему все: тю-тю-тю, Мишенька, почему ты такая бяка! – Васька сделал сиропную физиономию и пальцами изобразил бодуче-игривую козочку.
– Тю-тю-тю! – такой же козочкой ответил Зеф.
Класс грохнул. Забор сам рассмеялся до кашля и, еле уняв его, продолжил:
– Вот и вся наша работа. Надо менять климат! Встряска нужна. Ее-то мы сегодня и будем готовить. – Затрещал звонок, и Васька торопливо заключил: – В перерывах поговорим подробнее. А что касается кулаков и двоек, то совсем их забывать тоже нельзя, конечно. Зеф, например, получил по морде совершенно правильно! С гуманистами мы гуманисты, а заработал – получай! И нечего тут вече устраивать. А Эп, кстати, и без вашей чистки прекрасно все понял и сам утряс нелады со Светланой Петровной. Это как раз и доказывает, что он уже взрослый, а значит, взрослые и мы. Хватит играть в бирюльки и пускать мыльные пузыри!
– Вот именно! – крикнул кто-то.
– Браво, Забор!
– Ну, выдал! – восторженно шепнул Авга.
– Да-а! – согласился я, в который раз убеждаясь, что есть в нашем Заборе та закваска, которая делает его истинным комсоргом и которая не зря приводит в трепет Шулина.
Вошла быстрая и сосредоточенная историчка Клавдия Гавриловна, и урок начался.
После звонка мы перебежали в кабинет иностранного языка, и заинтригованный люд окружил стол Забровского и Садовкиной, мигом образовав над ним этакий двухъярусный кратер. Наташка смутилась, что оказалась вдруг в самом центре внимания, и вскочила, мол, я тут ни при чем. А мне, наоборот, хотелось именно туда, в жерло этого вулкана, и я даже имел право на это, но запоздало лезть в середку было слишком демонстративно. Я оттянул от толпы к окну Шулина и растолковал ему, в чем дело. Авга отнесся к анкете с неожиданной прохладцей. Оглянувшись на шумящую кучу-малу, словно не веря, что и там говорят об этом же, он разочарованно протянул:
– У-у, а я думал, что-то путевое!
– Это зависит от нас: поставим путевые вопросы – получим путевую анкету.
– И о чем спрашивать?
– О чем хочешь. Что волнует.
– Меня многое волнует.
– Вот и формулируй.
– Хм, формулируй!
– Или вот что, Авга, слушай! Давай для старта я тебе дам пару готовых вопросиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Да так. Бегал на днях к отцу, ты же знаешь – он рабочий сцены в оперном… А там концерт, ну и услышал. Ничего!.. Сто раз слышал, а услышал впервые. А ты?
– Только имя.
– Да, имена-то мы знаем! Альфонс Доде и т. д. ! – сказал Васька и опять повернулся к окну.
У меня было двадцать восемь кассет, то есть семь километров пленки, а вот Моцарта на ней не было. Была «Шотландская застольная» Бетховена, которой я дразнил Нэлку Ведьманову, да три оперных увертюры, записанные по маминой просьбе, остальное – эстрада. Я поставил Тома Джонса, своего любимца. Пятерку отдал за перезапись. Том Джонс тут и пел, и говорил, и смеялся – блеск! Вот у кого английский!
Васька в такт задергал локтем и вдруг спросил:
– А это что? – Он взял с подоконника шишку и понюхал. – Настоящая!.. Ты что, Эп, правда был в лесу?
– Правда.
– Один?
– Не один.
– Молчу… Из нашего класса?
– Нет.
– Из нашей школы?
– Нет, – улыбаясь отвечал я: мне была приятна и Васькина догадливость, и его сдержанная попытка кое-что узнать, и мое таинственное отнекивание.
– Хм, тихоня!.. Надо срочно агитнуть Садовкину в лес… Да, с тебя полтинник, пока не забыл!
Я вынул из-под «Трех мушкетеров» железный рубль.
– Держи.
– Сдачи нет.
– И не надо. За меня и за Шулина.
– Ах да, Шулин же еще!.. С Шулина и началась эта каша. И за это ему спасибо. – Забор сел в кресло и на миг призадумался. – Конечно, в идеале мы все должны дружить, и мы подружимся. Но это слишком простая дружба, Эп, стадная, что ли, не знаю, как ее назвать. Дружба в первой степени – назовем так. А мне этого мало. Мне нужно покрупнее и поглубже – дружба в квадрате или в третьей степени! Понимаешь?
– Понимаю.
– И тут я разборчив, не каждого возведу в квадрат.
– Я тоже.
– Ну и вот!
– А Шулин у меня в квадрате!
– А у меня нет. У меня в квадрате ты!
– А геометрия говорит, что если две фигуры порознь равны третьей, то они равны и между собой!
– То геометрия!
– Нет, Авга – во парень! – заверил я и хотел было перечислить все, что мне в нем нравится, на решил, что незачем живого Шулина подменять скелетом. – А Садовкина у тебя в какой степени? – круто спросил я.
– В энной! – живо ответил Васька. Минуту помолчал и спросил: – Ну, Эп, где там задачки?
И стал переписывать.
Том Джонс запел «Лайлу», и я сразу ото всего отключился. После той встречи с двумя девчонками в заснеженном сквере и особенно сейчас, после знакомства с Валей, песня эта сделалась для меня символом чего-то неясно желанного и до боли необходимого.
Глава девятая
На следующее утро, за пять минут до первого звонка, Васька собрал нас в кабинете истории и коротко, но с многозначительной живостью объявил, что есть очень важный разговор и что после уроков на часок останемся.
– Что, что? – переспросил, оторвавшись от учебника, Ваня Печкин, который всякую новость принимал с опаской, как прямую угрозу лично ему.
– Останемся, говорю, после уроков!
– Все или одни комсомольцы?
– Все.
– Лучше бы одни комсомольцы, – буркнул Ваня Печкин. – А то мне собаку кормить.
– Значит часок потерпит.
– Она породистая! Ее по часам кормить надо…
– Надо быть породистым хозяином, тогда любая собака будет породистой! – заметил Васька.
– У нее режим. И нечего обзываться!
– Так! – хмуро произнес Забор, шлепнув ладонью по столу. – Еще у кого собаки?.. А может, кто спешит клопов травить?.. Или в больницу грыжу вырезать?.. Или на свидание к двум? – спросил вдруг он, и сердце мое дернулось, потому что именно мне надо было к двум тридцати на свидание с Валей, но я не выдал себя, лишь на миг закрыл глаза да стиснул виски ладонями – не мог же я подрывать идею, которую сам выварил вместе с Васькой. Вот ведь совпадение, черт возьми! – Никаких собак, больниц и свиданий! Ясно? Остаются все по-го-лов-но! – подчеркнул комсорг, как бы пересчитывая нас. – Ну, а если кому действительно позарез надо, – разберемся. Разговор срочный и касается всех!
Вовка Еловый спросил:
– А о чем?
– Эпа, наверное, будем чистить за двойку и за Спинсту, – ответил кто-то из девчонок сзади.
– Да нет! – горько отмахнулся Васька.
– Значит за то, что Зефа треснул, – равнодушно предположил тот же голос.
– Во-во! – обрадованно подхватил Забор. – Мы так привыкли заниматься кулаками и двойками, что мозги наши протухли и слепо шпарят по этим рельсам, как будто на свете ничего другого нет! Пора спрыгивать, иначе в такой тупик залетим, что и подметок не останется!.. Ведь нам около пятнадцати лет! Зеф завтра бриться начнет, а мы ему все: тю-тю-тю, Мишенька, почему ты такая бяка! – Васька сделал сиропную физиономию и пальцами изобразил бодуче-игривую козочку.
– Тю-тю-тю! – такой же козочкой ответил Зеф.
Класс грохнул. Забор сам рассмеялся до кашля и, еле уняв его, продолжил:
– Вот и вся наша работа. Надо менять климат! Встряска нужна. Ее-то мы сегодня и будем готовить. – Затрещал звонок, и Васька торопливо заключил: – В перерывах поговорим подробнее. А что касается кулаков и двоек, то совсем их забывать тоже нельзя, конечно. Зеф, например, получил по морде совершенно правильно! С гуманистами мы гуманисты, а заработал – получай! И нечего тут вече устраивать. А Эп, кстати, и без вашей чистки прекрасно все понял и сам утряс нелады со Светланой Петровной. Это как раз и доказывает, что он уже взрослый, а значит, взрослые и мы. Хватит играть в бирюльки и пускать мыльные пузыри!
– Вот именно! – крикнул кто-то.
– Браво, Забор!
– Ну, выдал! – восторженно шепнул Авга.
– Да-а! – согласился я, в который раз убеждаясь, что есть в нашем Заборе та закваска, которая делает его истинным комсоргом и которая не зря приводит в трепет Шулина.
Вошла быстрая и сосредоточенная историчка Клавдия Гавриловна, и урок начался.
После звонка мы перебежали в кабинет иностранного языка, и заинтригованный люд окружил стол Забровского и Садовкиной, мигом образовав над ним этакий двухъярусный кратер. Наташка смутилась, что оказалась вдруг в самом центре внимания, и вскочила, мол, я тут ни при чем. А мне, наоборот, хотелось именно туда, в жерло этого вулкана, и я даже имел право на это, но запоздало лезть в середку было слишком демонстративно. Я оттянул от толпы к окну Шулина и растолковал ему, в чем дело. Авга отнесся к анкете с неожиданной прохладцей. Оглянувшись на шумящую кучу-малу, словно не веря, что и там говорят об этом же, он разочарованно протянул:
– У-у, а я думал, что-то путевое!
– Это зависит от нас: поставим путевые вопросы – получим путевую анкету.
– И о чем спрашивать?
– О чем хочешь. Что волнует.
– Меня многое волнует.
– Вот и формулируй.
– Хм, формулируй!
– Или вот что, Авга, слушай! Давай для старта я тебе дам пару готовых вопросиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39