– примирительно-добродушно воскликнул Авга. – Ты у меня еще значок пощупаешь, когда я после института прикачу к тебе инженером-геологом! Ты мне еще бутылочку за это поставишь!
– Геолог! – усмехнулся дядя Ваня, оставшись, кажется, довольным речью племянника. – Какой ты геолог, когда я тебя уже десять раз просил накопать у Гусинки червей, а ты…
– Я тебе трижды накапывал! И они протухали. Даже сейчас вон тухлые под крыльцом стоят!
Я чувствовал, что тетя Катя вот-вот вмешается в разговор, не потому, что не о том говорят, а потому, что обходятся без нее. И она вмешалась:
– Постыдились бы людей, споруны! Да и мне ваша ерунда надоела. Молчи, старый! Как выпьешь, так начинаешь. Какое наше дело! Кончит – хорошо, нет – работать пойдет! Наше дело вот – накормить да обстирать!
– Работать – другой оборот! – оживился дядя Ваня, потянулся было к темной бутылке, но тетя Катя на лету отвела руку, и он опять куснул огурец. – Вот я и говорю Августу: не майся, говорю, а иди в рабочий класс! К нам! И будешь хозяином жизни!
– Да какой ты рабочий? – сказала тетя Катя. – Какой хозяин? Горе луковое! Умеет гвозди бить – и на том спасибо! Рвался, правда, лет двадцать назад в настоящие рабочие, переживал, бегал, читал что-то, а потом все выдуло.
– Ну-ну, мать! – придержал дядя Ваня.
– Что ну-ну то?.. Теперь, Август прав, тебя и на рыбалку не вытуришь, хоть и река под боком. Вон старик Перышкин два раза на дню бегает и каждый раз – по ведру!
– Старик Перышкин – бездельник, а я…
– Молчи уж! А вы, ребятки, учитесь, накачивайте головы! Голова, она никому не мешает, ни рабочему, ни инженеру. Голова – сама по себе ценность. С ней хоть куда!
– Ты, мать, не сталкивай поколения!
– А ты, поколение, ешь лучше! Нечего один огурец мусолить. И так гремишь костями! – выговорила тетя Катя и придвинула дяде Ване колбасу. – И вы ешьте, ребятки!
Воспользовавшись затишьем, я сказал, что и у нас есть к ним важный разговор. Они со смешным вниманием подобрались, и я пояснил дело с анкетами.
– Исполним! – твердо сказала тетя Катя. – Для вас-то, господи, что угодно исполним!
– Можете даже фамилию свою не подписывать, если будет неловко, – заметил я.
– Нет, зачем же? Все подпишем, как надо, по-людски! Чего нам прятаться? Подпишем, не беспокойтесь!
Появилась рыба, под которую дядя Ваня снова выпил, а затем несколько раз некстати включался в нашу беседу, потом махнул рукой, сказал, что лучше посмотреть телевизор, повалился с табуретки на кровать и мигом захрапел.
– Авга, – шепнул я, – всю анкету посмотрел?
– Всю.
– Много затруднений?
– Если нужно, как ты говоришь, именно мое мнение, то никаких. Свое-то мнение у меня есть.
– Ох, и жук!
– Нет, я просто тугодум. Мне нужно – как это там, в физике-то? – инерцию набрать. А наберу – держись только. Маховик у меня здоровый! – весело пояснил Шулин.
Спохватившись, что вечереет, мы поднялись. Прощаясь, устало разморенная тетя Катя просила извинить ее старика и почаще заглядывать к ним. Мы пообещали. Шулин проводил нас за ворота и, кивнув на свой дом, сказал:
– Видали?.. Вот такой парламент каждую пятницу. Считает свою жизнь меркой и заманивает. Хорошо, хоть злости в нем нет, как в бате, а то бы я покрякал. И тете Кате спасибо: понимает. Э-э, пустяк! Смотрите-ка! – кивнул он на ярко-красный закат. – Скоро первая гроза ухнет. Надо искупаться в ней: весь год будет везучим!
Низко летали стрижи, в овраге уже темнело, и от Гусинки сильно тянуло теплой, влажной затхлостью. Дальние домики казались улитками, выползающими из первобытной сырости.
Наверху оврага было светлей и радостней – бегали машины, гуляли люди, высились новые дома, а над ними кружили голуби, старательно перемешивая сгущающийся вечер и не давая ему отстояться.
– Август мне понравился, – тихо сказала Валя. – Это он хорошо заметил, что по правде бывает грубее.
– Ты о чем?
– Вообще о жизни.
– Да, Шулину, конечно, трудно, но он настырный, идет вперед напролом, как лось, не промажет! – сказал я, поймал Валину руку и стал качать ее.
Некоторое время мы опять молчали, потом Валя, остановив наши руки, вдруг спросила:
– Эп, а ту Раю ты откуда знаешь?
– Какую?
– Сестру Августа.
– А-а, был у них зимой.
– Она тебе нравится?
– Забавная.
– А сколько ей лет?
– В третьем классе.
– Всего лишь? – удивилась Валя. – А какое жуткое письмо!.. Я только раз помню отца пьяным, и то это было очень давно, еще до маминой смерти.
Я вздрогнул и спросил:
– А отец жив?
– Да, но он живет не с нами. Мы со Светой отпустили его к той женщине, которая любила его еще с института. У них уже свой ребенок, но папа бывает у нас. Он инженер, как и твой отец, только проектировщик. – Валя было взгрустнула, но оживилась опять. – Эп, а ты кем хочешь стать?
Я мигом воскресил перепалку за столом и решающие слова тети Кати. Проще тех слов и мудрее я ни от кого не слышал. Все было вокруг да около, а тут – сразу в десятку. Вот тебе и тетя Катя, кассирша с вокзала! Побольше бы нам таких тетей Кать. И я радостно ответил:
– Хочу стать с головой!
– А-а… – понимающе протянула Валя. Потом расцепила наши пальцы и двинулась по синусоиде, то отдаляясь, то приближаясь, а я, размышляя, топал прямехонько, как по оси абсцисс. – Эп, а вот скажи: то, что мы с тобой вместе, – это маленькое или большое? – внезапно спросила Валя, приблизившись ко мне и более уже не отдаляясь.
По моим плечам пробежали мурашки, и я ответил:
– Для меня большое.
– Для меня тоже. Поцелуй меня! – шепнула она. Я оглянулся, нет ли кого поблизости, и Валя сразу нахмурилась. – Бояка ты, Эп! Тебе бы только темные коридоры!
– Вовсе нет, – смущенно возразил я.
Валя свернула к скверику. Там, под вечерним навесом тополиных веток, я настиг ее. И осторожно поцеловал трижды, по-братски.
Глава шестнадцатая
Вчера мать с отцом ходили в гости, вернулись в двенадцатом часу, и я, поняв по устало улыбающимся лицам, что им не до анкет, даже не заикнулся о них да и свою не заполнил. Проштрафилось полкласса. Срок оттянули до завтра. Собравшись было корябать ответы левой рукой, чтобы обеспечить анонимность, я внезапно сообразил, что все это может написать Валя – тем более что секретов от нее у меня не было. Валя предупреждала, что сегодня немного задержится, но шел уже пятый час… Я копался в телевизоре, который в последнее время бессовестно бросил, как и однорукого беднягу Мебиуса. Я все бросил, кроме английского. Вот и сейчас маг работал, два голоса разыгрывали на английском языке сцену в продовольственном магазине. Сначала я ничегошеньки не улавливал, а по совету Вали просто привыкал к чужим звукам, потом стали прорезаться знакомые слова: «колбаса», «цена», «чек», всякие любезности, – наконец при пятом прослушивании понял почти все и сам вклинился в разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Геолог! – усмехнулся дядя Ваня, оставшись, кажется, довольным речью племянника. – Какой ты геолог, когда я тебя уже десять раз просил накопать у Гусинки червей, а ты…
– Я тебе трижды накапывал! И они протухали. Даже сейчас вон тухлые под крыльцом стоят!
Я чувствовал, что тетя Катя вот-вот вмешается в разговор, не потому, что не о том говорят, а потому, что обходятся без нее. И она вмешалась:
– Постыдились бы людей, споруны! Да и мне ваша ерунда надоела. Молчи, старый! Как выпьешь, так начинаешь. Какое наше дело! Кончит – хорошо, нет – работать пойдет! Наше дело вот – накормить да обстирать!
– Работать – другой оборот! – оживился дядя Ваня, потянулся было к темной бутылке, но тетя Катя на лету отвела руку, и он опять куснул огурец. – Вот я и говорю Августу: не майся, говорю, а иди в рабочий класс! К нам! И будешь хозяином жизни!
– Да какой ты рабочий? – сказала тетя Катя. – Какой хозяин? Горе луковое! Умеет гвозди бить – и на том спасибо! Рвался, правда, лет двадцать назад в настоящие рабочие, переживал, бегал, читал что-то, а потом все выдуло.
– Ну-ну, мать! – придержал дядя Ваня.
– Что ну-ну то?.. Теперь, Август прав, тебя и на рыбалку не вытуришь, хоть и река под боком. Вон старик Перышкин два раза на дню бегает и каждый раз – по ведру!
– Старик Перышкин – бездельник, а я…
– Молчи уж! А вы, ребятки, учитесь, накачивайте головы! Голова, она никому не мешает, ни рабочему, ни инженеру. Голова – сама по себе ценность. С ней хоть куда!
– Ты, мать, не сталкивай поколения!
– А ты, поколение, ешь лучше! Нечего один огурец мусолить. И так гремишь костями! – выговорила тетя Катя и придвинула дяде Ване колбасу. – И вы ешьте, ребятки!
Воспользовавшись затишьем, я сказал, что и у нас есть к ним важный разговор. Они со смешным вниманием подобрались, и я пояснил дело с анкетами.
– Исполним! – твердо сказала тетя Катя. – Для вас-то, господи, что угодно исполним!
– Можете даже фамилию свою не подписывать, если будет неловко, – заметил я.
– Нет, зачем же? Все подпишем, как надо, по-людски! Чего нам прятаться? Подпишем, не беспокойтесь!
Появилась рыба, под которую дядя Ваня снова выпил, а затем несколько раз некстати включался в нашу беседу, потом махнул рукой, сказал, что лучше посмотреть телевизор, повалился с табуретки на кровать и мигом захрапел.
– Авга, – шепнул я, – всю анкету посмотрел?
– Всю.
– Много затруднений?
– Если нужно, как ты говоришь, именно мое мнение, то никаких. Свое-то мнение у меня есть.
– Ох, и жук!
– Нет, я просто тугодум. Мне нужно – как это там, в физике-то? – инерцию набрать. А наберу – держись только. Маховик у меня здоровый! – весело пояснил Шулин.
Спохватившись, что вечереет, мы поднялись. Прощаясь, устало разморенная тетя Катя просила извинить ее старика и почаще заглядывать к ним. Мы пообещали. Шулин проводил нас за ворота и, кивнув на свой дом, сказал:
– Видали?.. Вот такой парламент каждую пятницу. Считает свою жизнь меркой и заманивает. Хорошо, хоть злости в нем нет, как в бате, а то бы я покрякал. И тете Кате спасибо: понимает. Э-э, пустяк! Смотрите-ка! – кивнул он на ярко-красный закат. – Скоро первая гроза ухнет. Надо искупаться в ней: весь год будет везучим!
Низко летали стрижи, в овраге уже темнело, и от Гусинки сильно тянуло теплой, влажной затхлостью. Дальние домики казались улитками, выползающими из первобытной сырости.
Наверху оврага было светлей и радостней – бегали машины, гуляли люди, высились новые дома, а над ними кружили голуби, старательно перемешивая сгущающийся вечер и не давая ему отстояться.
– Август мне понравился, – тихо сказала Валя. – Это он хорошо заметил, что по правде бывает грубее.
– Ты о чем?
– Вообще о жизни.
– Да, Шулину, конечно, трудно, но он настырный, идет вперед напролом, как лось, не промажет! – сказал я, поймал Валину руку и стал качать ее.
Некоторое время мы опять молчали, потом Валя, остановив наши руки, вдруг спросила:
– Эп, а ту Раю ты откуда знаешь?
– Какую?
– Сестру Августа.
– А-а, был у них зимой.
– Она тебе нравится?
– Забавная.
– А сколько ей лет?
– В третьем классе.
– Всего лишь? – удивилась Валя. – А какое жуткое письмо!.. Я только раз помню отца пьяным, и то это было очень давно, еще до маминой смерти.
Я вздрогнул и спросил:
– А отец жив?
– Да, но он живет не с нами. Мы со Светой отпустили его к той женщине, которая любила его еще с института. У них уже свой ребенок, но папа бывает у нас. Он инженер, как и твой отец, только проектировщик. – Валя было взгрустнула, но оживилась опять. – Эп, а ты кем хочешь стать?
Я мигом воскресил перепалку за столом и решающие слова тети Кати. Проще тех слов и мудрее я ни от кого не слышал. Все было вокруг да около, а тут – сразу в десятку. Вот тебе и тетя Катя, кассирша с вокзала! Побольше бы нам таких тетей Кать. И я радостно ответил:
– Хочу стать с головой!
– А-а… – понимающе протянула Валя. Потом расцепила наши пальцы и двинулась по синусоиде, то отдаляясь, то приближаясь, а я, размышляя, топал прямехонько, как по оси абсцисс. – Эп, а вот скажи: то, что мы с тобой вместе, – это маленькое или большое? – внезапно спросила Валя, приблизившись ко мне и более уже не отдаляясь.
По моим плечам пробежали мурашки, и я ответил:
– Для меня большое.
– Для меня тоже. Поцелуй меня! – шепнула она. Я оглянулся, нет ли кого поблизости, и Валя сразу нахмурилась. – Бояка ты, Эп! Тебе бы только темные коридоры!
– Вовсе нет, – смущенно возразил я.
Валя свернула к скверику. Там, под вечерним навесом тополиных веток, я настиг ее. И осторожно поцеловал трижды, по-братски.
Глава шестнадцатая
Вчера мать с отцом ходили в гости, вернулись в двенадцатом часу, и я, поняв по устало улыбающимся лицам, что им не до анкет, даже не заикнулся о них да и свою не заполнил. Проштрафилось полкласса. Срок оттянули до завтра. Собравшись было корябать ответы левой рукой, чтобы обеспечить анонимность, я внезапно сообразил, что все это может написать Валя – тем более что секретов от нее у меня не было. Валя предупреждала, что сегодня немного задержится, но шел уже пятый час… Я копался в телевизоре, который в последнее время бессовестно бросил, как и однорукого беднягу Мебиуса. Я все бросил, кроме английского. Вот и сейчас маг работал, два голоса разыгрывали на английском языке сцену в продовольственном магазине. Сначала я ничегошеньки не улавливал, а по совету Вали просто привыкал к чужим звукам, потом стали прорезаться знакомые слова: «колбаса», «цена», «чек», всякие любезности, – наконец при пятом прослушивании понял почти все и сам вклинился в разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39