однако ничего похожего на змею не увидел, а покуда свертывал самокрутку, лиса унесла курицу прямо у него из-под носа.
Через неделю все пришли к выводу, что Петюг видел большого ужа, что Горюн гоняется за какой-нибудь юной красоткой, а все остальное — плод воображения, разгоряченного жакезовым вином.
Но Петюг твердо стоял на своем. Запасшись боевыми патронами, он проводил большую часть времени в поисках чудища и каждое воскресенье рассказывал эту историю на церковной паперти или в обществе приятелей, отказываясь даже от партии в кегли, чтобы свободны были руки и удобнее было жестикулировать.
В начале рассказа длина змеи достигала — «и очень даже просто» — четырех метров; но когда зубоскалы-слушатели перемигивались или откровенно хохотали, Петюг немедленно прибавлял еще полметра, дабы их устрашить.
Торжественно призывая в свидетели небо — оно-де видит его правоту, — он говорил:
— Разрази меня гром, если я солгал хоть на сантиметр! Сложив руки крестом на груди и закатив глаза, он с полминуты ждал, и его сияющее лицо выражало глубокую веру и вызов. Но господь бог, который всего на свете насмотрелся, так-таки и не разразил Петюга, и он отправлялся на сельскую площадь в поисках новых слушателей. Через пять лет уже не находились люди, способные терпеливо его слушать, разве что ребятишки, которые просили «рассказать про змею» и покатывались от хохота при каждом его слове. А иногда заезжали туристы, и присяжный остряк группы, назвавшись особым уполномоченным Музея естествознания, с серьезным видом допытывался, какого размера голова чудища, сколько у него зубов, и просил показать, как оно шипит; тогда Петюг, к полному удовольствию окружающих, пускал шип по-змеиному. Словом, он стал деревенским дурачком и позорищем для всей своей родни.
***
И вот чудище предстало перед нашими глазами!
Теперь мы можем засвидетельствовать правоту Петюга и, поклявшись на сельской площади «крестом деревянным, крестом железным», восстановить честь мученика, превращенного в шута, и он со слезами прижмет нас к груди.
Затем все местные охотники устроят облаву (как в Индокитае, когда в джунглях замечен тигр-людоед), и именно нам выпадет почетная обязанность быть их проводниками!
***
Увидев такую страшную гадину, многие мужчины отступили бы и каждая разумная женщина обратилась бы в бегство, со мною же обстояло иначе: близкое знакомство с краснокожими, отвага моих любимых героев (они ведь никогда не отступят перед стадом диких слонов, они рады чудесной возможности сразиться!) -все это воспитало во мне героический дух, который вдобавок поддерживало детское еще стремление к лицедейству, свойственное мальчишкам, и уверенность, что исход подобного приключения может быть только счастливым, во всяком случае для положительного персонажа.
Я сделал шаг к откосу, хоть при моем малом росте гадина была вдвое больше меня. Лили в ужасе попытался меня удержать: он-то не читал моих книг!
— Несчастный! Она только глянет, и кровь у тебя мигом станет жидкая, как вода!
Не ответив ни слова, я оттолкнул Лили и ползком взобрался на верхний край отвесной скалы.
Чудовище было на месте, неподвижное, ужасное.
Шею змеи колыхали медленные волнообразные движения, и то тут, то там выпирал огромный комок, скользя все ниже и ниже; это был заглатываемый змеею заяц, уши которого, торчавшие из ее пасти, теперь укоротились вдвое.
Лили бесшумно подкрался ко мне и делился своими впечатлениями, молча щипля меня за руку. Я отвечал гримасами, выражая ужас и восхищение.
Затем я знаком велел ему отойти, и, удалившись на некоторое расстояние, мы начали тихо совещаться.
— Видишь тот большой камень на краю обрыва? Он как раз над змеей; если его столкнуть, он свалится на нее!
— Ты с ума сошел! — ответил Лили. — Мы наверняка не попадем, и тогда она на нас озлится.
— Она не может сюда доползти, у нее же заяц в глотке! Идем!
Я снова взобрался на свой наблюдательный пост. Лили следовал за мной.
Я показал ему пальцем на выступавшую у самого ската отвесную скалу; казалось, она неминуемо должна упасть прямо на страшную плоскую голову. Мы стали толкать скалу в четыре руки. Она поддавалась нашим усилиям не больше, чем придорожный столб. Тогда Лили лег на спину; я сделал то же. Опираясь на бугристый склон за нами и цепляясь за края трещин в земле, мы разом толкнули пятками скалу — изо всей силы, сколько позволяли нам наши ножки кузнечиков. Она весила гораздо больше нас обоих, раскачать ее нам не удалось, мы только чуть-чуть ее приподняли, и под нею открылась черная щель.
Вытянувшись как струнка и напрягаясь так, что на шее у него вздулись жилы, Лили прошептал:
— Держись крепко!
Правой рукой он пошарил по земле, сгреб несколько камней и швырнул их в открывшуюся щель. Пока я отчаянно выгибался дугой и удерживал скалу ногами, Лили много раз повторял свой маневр и наконец сказал:
— Теперь потихоньку отпускай.
Скала откачнулась, но занять прежнее положение ей мешала кучка насыпанных под нею камней, и теперь она стояла, накренившись вперед.
Мы трижды подкладывали камни, и тяжелая скалистая плита мало-помалу нависла над ложбиной. Мы сделали последнюю передышку. Лили прошептал:
— Разотри хорошенько ноги и дыши во всю мочь. Четыре вдоха!
Я растер икры и сделал четыре вдоха.
— Обопрись хорошенько спиной! На этот раз скала поддастся. Считаю до трех!
Лили тихо сосчитал до трех. Я так сильно напрягся, что все мое тело от пяток до плеч снова выгнулось дугой; верхний конец плиты медленно отклонился, секунду раскачивался и исчез.
Я услышал глухой гул, затем грохот обвала, от которого подо мной задрожала земля… Лили широко раскрыл испуганные глаза, и мы на четвереньках подползли к краю обрыва.
Я плохо рассчитал траекторию полета нашего снаряда, но судьба, которая нередко принимает участие в маленьких мальчиках, исправила мою ошибку.
Наша скала упала на небольшой выступ размытого пласта, и от ската ущелья оторвалась огромная глыба голубоватого известняка, которая рухнула на змею. Страшную голову скрыла груда осыпи, но змея с такой силой хлестала хвостом по можжевельнику и розмарину, что нас обуял ужас. Мы без памяти скатились кубарем вниз, словно зайцы от гончих, и таким манером доскакали до «Новой усадьбы».
Дядя Жюль и отец выходили из дому с ружьями за плечами: они держали путь к высоким соснам на Красной Маковке, куда на ночь слетались вяхири.
Завидев, как мы несемся вскачь, они остановились посреди дороги.
Задыхаясь и для большего эффекта делая паузу после каждого слова, я вкратце рассказал о нашем подвиге и сел в изнеможении на камень.
Лицо дяди Жюля выражало недоверие.
— Ого-го! И она в самом деле такая длинная?
— Как отсюда до той оливы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Через неделю все пришли к выводу, что Петюг видел большого ужа, что Горюн гоняется за какой-нибудь юной красоткой, а все остальное — плод воображения, разгоряченного жакезовым вином.
Но Петюг твердо стоял на своем. Запасшись боевыми патронами, он проводил большую часть времени в поисках чудища и каждое воскресенье рассказывал эту историю на церковной паперти или в обществе приятелей, отказываясь даже от партии в кегли, чтобы свободны были руки и удобнее было жестикулировать.
В начале рассказа длина змеи достигала — «и очень даже просто» — четырех метров; но когда зубоскалы-слушатели перемигивались или откровенно хохотали, Петюг немедленно прибавлял еще полметра, дабы их устрашить.
Торжественно призывая в свидетели небо — оно-де видит его правоту, — он говорил:
— Разрази меня гром, если я солгал хоть на сантиметр! Сложив руки крестом на груди и закатив глаза, он с полминуты ждал, и его сияющее лицо выражало глубокую веру и вызов. Но господь бог, который всего на свете насмотрелся, так-таки и не разразил Петюга, и он отправлялся на сельскую площадь в поисках новых слушателей. Через пять лет уже не находились люди, способные терпеливо его слушать, разве что ребятишки, которые просили «рассказать про змею» и покатывались от хохота при каждом его слове. А иногда заезжали туристы, и присяжный остряк группы, назвавшись особым уполномоченным Музея естествознания, с серьезным видом допытывался, какого размера голова чудища, сколько у него зубов, и просил показать, как оно шипит; тогда Петюг, к полному удовольствию окружающих, пускал шип по-змеиному. Словом, он стал деревенским дурачком и позорищем для всей своей родни.
***
И вот чудище предстало перед нашими глазами!
Теперь мы можем засвидетельствовать правоту Петюга и, поклявшись на сельской площади «крестом деревянным, крестом железным», восстановить честь мученика, превращенного в шута, и он со слезами прижмет нас к груди.
Затем все местные охотники устроят облаву (как в Индокитае, когда в джунглях замечен тигр-людоед), и именно нам выпадет почетная обязанность быть их проводниками!
***
Увидев такую страшную гадину, многие мужчины отступили бы и каждая разумная женщина обратилась бы в бегство, со мною же обстояло иначе: близкое знакомство с краснокожими, отвага моих любимых героев (они ведь никогда не отступят перед стадом диких слонов, они рады чудесной возможности сразиться!) -все это воспитало во мне героический дух, который вдобавок поддерживало детское еще стремление к лицедейству, свойственное мальчишкам, и уверенность, что исход подобного приключения может быть только счастливым, во всяком случае для положительного персонажа.
Я сделал шаг к откосу, хоть при моем малом росте гадина была вдвое больше меня. Лили в ужасе попытался меня удержать: он-то не читал моих книг!
— Несчастный! Она только глянет, и кровь у тебя мигом станет жидкая, как вода!
Не ответив ни слова, я оттолкнул Лили и ползком взобрался на верхний край отвесной скалы.
Чудовище было на месте, неподвижное, ужасное.
Шею змеи колыхали медленные волнообразные движения, и то тут, то там выпирал огромный комок, скользя все ниже и ниже; это был заглатываемый змеею заяц, уши которого, торчавшие из ее пасти, теперь укоротились вдвое.
Лили бесшумно подкрался ко мне и делился своими впечатлениями, молча щипля меня за руку. Я отвечал гримасами, выражая ужас и восхищение.
Затем я знаком велел ему отойти, и, удалившись на некоторое расстояние, мы начали тихо совещаться.
— Видишь тот большой камень на краю обрыва? Он как раз над змеей; если его столкнуть, он свалится на нее!
— Ты с ума сошел! — ответил Лили. — Мы наверняка не попадем, и тогда она на нас озлится.
— Она не может сюда доползти, у нее же заяц в глотке! Идем!
Я снова взобрался на свой наблюдательный пост. Лили следовал за мной.
Я показал ему пальцем на выступавшую у самого ската отвесную скалу; казалось, она неминуемо должна упасть прямо на страшную плоскую голову. Мы стали толкать скалу в четыре руки. Она поддавалась нашим усилиям не больше, чем придорожный столб. Тогда Лили лег на спину; я сделал то же. Опираясь на бугристый склон за нами и цепляясь за края трещин в земле, мы разом толкнули пятками скалу — изо всей силы, сколько позволяли нам наши ножки кузнечиков. Она весила гораздо больше нас обоих, раскачать ее нам не удалось, мы только чуть-чуть ее приподняли, и под нею открылась черная щель.
Вытянувшись как струнка и напрягаясь так, что на шее у него вздулись жилы, Лили прошептал:
— Держись крепко!
Правой рукой он пошарил по земле, сгреб несколько камней и швырнул их в открывшуюся щель. Пока я отчаянно выгибался дугой и удерживал скалу ногами, Лили много раз повторял свой маневр и наконец сказал:
— Теперь потихоньку отпускай.
Скала откачнулась, но занять прежнее положение ей мешала кучка насыпанных под нею камней, и теперь она стояла, накренившись вперед.
Мы трижды подкладывали камни, и тяжелая скалистая плита мало-помалу нависла над ложбиной. Мы сделали последнюю передышку. Лили прошептал:
— Разотри хорошенько ноги и дыши во всю мочь. Четыре вдоха!
Я растер икры и сделал четыре вдоха.
— Обопрись хорошенько спиной! На этот раз скала поддастся. Считаю до трех!
Лили тихо сосчитал до трех. Я так сильно напрягся, что все мое тело от пяток до плеч снова выгнулось дугой; верхний конец плиты медленно отклонился, секунду раскачивался и исчез.
Я услышал глухой гул, затем грохот обвала, от которого подо мной задрожала земля… Лили широко раскрыл испуганные глаза, и мы на четвереньках подползли к краю обрыва.
Я плохо рассчитал траекторию полета нашего снаряда, но судьба, которая нередко принимает участие в маленьких мальчиках, исправила мою ошибку.
Наша скала упала на небольшой выступ размытого пласта, и от ската ущелья оторвалась огромная глыба голубоватого известняка, которая рухнула на змею. Страшную голову скрыла груда осыпи, но змея с такой силой хлестала хвостом по можжевельнику и розмарину, что нас обуял ужас. Мы без памяти скатились кубарем вниз, словно зайцы от гончих, и таким манером доскакали до «Новой усадьбы».
Дядя Жюль и отец выходили из дому с ружьями за плечами: они держали путь к высоким соснам на Красной Маковке, куда на ночь слетались вяхири.
Завидев, как мы несемся вскачь, они остановились посреди дороги.
Задыхаясь и для большего эффекта делая паузу после каждого слова, я вкратце рассказал о нашем подвиге и сел в изнеможении на камень.
Лицо дяди Жюля выражало недоверие.
— Ого-го! И она в самом деле такая длинная?
— Как отсюда до той оливы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102