Но в конце концов, мне думается, что с мужем придется вместе жить, а не только показывать его на обедах и файв-о-клоках.
Сегодня он был исключительно мил. Бетси и миссис Ливермор совершенно влюбились в него, а я — только чуточку. Он произнес блестящую речь о благополучии Явы. Мы давно уже ломаем себе голову, где устроить ночлег для нашей обезьянки, и Гордон доказал с неоспоримой логичностью, что раз ее подарил нам Джимми, а Джимми — друг Перси, то она должна спать у Перси. Гордон прирожденный оратор, и аудитория действует на него, как шампанское. Он может рассуждать с такой же серьезностью об обезьяне, как о величайшем герое, когда-либо проливавшем свою кровь за отечество.
Я просто чуть не расплакалась, когда он описывал одиночество Явы, проводящей бессонные ночи в нашем подвале для угля и вспоминающей о своих братьях, которые играют в далеких джунглях.
У человека, который умеет так говорить, — большая будущность. Не сомневаюсь, что лет через двадцать я буду голосовать за него на президентских выборах.
Мы прекрасно провели время и совершенно забыли — на три часа, — что вокруг мирно спят 107 сироток. Как я ни люблю их, все же приятно время от времени от них избавиться.
Мои гости ушли в десять часов, а теперь, должно быть, полночь. (Часы опять остановились, Джейн аккуратнейшим образом забывает заводить их.) Однако я знаю, что уже поздно, и, как женщина, обязана для поддержания красоты позаботиться о первом сне, особенно теперь, когда под рукой — хороший поклонник.
Допишу завтра. Спокойной ночи!
Суббота.
Гордон провел утро в играх с моими детьми и в проектировании нескольких разумных подарков на будущее. Ему кажется, что три красиво разрисованных столба с племенными знаками придали бы привлекательности нашему индейскому лагерю. Он преподнес нашим малышам три дюжины розовых костюмчиков. Розовый цвет весьма популярен у заведующей этого заведения, которой страшно надоел синий. Наш великодушный друг забавляется мыслью о паре осликов с седлами и о маленькой красной колясочке. Разве не чудесно, что отец Гордона так щедро позаботился о нем и что у него самого — благотворительные наклонности? В настоящее время он завтракает с Перси в гостинице и, я надеюсь, впитывает новые идеи из области филантропии.
Ты, может быть, думаешь, что я не наслаждаюсь перерывом в монотонной, приютской жизни? Говори, что хочешь, о моем прекрасном правлении, милая миссис Пендльтон, но для меня совершенно неестественно быть такой постоянной. Я очень часто нуждаюсь в перемене. Вот почему Гордон, со своим оптимизмом и мальчишеством, так освежает, а главное — так хорошо успокаивает после слишком большой порции доктора!
Воскресенье, утром.
Должна рассказать тебе, чем кончился визит Гордона. Он собирался уехать в четыре, но, в недобрую минуту, я попросила его остаться до половины десятого, и вчера после обеда мы с ним и с Сингапуром совершили большую прогулку, далеко за пределы мира, видимого из башен нашего приюта. По дороге мы остановились в прелестной маленькой корчме, где сытно поужинали ветчиною и яйцами. Сингапур так безобразно жрал, что до сих пор еще еле ходит.
Нам было очень весело, и я чувствовала, что совсем отдохнула от своей монотонной жизни. Хорошего настроения хватило бы мне на много дней, если бы не одно неприятное происшествие. Мне ужасно жалко, что такой хороший, солнечный, беззаботный день так плохо кончился. Мы вернулись весьма прозаично в трамвае и добрались до П.Д.Г. к девяти часам, как раз вовремя, чтобы побежать на станцию и поспеть к поезду. Поэтому я не попросила его войти, а вежливо пожелала ему счастливого пути у ворот.
У панели, в тени дома, стоял автомобиль. Я узнала его и решила, что доктор в доме с мистером Уизерспуном. (Они часто вместе проводят вечера в лаборатории.) Так вот. Гордона в момент расставания охватил злосчастный порыв, и он стал со свойственной ему пылкостью уговаривать, чтобы я бросила этот приют и взялась заведовать частным домом. Видела ли ты когда-нибудь что-нибудь похожее? У него для обсуждения этого вопроса был целый день и мили пустых лугов, а вместо этого он выбрал наш порог.
Я не знаю точно, что я сказала; я старалась обратить все в шутку. Он прислонился к столбу и настаивал на том, чтобы обсудить это все немедленно. Я знала, что он опоздает на поезд и что все окна у нас открыты. Мужчине никогда и на ум не придет, что кто-нибудь может подслушать; о приличиях всегда приходится думать женщине.
Я очень хотела избавиться от него и была, вероятно, изрядно резка и бестактна. Он начал сердиться, но тут, по какой-то роковой случайности, его взгляд упал на автомобиль. Он узнал его и стал насмехаться над доктором. Он обозвал его «старым хрычом», «заразой» и целым потоком самых ужасных, невоспитанных и глупых прозвищ.
Я принялась уверять его с убедительнейшей серьезностью, что доктор меня ни капельки не интересует, что я его считаю просто смешным и пр., и пр., как вдруг доктор вышел из автомобиля и подошел к нам.
В эту минуту я с восторгом провалилась бы сквозь землю! Доктор явно сердился, как и следовало ожидать после всего, что ему пришлось выслушать, но держался холодно и спокойно.
Гордон весь кипел от злости, я же была в ужасе от глупой и бессмысленной каши, которую сама так неожиданно заварила. Доктор с безукоризненной вежливостью попросил у меня прощения за то, что невольно подслушал наш разговор, а затем обратился к Гордону и холодно пригласил его сесть к нему в автомобиль и поехать на станцию.
Я умоляла его не ездить. Я не хотела, чтобы они ссорились из-за меня. Но они, не обращая на меня ни малейшего внимания, влезли в машину и укатили, оставив меня в полной растерянности на пороге дома.
Я вошла, легла в постель и часами лежала без сна, ожидая какого-нибудь — сама не знаю какого — взрыва. Теперь одиннадцать часов, и доктора все еще нет. Я и представить себе не могу, как я с ним встречусь, когда он приедет. Думаю, что спрячусь в платяной шкаф.
Никогда еще в жизни я не была в таком нелепом и глупом положении! По-видимому, я теперь поссорилась с Гордоном — хотя положительно не знаю, — и, конечно, мои отношения с доктором будут крайне натянутыми. Я наговорила о нем столько гадостей — ты ведь знаешь мою глупую манеру болтать всякую чепуху, которой на самом деле я вовсе не думаю.
Ах, если бы теперь было вчера утром! Я бы отправила Гордона в четыре.
Салли.
Воскресенье, после обеда.
Уважаемый доктор Мак-Рэй!
Какая это была ужасная, глупая, отвратительная история! Но Вы должны бы уже достаточно знать меня и понять, что я никогда не думаю тех глупостей, которые говорю. Язык у меня никак не связан с мозгом, он движется сам по себе. Я кажусь Вам, наверное, очень неблагодарной после всей той помощи, которую Вы мне оказали, и после терпения, которое Вы (иногда) выказывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Сегодня он был исключительно мил. Бетси и миссис Ливермор совершенно влюбились в него, а я — только чуточку. Он произнес блестящую речь о благополучии Явы. Мы давно уже ломаем себе голову, где устроить ночлег для нашей обезьянки, и Гордон доказал с неоспоримой логичностью, что раз ее подарил нам Джимми, а Джимми — друг Перси, то она должна спать у Перси. Гордон прирожденный оратор, и аудитория действует на него, как шампанское. Он может рассуждать с такой же серьезностью об обезьяне, как о величайшем герое, когда-либо проливавшем свою кровь за отечество.
Я просто чуть не расплакалась, когда он описывал одиночество Явы, проводящей бессонные ночи в нашем подвале для угля и вспоминающей о своих братьях, которые играют в далеких джунглях.
У человека, который умеет так говорить, — большая будущность. Не сомневаюсь, что лет через двадцать я буду голосовать за него на президентских выборах.
Мы прекрасно провели время и совершенно забыли — на три часа, — что вокруг мирно спят 107 сироток. Как я ни люблю их, все же приятно время от времени от них избавиться.
Мои гости ушли в десять часов, а теперь, должно быть, полночь. (Часы опять остановились, Джейн аккуратнейшим образом забывает заводить их.) Однако я знаю, что уже поздно, и, как женщина, обязана для поддержания красоты позаботиться о первом сне, особенно теперь, когда под рукой — хороший поклонник.
Допишу завтра. Спокойной ночи!
Суббота.
Гордон провел утро в играх с моими детьми и в проектировании нескольких разумных подарков на будущее. Ему кажется, что три красиво разрисованных столба с племенными знаками придали бы привлекательности нашему индейскому лагерю. Он преподнес нашим малышам три дюжины розовых костюмчиков. Розовый цвет весьма популярен у заведующей этого заведения, которой страшно надоел синий. Наш великодушный друг забавляется мыслью о паре осликов с седлами и о маленькой красной колясочке. Разве не чудесно, что отец Гордона так щедро позаботился о нем и что у него самого — благотворительные наклонности? В настоящее время он завтракает с Перси в гостинице и, я надеюсь, впитывает новые идеи из области филантропии.
Ты, может быть, думаешь, что я не наслаждаюсь перерывом в монотонной, приютской жизни? Говори, что хочешь, о моем прекрасном правлении, милая миссис Пендльтон, но для меня совершенно неестественно быть такой постоянной. Я очень часто нуждаюсь в перемене. Вот почему Гордон, со своим оптимизмом и мальчишеством, так освежает, а главное — так хорошо успокаивает после слишком большой порции доктора!
Воскресенье, утром.
Должна рассказать тебе, чем кончился визит Гордона. Он собирался уехать в четыре, но, в недобрую минуту, я попросила его остаться до половины десятого, и вчера после обеда мы с ним и с Сингапуром совершили большую прогулку, далеко за пределы мира, видимого из башен нашего приюта. По дороге мы остановились в прелестной маленькой корчме, где сытно поужинали ветчиною и яйцами. Сингапур так безобразно жрал, что до сих пор еще еле ходит.
Нам было очень весело, и я чувствовала, что совсем отдохнула от своей монотонной жизни. Хорошего настроения хватило бы мне на много дней, если бы не одно неприятное происшествие. Мне ужасно жалко, что такой хороший, солнечный, беззаботный день так плохо кончился. Мы вернулись весьма прозаично в трамвае и добрались до П.Д.Г. к девяти часам, как раз вовремя, чтобы побежать на станцию и поспеть к поезду. Поэтому я не попросила его войти, а вежливо пожелала ему счастливого пути у ворот.
У панели, в тени дома, стоял автомобиль. Я узнала его и решила, что доктор в доме с мистером Уизерспуном. (Они часто вместе проводят вечера в лаборатории.) Так вот. Гордона в момент расставания охватил злосчастный порыв, и он стал со свойственной ему пылкостью уговаривать, чтобы я бросила этот приют и взялась заведовать частным домом. Видела ли ты когда-нибудь что-нибудь похожее? У него для обсуждения этого вопроса был целый день и мили пустых лугов, а вместо этого он выбрал наш порог.
Я не знаю точно, что я сказала; я старалась обратить все в шутку. Он прислонился к столбу и настаивал на том, чтобы обсудить это все немедленно. Я знала, что он опоздает на поезд и что все окна у нас открыты. Мужчине никогда и на ум не придет, что кто-нибудь может подслушать; о приличиях всегда приходится думать женщине.
Я очень хотела избавиться от него и была, вероятно, изрядно резка и бестактна. Он начал сердиться, но тут, по какой-то роковой случайности, его взгляд упал на автомобиль. Он узнал его и стал насмехаться над доктором. Он обозвал его «старым хрычом», «заразой» и целым потоком самых ужасных, невоспитанных и глупых прозвищ.
Я принялась уверять его с убедительнейшей серьезностью, что доктор меня ни капельки не интересует, что я его считаю просто смешным и пр., и пр., как вдруг доктор вышел из автомобиля и подошел к нам.
В эту минуту я с восторгом провалилась бы сквозь землю! Доктор явно сердился, как и следовало ожидать после всего, что ему пришлось выслушать, но держался холодно и спокойно.
Гордон весь кипел от злости, я же была в ужасе от глупой и бессмысленной каши, которую сама так неожиданно заварила. Доктор с безукоризненной вежливостью попросил у меня прощения за то, что невольно подслушал наш разговор, а затем обратился к Гордону и холодно пригласил его сесть к нему в автомобиль и поехать на станцию.
Я умоляла его не ездить. Я не хотела, чтобы они ссорились из-за меня. Но они, не обращая на меня ни малейшего внимания, влезли в машину и укатили, оставив меня в полной растерянности на пороге дома.
Я вошла, легла в постель и часами лежала без сна, ожидая какого-нибудь — сама не знаю какого — взрыва. Теперь одиннадцать часов, и доктора все еще нет. Я и представить себе не могу, как я с ним встречусь, когда он приедет. Думаю, что спрячусь в платяной шкаф.
Никогда еще в жизни я не была в таком нелепом и глупом положении! По-видимому, я теперь поссорилась с Гордоном — хотя положительно не знаю, — и, конечно, мои отношения с доктором будут крайне натянутыми. Я наговорила о нем столько гадостей — ты ведь знаешь мою глупую манеру болтать всякую чепуху, которой на самом деле я вовсе не думаю.
Ах, если бы теперь было вчера утром! Я бы отправила Гордона в четыре.
Салли.
Воскресенье, после обеда.
Уважаемый доктор Мак-Рэй!
Какая это была ужасная, глупая, отвратительная история! Но Вы должны бы уже достаточно знать меня и понять, что я никогда не думаю тех глупостей, которые говорю. Язык у меня никак не связан с мозгом, он движется сам по себе. Я кажусь Вам, наверное, очень неблагодарной после всей той помощи, которую Вы мне оказали, и после терпения, которое Вы (иногда) выказывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52