Неужели тебе это все ещё не ясно?
— Аб-со-лютно ясно! — холодно отчеканила мама. — Важно только, как складываются дела у тебя, а как они складываются у меня, на это можно наплевать и забыть.
— Не наплевать, а разумно рассудить, что важнее для нас.
— Пожалуйста, не подавай дурных примеров Виктору, не кричи. Он и так последнее время распустился до безобразия.
На всякий случай я не очень громко буркнул:
— Ничего я не распустился.
Они меня не услышали, им было не до меня. Решалось нечто очень важное, и я надеялся догадаться, что именно, до того, как меня выдворят из дома. Куда это папа хочет сорвать маму, не считаясь с её планами? Мама всегда в подобных случаях иронизировала насчёт «гениальных людей» и «простых смертных», подразумевая в первом случае папу, а во втором себя. Насчёт её планов я тоже кое-что слышал. Осенью она собиралась защищать кандидатскую диссертацию. Папа-то уже работал над докторской диссертацией, кандидатскую он защитил почти сразу после института.
— Не понимаю! — воскликнул он, опять запустив все пальцы в свои кудри. — Просто не понимаю! Неужели тебе самой не интересно?
Мама защёлкнула крышку чемодана и выпрямилась.
— Может быть, мы все это обсудим без Виктора?
— Ну хорошо, хорошо, — сказал папа, подхватывая чемодан. — Идём, Виктор.
Мы спустились со своего тринадцатого этажа, и я совсем расстроился. В пятницу, да ещё в такой тёплый майский день, уезжать от ребят и начавшего зеленеть парка! Пропала суббота, пропало воскресенье, которых всегда ждёшь не дождёшься. А мы-то с Ленькой размечтались!
Я было заикнулся, что хочу забежать к Лене Кузовлеву предупредить его о внезапном отъезде, но папа раздражённо прикрикнул на меня, и я покорно полез в наш беленький «Москвич», в знак протеста — на заднее сиденье.
2. …И НАЗОВЁМ «ЗАПИСКИ ВИКВИКСКОГО КЛУБА».
У бабушки я на этот раз пробыл необычайно долго — больше трёх недель, — причём за весь этот срок папа с мамой известили нас лишь один раз. И сколько я ни допытывался у бабушки Прасковьи, что всё это значит, она неизменно пожимала плечами: «Откуда мне знать, Витенька? Может, на работе у них что-то такое эдакое, не для нашего с тобой ума, может, ещё что. Значит, нам с тобой знать пока не положено. Придёт срок, скажут».
Но по лукавым морщинкам у её глаз я догадывался, что она-то знает правду, только ей не велено мне ничего говорить.
Я изнывал от любопытства и очень скучал по дому, по ребятам, которые уже начали осваивать подсохшую территорию парка. Наконец за несколько дней до окончания учебного года папа приехал, чтобы меня забрать — и бабушку тоже.
Я возрадовался:
— Бабушка, ты к нам насовсем?
— Нет, Витенька, — вздохнула почему-то она, — я вас только провожу до самолёта и…
Спохватившись, что проговорилась, она испуганно поглядела на папу. Он махнул рукой:
— Теперь можно, чего уж там. Одним словом, едем мы с тобой, Виктор-помидор, в Лондон.
— Ку-да?!
— В Лондон, в Англию. Есть, понимаешь, такая страна на свете — Англия. Не слыхал? Говорил ведь тебе: учи географию, пригодится.
Он хотел шуточками загладить нанесённую мне обиду, но я сразу дал понять, что ничего у него не выйдет. Такая невероятная новость, такая огромная перемена в нашей жизни, а они просто взяли и отправили сына подальше! И бабушка хороша. Знала и даже не намекнула. Она по моему взгляду прочла мою мысль и виновато произнесла:
— Витенька, ведь не ведено мне было…
— Ты старше их, они ничего тебе велеть не могли, — непреклонно отвёл я её довод. — Никогда тебе не прощу.
Отец насупился:
— Ну, вот что, молодой человек, ты говори, да не заговаривайся. Когда сочли нужным, тогда и сказали. У нас это время и без тебя голова кругом шла — столько разных дел навалилось. Скажи спасибо бабушке, что выручила нас, как всегда, а то насиделся бы дома голодный.
— Лучше бы голодный! — проворчал я непримиримо и замолчал.
Так бы я промолчал до самого дома, если бы папа не пробормотал, высунув голову из машины и задрав её в небо, затянутое густыми облаками:
— Хоть бы погода не испортилась окончательно… Не хватало ещё в аэропорту застрять!
— В каком аэропорту? — завопил я. — Мы разве уже сегодня уезжаем?
— Чего ты орёшь как резаный? — осадил он меня. — Тебе русским языком так и было сказано: сегодня. Только не уезжаем, а улетаем. В пять надо уже быть в Шереметьево.
Новый сюрприз! Значит, я ни собраться толком, ни с ребятами толком попрощаться не успею. Удружили мне родители с бабушкой вместе!
— Ну и я вам больше никогда ничего не скажу, — пообещал я папе, отворачиваясь к окну, чтобы окончательно набрать в рот воды. Однако мне снова пришлось нарушить обет молчания, потому что меня пронзила одна мысль: — А как же я поеду без табеля за пятый класс? Кто же меня там примет в школу?
— Ах, чёрт! — вскричал папа, стукнув кулаком по рулю. — Совсем из головы выскочило. Ну ничего, что-нибудь придумаем.
— Да очень все просто, — успокоила его бабушка. — Схожу в школу, скажу, что спешно собирались, возьму табель, личное дело и пришлю, куда скажете. Слава богу, знают меня его учителя.
Ещё бы не знали, если она все пять лет присутствовала на всех родительских собраниях вместо папы с мамой.
Когда мы подрулили к нашему подъезду, я твёрдо заявил папе, что прежде всего мне нужно попрощаться с Ленькой.
— Ну что ж, законное желание, — разрешил он. — Только не торчи у своего друга до отлёта.
Продолжительные звонки в Ленькину квартиру остались без ответа. Я было приуныл, но тут же вспомнил, что мать часто заставляла Леньку гулять с маленькой, совсем недавно появившейся сестрёнкой. Он вполне мог находиться в сквере.
Так оно и оказалось. Ленька сидел на скамеечке, держа в одной руке толстенную книжку, а другой покачивая коляску, в которой надрывалась плачем его сестра. Ленька её воплей, казалось, не замечал, он умел читать в любой обстановке. Вообще это просто чудо, что мы с ним дружили и почти не ругались: мне мои родители вечно ставили в пример и его пятёрки и его начитанность.
— Привет! — сказал я ему, подходя быстрым шагом. — Чего это она у тебя орёт?
— Здравствуй, Виквик. Кто её знает, чего она разошлась. Орёт и орёт без конца, — посетовал он беззлобно. — И пелёнку ведь сменил, а все орёт. Ты куда пропал?
— Да понимаешь… — Я запнулся, потому что не хватало духу нанести ему удар вот так, с ходу.
Мы с ним дружили по-настоящему, ничего не таили друг от друга, строили сообща планы на будущее, и планы эти вырисовывались таким манером, что мы с Ленькой всегда будем вместе. И вдруг я уезжаю, да ещё куда — за тридевять земель, в чужую страну, а он остаётся один. Всё-таки я сказал ему, что уезжаю.
Между прочим, прозвище «Виквик» тоже он для меня придумал. Оно появилось на свет опять-таки благодаря его пристрастию к книгам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Аб-со-лютно ясно! — холодно отчеканила мама. — Важно только, как складываются дела у тебя, а как они складываются у меня, на это можно наплевать и забыть.
— Не наплевать, а разумно рассудить, что важнее для нас.
— Пожалуйста, не подавай дурных примеров Виктору, не кричи. Он и так последнее время распустился до безобразия.
На всякий случай я не очень громко буркнул:
— Ничего я не распустился.
Они меня не услышали, им было не до меня. Решалось нечто очень важное, и я надеялся догадаться, что именно, до того, как меня выдворят из дома. Куда это папа хочет сорвать маму, не считаясь с её планами? Мама всегда в подобных случаях иронизировала насчёт «гениальных людей» и «простых смертных», подразумевая в первом случае папу, а во втором себя. Насчёт её планов я тоже кое-что слышал. Осенью она собиралась защищать кандидатскую диссертацию. Папа-то уже работал над докторской диссертацией, кандидатскую он защитил почти сразу после института.
— Не понимаю! — воскликнул он, опять запустив все пальцы в свои кудри. — Просто не понимаю! Неужели тебе самой не интересно?
Мама защёлкнула крышку чемодана и выпрямилась.
— Может быть, мы все это обсудим без Виктора?
— Ну хорошо, хорошо, — сказал папа, подхватывая чемодан. — Идём, Виктор.
Мы спустились со своего тринадцатого этажа, и я совсем расстроился. В пятницу, да ещё в такой тёплый майский день, уезжать от ребят и начавшего зеленеть парка! Пропала суббота, пропало воскресенье, которых всегда ждёшь не дождёшься. А мы-то с Ленькой размечтались!
Я было заикнулся, что хочу забежать к Лене Кузовлеву предупредить его о внезапном отъезде, но папа раздражённо прикрикнул на меня, и я покорно полез в наш беленький «Москвич», в знак протеста — на заднее сиденье.
2. …И НАЗОВЁМ «ЗАПИСКИ ВИКВИКСКОГО КЛУБА».
У бабушки я на этот раз пробыл необычайно долго — больше трёх недель, — причём за весь этот срок папа с мамой известили нас лишь один раз. И сколько я ни допытывался у бабушки Прасковьи, что всё это значит, она неизменно пожимала плечами: «Откуда мне знать, Витенька? Может, на работе у них что-то такое эдакое, не для нашего с тобой ума, может, ещё что. Значит, нам с тобой знать пока не положено. Придёт срок, скажут».
Но по лукавым морщинкам у её глаз я догадывался, что она-то знает правду, только ей не велено мне ничего говорить.
Я изнывал от любопытства и очень скучал по дому, по ребятам, которые уже начали осваивать подсохшую территорию парка. Наконец за несколько дней до окончания учебного года папа приехал, чтобы меня забрать — и бабушку тоже.
Я возрадовался:
— Бабушка, ты к нам насовсем?
— Нет, Витенька, — вздохнула почему-то она, — я вас только провожу до самолёта и…
Спохватившись, что проговорилась, она испуганно поглядела на папу. Он махнул рукой:
— Теперь можно, чего уж там. Одним словом, едем мы с тобой, Виктор-помидор, в Лондон.
— Ку-да?!
— В Лондон, в Англию. Есть, понимаешь, такая страна на свете — Англия. Не слыхал? Говорил ведь тебе: учи географию, пригодится.
Он хотел шуточками загладить нанесённую мне обиду, но я сразу дал понять, что ничего у него не выйдет. Такая невероятная новость, такая огромная перемена в нашей жизни, а они просто взяли и отправили сына подальше! И бабушка хороша. Знала и даже не намекнула. Она по моему взгляду прочла мою мысль и виновато произнесла:
— Витенька, ведь не ведено мне было…
— Ты старше их, они ничего тебе велеть не могли, — непреклонно отвёл я её довод. — Никогда тебе не прощу.
Отец насупился:
— Ну, вот что, молодой человек, ты говори, да не заговаривайся. Когда сочли нужным, тогда и сказали. У нас это время и без тебя голова кругом шла — столько разных дел навалилось. Скажи спасибо бабушке, что выручила нас, как всегда, а то насиделся бы дома голодный.
— Лучше бы голодный! — проворчал я непримиримо и замолчал.
Так бы я промолчал до самого дома, если бы папа не пробормотал, высунув голову из машины и задрав её в небо, затянутое густыми облаками:
— Хоть бы погода не испортилась окончательно… Не хватало ещё в аэропорту застрять!
— В каком аэропорту? — завопил я. — Мы разве уже сегодня уезжаем?
— Чего ты орёшь как резаный? — осадил он меня. — Тебе русским языком так и было сказано: сегодня. Только не уезжаем, а улетаем. В пять надо уже быть в Шереметьево.
Новый сюрприз! Значит, я ни собраться толком, ни с ребятами толком попрощаться не успею. Удружили мне родители с бабушкой вместе!
— Ну и я вам больше никогда ничего не скажу, — пообещал я папе, отворачиваясь к окну, чтобы окончательно набрать в рот воды. Однако мне снова пришлось нарушить обет молчания, потому что меня пронзила одна мысль: — А как же я поеду без табеля за пятый класс? Кто же меня там примет в школу?
— Ах, чёрт! — вскричал папа, стукнув кулаком по рулю. — Совсем из головы выскочило. Ну ничего, что-нибудь придумаем.
— Да очень все просто, — успокоила его бабушка. — Схожу в школу, скажу, что спешно собирались, возьму табель, личное дело и пришлю, куда скажете. Слава богу, знают меня его учителя.
Ещё бы не знали, если она все пять лет присутствовала на всех родительских собраниях вместо папы с мамой.
Когда мы подрулили к нашему подъезду, я твёрдо заявил папе, что прежде всего мне нужно попрощаться с Ленькой.
— Ну что ж, законное желание, — разрешил он. — Только не торчи у своего друга до отлёта.
Продолжительные звонки в Ленькину квартиру остались без ответа. Я было приуныл, но тут же вспомнил, что мать часто заставляла Леньку гулять с маленькой, совсем недавно появившейся сестрёнкой. Он вполне мог находиться в сквере.
Так оно и оказалось. Ленька сидел на скамеечке, держа в одной руке толстенную книжку, а другой покачивая коляску, в которой надрывалась плачем его сестра. Ленька её воплей, казалось, не замечал, он умел читать в любой обстановке. Вообще это просто чудо, что мы с ним дружили и почти не ругались: мне мои родители вечно ставили в пример и его пятёрки и его начитанность.
— Привет! — сказал я ему, подходя быстрым шагом. — Чего это она у тебя орёт?
— Здравствуй, Виквик. Кто её знает, чего она разошлась. Орёт и орёт без конца, — посетовал он беззлобно. — И пелёнку ведь сменил, а все орёт. Ты куда пропал?
— Да понимаешь… — Я запнулся, потому что не хватало духу нанести ему удар вот так, с ходу.
Мы с ним дружили по-настоящему, ничего не таили друг от друга, строили сообща планы на будущее, и планы эти вырисовывались таким манером, что мы с Ленькой всегда будем вместе. И вдруг я уезжаю, да ещё куда — за тридевять земель, в чужую страну, а он остаётся один. Всё-таки я сказал ему, что уезжаю.
Между прочим, прозвище «Виквик» тоже он для меня придумал. Оно появилось на свет опять-таки благодаря его пристрастию к книгам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29