— Какое наказание? — спросила Белла.
— Разве то, что мне приходится переносить сейчас, не есть наказание? Впрочем, виноват, я не хочу снова подвергать вас допросам.
— Вы подхватили неосторожно брошенное мною слово, — сказала Белла, чувствуя легкий укор совести, — чтобы выставить меня… бог знает в каком свете. Я сказала так, без всякого умысла. Если это дурно с моей стороны, прошу прощения. Но вы повторяете мои слова с умыслом, а это непростительно. Что же касается остального, то, пожалуйста, поймите, мистер Роксмит, — мы говорим обо всем этом в первый и последний раз.
— В первый и последний раз, — повторил он.
— Да! Я вас умоляю, сэр, — с жаром продолжала Белла, — перестаньте преследовать меня. Умоляю! Не пользуйтесь своим положением в этом доме для того, чтобы сделать мою жизнь здесь неприятной и тягостной. Умоляю вас! Перестаньте навязывать мне свое внимание, да еще так подчеркнуто, что это замечаю не только я, но может заметить и миссис Боффин.
— Неужели я заслужил ваш упрек?
— Ну еще бы! — ответила Белла. — Если миссис Боффин ничего не заметила, мистер Роксмит, то не по вашей вине.
— Надеюсь, это впечатление ложное. По-моему, я не подавал к нему повода. Во всяком случае, не хотел бы подавать. Но впредь можете быть совершенно спокойны. Что было, то прошло.
— Рада это слышать, — сказала Белла. — У меня совсем другие виды на будущее, зачем же вам портить свою жизнь?
— Мне портить жизнь? — воскликнул секретарь. — Мою жизнь? — Белла подметила странный тон, которым он произнес эти слова, и не менее странную улыбку. Под ее взглядом улыбка эта исчезла. — Простите меня, мисс Уилфер, — продолжал он, глядя ей в глаза, — но у вас, несомненно, есть основания, чтобы так жестоко упрекать меня, а я их не знаю. Отсутствие великодушия и честности? В чем же оно сказывается?
— Я не желаю отвечать на такие вопросы, — проговорила Белла, надменно опуская глаза.
— Я не стал бы задавать их, но вы сами вынуждаете меня к этому. Пожалейте меня, ответьте… Ответьте, хотя бы из чувства справедливости.
— Ах, сэр! — после минутного колебания сказала Белла, снова глядя на него. — Разве это великодушно и честно — использовать против меня власть, которую вам дает благосклонность мистера и миссис Боффин и ваше уменье вести их дела!
— Использовать власть против вас?
— Разве это великодушно и честно — клонить все к тому, чтобы подкрепить их одобрением свое искательство, которое, как вы уже знаете, мне не нравится и которое я решительно отвергаю!
Покойный Джон Гармон мог бы многое вытерпеть, но такое подозрение ранило бы его в самое сердце.
— Я не знаю, так ли это на самом деле, надеюсь, что нет, — но разве было великодушно и честно поступать на должность секретаря, предвидя заранее, что я буду жить здесь и невыгодой моего положения можно будет воспользоваться!
— Воспользоваться низко, жестоко, — сказал секретарь.
— Да, — подтвердила Белла.
Минуту секретарь молчал, потом заговорил снова:
— Вы ошибаетесь, мисс Уилфер. Если б вы знали, как вы ошибаетесь! Впрочем, вашей вины тут нет. Я, может быть, и заслуживаю лучшего отношения к себе, но почему, — вам этого не дано знать.
— А вам, сэр, — возразила ему Белла, снова преисполняясь негодования, — вам дано знать, почему и как я очутилась здесь. Говорят, будто вы знаете чуть ли не наизусть каждую строку и букву этого завещания и вообще все дела мистера Боффина. Так неужели же вам недостаточно того, что меня оставили кому-то в наследство точно лошадь, собаку или птицу! Неужели вы тоже решили распоряжаться мною и строите какие-то планы на мой счет, лишь только я перестала быть притчей во языцех и посмешищем для всего Лондона! Неужели мне суждено на веки вечные переходить из одних рук в другие!
— Вы не правы, мисс Уилфер, — сказал секретарь. — Если бы вы знали, как вы не правы!
— Я с радостью убедилась бы в своей неправоте, — ответила Белла.
— Вряд ли это когда-нибудь случится. Прощайте. Я, разумеется, постараюсь, чтобы мистер и миссис Боффин ничего не узнали о нашем объяснении. С тем, в чем вы меня упрекаете, покончено навсегда, можете быть уверены в этом.
— Тогда я рада, что высказалась, мистер Роксмит. Это было трудно, мучительно трудно, но это следовало сделать. Если я вас обидела, простите меня. Я неопытна в жизненных делах, немного избалована, иной раз бываю взбалмошна, но я совсем не такая дурная, как кажется некоторым, в том числе и вам.
Секретарь вышел из гостиной, после того как Белла, с присущим ей своенравием и непоследовательностью, снизошла до такого признания. Оставшись одна, она откинулась на диванные подушки и воскликнула:
— Кто бы мог подозревать, что в обворожительной женщине сидит такой дракон! — Потом поднялась, бросила на себя взгляд в зеркало и сказала, обращаясь к своему отражению: — Ну, чего же ты надулась, дурочка! — потом быстро прошлась по комнате и вздохнула: — Ах, если бы папа был здесь, мы бы с ним поговорили о браках по расчету! Но, слава богу, его нет, а то я растрепала бы ему волосы, бедняжке! — А потом она откинула в сторону свое вышивание, швырнула следом за ним книгу, села на диван, запела какую-то песенку, сфальшивила на первых же нотах и окончательно не сладила с ней.
А Джон Роксмит? Что делал в это время Джон Роксмит?
Он спустился в свой кабинет и там закопал Джона Гармона еще глубже. Потом взял шляпу, вышел из особняка и по дороге в Холлоуэй, или не в Холлоуэй — ему было все равно, куда идти, — набросал горы земли на могилу Джона Гармона. Эта прогулка закончилась только на рассвете. И он так трудился всю ночь, засыпая землей могилу Джона Гармона, что к утру над Джоном Гармоном вырос целый Монблан. Но могильщик Джон Роксмит все еще продолжал подбрасывать и подбрасывать землю, облегчая себе работу погребальной песнью, а слова у нее были такие: «Завали его, придави его так, чтобы он не встал!»
Глава XIV
Непоколебимое решение
То, что всю ночь напролет Роксмит заваливал землей могилу Джона Гармона, не способствовало крепкому сну, но утром могильщик все-таки задремал ненадолго и поднялся, окончательно утвердившись в своем решении. Что было, то прошло, призрак не потревожит покоя мистера и миссис Боффин; невидимый и безгласный, этот призрак помедлит еще немного около жизни, которую он оставил, а потом навсегда покинет те пределы, где ему нет места.
Секретарь Роксмит снова продумал все с начала и до конца. С ним случилось то, что случается со многими людьми, если они не учитывают заранее совокупной силы всех обстоятельств, влияющих на иные жизненные положения. Когда недоверчивость — след тяжелого детства и того пагубного, только пагубного влияния, которое отцовские деньги и сам отец распространяли на всех, кто так или иначе соприкасался с ними, — натолкнула его на мысль прибегнуть к обману, это было задумано как нечто совершенно безобидное, это было рассчитано на несколько часов или на несколько дней, это затрагивало только девушку, которую ему навязала отцовская прихоть и которой он сам был навязан отцовской прихотью, и, наконец, это было задумано из честных побуждений, ради ее же блага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139