Не ждал он этого никак, и так не подходило все это к старому селенью, что сердце его пришло в смятение. Кавалер оторвал полу охотничьей одежды, что была на нем, и, написав стихи, послал им.
Был одет тот кавалер в охотничью одежду из узорчатой ткани Синобу.
"С равнины Касуга
молодых фиалок на тебе
узоры, платье...
И не знаешь ты пределов
мятежным смутам, как и Синобу."
Так сложил он и сейчас же им послал. Вероятно, интересно показалось все это им.
А смысл стихотворения был тот же, что и в песне:
"Узорчатая ткань,
Синобу из Митиноку,
по чьей вине ты стала
мятежна так?.. Ведь я
тут не при чем..."
Вот как решительны и быстры были древние в своих поступках.
II
2
В давние времена жил кавалер.
Столица из Нара была уже перенесена, а новая столица еще не была устроена, как нужно. И вот, как раз в это время, в западных кварталах города проживала дама. Дама эта превосходила всех других. Превосходила больше сердцем, чем наружностью своей. Как будто был у ней друг не один.
И вот тот верный кавалер, возвратясь со свидания к себе домой, подумал что ли что-то, но только так сложил; время было начало марта, и дождь все время накрапывал уныло:
"Ни бодрствую, ни сплю, –
и так проходит ночь...
настанет же рассвет –
весенний долгий дождь
и думы о тебе".
3
В давние времена жил кавалер. Даме, в которую был он влюблен, пук послав морской травы, сказал при этом:
"Если б любила меня ты,
легли б мы с тобой в шалаше,
повитом плющем.
И подстилкою нам
рукава наши были б..."
4
В давние времена, на пятой улице восточной части города, во флигеле дворца, где проживала императрица-мать, жила одна дама. Ее навещал, не относясь сперва серьезно, кавалер, и вот, когда устремления его сердца стали уже глубокими, она в десятых числах января куда-то скрылась.
Хоть и узнал он, где она живет, но так как не доступным ему то место было, снова он в отчаянии предался горьким думам.
На следующий год – в том же январе, когда в цвету полном были сливы, минувший вспомнив год, ко флигелю тому пришел он: смотрит так, взглянет иначе – не похоже ничем на прошлый год. Слезы полились, поник на грубый пол дощатой галереи кавалер и пробыл там, доколе не склоняться стал месяц; в тоске любовной о минувшем он так сложил:
"Луна... Иль нет ее?
Весна... Иль это все не та же,
не прежняя весна?
Лишь я один
все тот же, что и раньше, но..."
Так сложил он и, когда забрезжил рассвет, в слезах домой вернулся.
5
В давние времена жил кавалер. Под большой тайной он ходил в одно место вблизи пятой улицы восточной части города. Так как было это местом тайных посещений, то входил он не в ворота, но проникал через пролом ограды, который протоптали дети. Хоть и немного было здесь людей, но так как часты были посещения его, – хозяин заприметил и на тропе той ставил каждой ночью человека сторожить, так что кавалер хоть и ходил опять, но, свидеться не в силах, домой возвращался. И вот сложил он:
"О ты, страж заставы
на моей тропе,
неведомой людям, –
если бы каждый вечер
ты засыпал..."
Так сложил он, и, услышав это, дама очень сильно возроптала. И хозяин разрешил.
6
В давние времена жил кавалер. Ему трудно было встречаться со своей дамой, но все же целый год он с ней поддерживал сношения, и вот в конце концов дама согласилась, и он, ее похитив, увел с собою под покровом полной темноты. И когда шли они по берегу реки Акутагава, про росинки, что лежали поверх травы, она у кавалера спросила: «Это что?»... Но путь далек был, ночь темна – чуть ли не место демонов то было, – и гром гремел ужасно, и дождь жестоко лил, отчего и кавалер, – к счастью, оказался здесь простой сарай – туда даму, в глубь самую втолкнув; сам у дверей при входе с луком и колчаном стал, все время помышляя: «Скорей бы ночь прошла!» И его даму те демоны одним глотком и проглотили. «Ах!» – воскликнула она, но в грохоте раскатов грома он не мог ее услышать. Понемногу ночь светлела. Смотрит он... и нет той дамы, что привел с собою... В отчаянии затопал ногами кавалер, заплакал, но... делать было нечего.
"То белый жемчуг,
или что?" – когда спросила
у меня она, –
сказать бы мне: «роса», и тут же
исчезнуть вместе с нею."
7
В давние времена жил кавалер. Невмоготу стало ему жить в столице, и ушел он на Восток. Идя вдоль побережья моря между Овари и Исэ, он, глядя, как встают все в белой пене волны, так сложил:
"Все дальше за собою
страну ту оставляешь, –
и все милей она.
О, как завидно мне волнам тем,
что вспять идут."
8
В давние времена жил кавалер. Тот кавалер стал думать, что больше он не нужен никому, и, сказав себе: «Не буду больше в столице я, пойду искать такое место, где мог бы жить», – уехал.
В провинции Синано видит он, как дым вздымается с вершины горы Асама, и...
"О дым, что встает
на вершине Асама
в Синано.
Не дивиться ли должен
путник далекий, видя тебя?"
С самого начала с ним ехали друзья – один или двое. Знающих дорогу не было никого, и они блуждали. Вот достигли они провинции Микава, того места, что зовут «восемь мостов». 3овут то место «восемь мостов» потому, что воды, как лапки паука, текут раздельно, и восемь бревен перекинуто через них; вот и называют оттого «восемь мостов». У этого болота в тени дерев они сошли с коней и стали есть сушеный рис свой. На болоте во всей красе цвели цветы лилий. Видя это, один из них сказал: «Вот, слово „лилия“ возьмем и, букву каждую началом строчки сделав, воспоем в стихах настроение нашего пути». Сказал он так, и кавалер стихи сложил.
"Л юбимую мою в одеждах
И зящных там, в столице,
Л юбя оставил...
И думаю с тоской, насколько
Я от нее далек..."
Так сложил он, и все пролили слезы на свой сушеный рис, так что тот разбух от влаги.
Шли, шли они и вот достигли провинции Суруга. Дошли до «Яви» гор, и та тропа, идти которою им надлежало, была темна, узка ужасно, вся в зарослях. Все в замешательстве, и в мыслях: «В беду нежданно не попасть бы нам...» – И вот подвижник им навстречу. «Каким образом вы здесь, на дороге этой?» – воскликнул он, и видят – знакомец их... Тогда в столицу ей – той даме – письмо кавалер с подвижником послал:
"Ни наяву ,
Этих гор в Суруга,
что «Явью» зовут,
ни во сне я с тобой
уже не встречусь."
Увидели они гору Фудзи: был конец мая, снег же ярко белел на ней.
"О ты, гора,
не знающая времени, пик Фудзи.
Что за пора, по-твоему, теперь,
что снег лежит, как шкура
пятнистая оленя, на тебе?"
Эта гора, если сравнить ее с тем, что в столице будет, – как если б гору Хиэ раз двадцать поставить самое на себя; а формою своей она напоминала соли кучи на берегу морском. И опять они шли, шли, и вот, промеж двух провинций: Мусаси и Симоса – была река очень большая. Называют ее река Сумида. На берегу ее они столпились и, размышляя: «Ах, как далеко зашли мы», отчаянию предались, но перевозчик закричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Был одет тот кавалер в охотничью одежду из узорчатой ткани Синобу.
"С равнины Касуга
молодых фиалок на тебе
узоры, платье...
И не знаешь ты пределов
мятежным смутам, как и Синобу."
Так сложил он и сейчас же им послал. Вероятно, интересно показалось все это им.
А смысл стихотворения был тот же, что и в песне:
"Узорчатая ткань,
Синобу из Митиноку,
по чьей вине ты стала
мятежна так?.. Ведь я
тут не при чем..."
Вот как решительны и быстры были древние в своих поступках.
II
2
В давние времена жил кавалер.
Столица из Нара была уже перенесена, а новая столица еще не была устроена, как нужно. И вот, как раз в это время, в западных кварталах города проживала дама. Дама эта превосходила всех других. Превосходила больше сердцем, чем наружностью своей. Как будто был у ней друг не один.
И вот тот верный кавалер, возвратясь со свидания к себе домой, подумал что ли что-то, но только так сложил; время было начало марта, и дождь все время накрапывал уныло:
"Ни бодрствую, ни сплю, –
и так проходит ночь...
настанет же рассвет –
весенний долгий дождь
и думы о тебе".
3
В давние времена жил кавалер. Даме, в которую был он влюблен, пук послав морской травы, сказал при этом:
"Если б любила меня ты,
легли б мы с тобой в шалаше,
повитом плющем.
И подстилкою нам
рукава наши были б..."
4
В давние времена, на пятой улице восточной части города, во флигеле дворца, где проживала императрица-мать, жила одна дама. Ее навещал, не относясь сперва серьезно, кавалер, и вот, когда устремления его сердца стали уже глубокими, она в десятых числах января куда-то скрылась.
Хоть и узнал он, где она живет, но так как не доступным ему то место было, снова он в отчаянии предался горьким думам.
На следующий год – в том же январе, когда в цвету полном были сливы, минувший вспомнив год, ко флигелю тому пришел он: смотрит так, взглянет иначе – не похоже ничем на прошлый год. Слезы полились, поник на грубый пол дощатой галереи кавалер и пробыл там, доколе не склоняться стал месяц; в тоске любовной о минувшем он так сложил:
"Луна... Иль нет ее?
Весна... Иль это все не та же,
не прежняя весна?
Лишь я один
все тот же, что и раньше, но..."
Так сложил он и, когда забрезжил рассвет, в слезах домой вернулся.
5
В давние времена жил кавалер. Под большой тайной он ходил в одно место вблизи пятой улицы восточной части города. Так как было это местом тайных посещений, то входил он не в ворота, но проникал через пролом ограды, который протоптали дети. Хоть и немного было здесь людей, но так как часты были посещения его, – хозяин заприметил и на тропе той ставил каждой ночью человека сторожить, так что кавалер хоть и ходил опять, но, свидеться не в силах, домой возвращался. И вот сложил он:
"О ты, страж заставы
на моей тропе,
неведомой людям, –
если бы каждый вечер
ты засыпал..."
Так сложил он, и, услышав это, дама очень сильно возроптала. И хозяин разрешил.
6
В давние времена жил кавалер. Ему трудно было встречаться со своей дамой, но все же целый год он с ней поддерживал сношения, и вот в конце концов дама согласилась, и он, ее похитив, увел с собою под покровом полной темноты. И когда шли они по берегу реки Акутагава, про росинки, что лежали поверх травы, она у кавалера спросила: «Это что?»... Но путь далек был, ночь темна – чуть ли не место демонов то было, – и гром гремел ужасно, и дождь жестоко лил, отчего и кавалер, – к счастью, оказался здесь простой сарай – туда даму, в глубь самую втолкнув; сам у дверей при входе с луком и колчаном стал, все время помышляя: «Скорей бы ночь прошла!» И его даму те демоны одним глотком и проглотили. «Ах!» – воскликнула она, но в грохоте раскатов грома он не мог ее услышать. Понемногу ночь светлела. Смотрит он... и нет той дамы, что привел с собою... В отчаянии затопал ногами кавалер, заплакал, но... делать было нечего.
"То белый жемчуг,
или что?" – когда спросила
у меня она, –
сказать бы мне: «роса», и тут же
исчезнуть вместе с нею."
7
В давние времена жил кавалер. Невмоготу стало ему жить в столице, и ушел он на Восток. Идя вдоль побережья моря между Овари и Исэ, он, глядя, как встают все в белой пене волны, так сложил:
"Все дальше за собою
страну ту оставляешь, –
и все милей она.
О, как завидно мне волнам тем,
что вспять идут."
8
В давние времена жил кавалер. Тот кавалер стал думать, что больше он не нужен никому, и, сказав себе: «Не буду больше в столице я, пойду искать такое место, где мог бы жить», – уехал.
В провинции Синано видит он, как дым вздымается с вершины горы Асама, и...
"О дым, что встает
на вершине Асама
в Синано.
Не дивиться ли должен
путник далекий, видя тебя?"
С самого начала с ним ехали друзья – один или двое. Знающих дорогу не было никого, и они блуждали. Вот достигли они провинции Микава, того места, что зовут «восемь мостов». 3овут то место «восемь мостов» потому, что воды, как лапки паука, текут раздельно, и восемь бревен перекинуто через них; вот и называют оттого «восемь мостов». У этого болота в тени дерев они сошли с коней и стали есть сушеный рис свой. На болоте во всей красе цвели цветы лилий. Видя это, один из них сказал: «Вот, слово „лилия“ возьмем и, букву каждую началом строчки сделав, воспоем в стихах настроение нашего пути». Сказал он так, и кавалер стихи сложил.
"Л юбимую мою в одеждах
И зящных там, в столице,
Л юбя оставил...
И думаю с тоской, насколько
Я от нее далек..."
Так сложил он, и все пролили слезы на свой сушеный рис, так что тот разбух от влаги.
Шли, шли они и вот достигли провинции Суруга. Дошли до «Яви» гор, и та тропа, идти которою им надлежало, была темна, узка ужасно, вся в зарослях. Все в замешательстве, и в мыслях: «В беду нежданно не попасть бы нам...» – И вот подвижник им навстречу. «Каким образом вы здесь, на дороге этой?» – воскликнул он, и видят – знакомец их... Тогда в столицу ей – той даме – письмо кавалер с подвижником послал:
"Ни наяву ,
Этих гор в Суруга,
что «Явью» зовут,
ни во сне я с тобой
уже не встречусь."
Увидели они гору Фудзи: был конец мая, снег же ярко белел на ней.
"О ты, гора,
не знающая времени, пик Фудзи.
Что за пора, по-твоему, теперь,
что снег лежит, как шкура
пятнистая оленя, на тебе?"
Эта гора, если сравнить ее с тем, что в столице будет, – как если б гору Хиэ раз двадцать поставить самое на себя; а формою своей она напоминала соли кучи на берегу морском. И опять они шли, шли, и вот, промеж двух провинций: Мусаси и Симоса – была река очень большая. Называют ее река Сумида. На берегу ее они столпились и, размышляя: «Ах, как далеко зашли мы», отчаянию предались, но перевозчик закричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23