Он плохо себя чувствовал, а от шоколада, который он выпил на кухне за компанию с дочкой, лучше ему не стало. Остальные члены семьи еще не появились. У жены к утру был особенно крепкий сон, а сын, вероятно, унаследовал эту черту от нее, потому что ему всегда было трудно просыпаться по утрам. Только Ингрид вставала в половине седьмого, и без четверти восемь дверь за ней уже закрывалась. Всегда. Инга считала, что по ней можно проверять часы.
Инга явно испытывала слабость к штампам. Можно было составить список фраз и оборотов, которыми она обычно пользовалась, и продать его как пособие для истощенных от потуг журналистов. Что-то вроде шпаргалки. Книга должна называться: «Умеешь говорить — умеешь писать».
Вот о чем размышлял Мартин Бек.
— О чем ты думаешь, папа? — спросила Ингрид.
— Ни о чем, — машинально ответил он.
— Я с весны не видела, чтобы ты смеялся.
Мартин Бек оторвал взгляд от клеенки, на которой были изображены танцующие гномы, и попытался с улыбкой посмотреть на дочь. Ингрид прекрасная девушка, но это тоже не повод для смеха. Ингрид встала и пошла за учебниками. Когда отец надел пальто и шляпу, она уже ждала его, держась за дверную ручку. Он взял у нее портфель. Это был старый, потертый кожаный портфель, облепленный цветными эмблемами ООН.
Это тоже была привычка. Он нес портфель Ингрид точно так же, как десять лет назад, когда она в первый раз пошла в школу. Разница лишь в том, что тогда он держал ее за руку. Маленькую, горячую и вспотевшую ручку, дрожащую от возбуждения и страха. Когда он перестал водить ее за руку? Он не помнил.
— На Рождество ты точно будешь смеяться, — сказала она.
— Неужели?
— Да. Когда увидишь мой рождественский подарок. — Она нахмурила брови и добавила: — Я даже не представляю себе, чтобы можно было не смеяться.
— Кстати, а ты что хотела бы получить?
— Лошадь.
— А где ты ее поставишь?
— Не знаю. Но мне хочется иметь лошадь.
— Знаешь, сколько она стоит?
— К сожалению, знаю.
Они расстались.
На Кунгсхольмсгатан его ждали Гюнвальд Ларссон и расследование, которое при всем своем желании нельзя было назвать профессиональным. Хаммар был настолько тактичен, что подчеркнул это не далее как вчера.
— А как там с алиби у Туре Асарсона? — поинтересовался Гюнвальд Ларссон.
— Алиби Туре Асарсона является одним из самых надежных в истории криминалистики, — сказал Мартин Бек. — В критический момент он произносил речь в присутствии двадцати пяти человек. И находился в городской гостинице в Сёдертелье.
— Ага, — печально принял к сведению Гюнвальд Ларссон.
— Кроме того, с твоего позволения, выглядит не очень логичным предположение, будто бы Гёста Асарсон не заметил собственного брата, садящегося в автобус с автоматом под плащом.
— Кстати, насчет плаща, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Он должен был быть очень просторным, если под ним удалось спрятать тридцать седьмую модель. Скорее всего автомат лежал в чемоданчике.
— Тут ты прав.
— Да, иногда и я бываю прав.
— Нам просто повезло, — сказал Мартин Бек, — что вчера вечером ты оказался прав. В противном случае хорошо бы мы сейчас выглядели. — Он ткнул в сторону собеседника сигаретой и добавил: — Но в один прекрасный день ты влипнешь в нехорошее дело, Гюнвальд.
— Не думаю, — ответил Гюнвальд Ларссон и, тяжело ступая, вышел из кабинета. В дверях он столкнулся с Колльбергом, который торопливо уступил ему дорогу и, покосившись на широкие плечи Ларссона, спросил:
— Ну, как там наш живой таран? Раздосадован?
Мартин Бек кивнул. Колльберг подошел к окну.
— Черт бы побрал все это, — вздохнул он.
— Она по-прежнему живет у вас?
— Да, — ответил Колльберг. — Но только не говори: «Так, значит, ты устроил себе гарем», потому что герр Ларссон уже выразился именно так.
Мартин Бек чихнул.
— Будь здоров, — сказал Колльберг. — Я еле сдержался, чтобы не выбросить его в окно.
Мартин Бек подумал, что Колльберг один из немногих, кто, пожалуй, способен на что-то в таком духе.
— Спасибо, — сказал он.
— За что?
— Ты ведь сказал: «Будь здоров».
— Верно. Мало кто знает, что нужно поблагодарить. У меня как-то был такой случай. Один фоторепортер избил свою жену и вышвырнул ее голую на снег, потому что она не поблагодарила его, когда он сказал ей: «Будь здорова». Это было в канун Нового года. Естественно, он был пьян. — Колльберг немного помолчал, потом медленно сказал: — Из нее больше ничего нельзя вытянуть, я имею в виду Осу.
— Мы уже знаем, чем занимался Стенстрём, — сказал Мартин Бек.
Колльберг с изумлением уставился на него.
— Знаете?
— Да. Он занимался убийством Терезы. Это совершенно ясно.
— Терезы?
— Да. Тебе не пришло это в голову?
— Нет, — сказал Колльберг. — Не пришло, хотя я просмотрел все дела за последние десять лет. Почему ты ничего мне не говорил?
Мартин Бек задумчиво смотрел на него и одновременно грыз кончик авторучки. Они думали об одном. Колльберг выразил их мысли словами:
— Видно, не все можно передать с помощью телепатии.
— Вот именно, — сказал Мартин Бек. — Кроме того, тот случай с Терезой шестнадцатилетней давности. И ты никогда не участвовал в том расследовании. По-моему, единственный, кто остался с тех времен, так это Эк.
— А ты уже просмотрел дело?
— Да нет. Только перелистал. Там две тысячи страниц протоколов. Все документы находятся в Вестберге. Поедем туда?
— Да. Нужно освежить это дело в памяти.
В автомобиле Мартин Бек сказал:
— Ты все же, вероятно, достаточно помнишь это дело, чтобы понять, почему Стенстрём занялся именно Терезой?
Колльберг кивнул.
— Да. Потому что оно было самым трудным из всех, которыми он мог заняться.
— Да Оно было самым трудным и необъяснимым. Он хотел показать всем, на что он способен.
— И позволил застрелить себя, — сказал Колльберг. — О черт! Какая же между этими делами связь?
Мартин Бек не ответил, и больше они уже не разговаривали. Только после того, как они приехали в Вестбергу, остановились перед зданием управления полиции и вышли под снег с дождем, Колльберг сказал:
— А дело Терезы можно было бы раскрыть? Теперь?
— Мне трудно представить себе это, — ответил Мартин Бек.
XXV
Колльберг, тяжело вздыхая, вяло и без всякой системы просматривал скоросшиватели с рапортами.
— Наверное, понадобится неделя, чтобы все это перерыть, — сказал он.
— Как минимум. Главные обстоятельства тебе известны?
— Нет, даже в общем.
— Здесь где-то имеется резюме. Впрочем, я сам вкратце расскажу тебе об этом деле.
Колльберг выразил согласие. Мартин Бек, роясь в бумагах, сказал:
— Данные ясные и однозначные. Очень простые. В этом-то и состоит трудность.
— Начинай, — поторопил его Колльберг.
— Утром десятого июня одна тысяча девятьсот пятьдесят первого года, другими словами, более шестнадцати лет назад, один человек, который искал потерявшегося кота, обнаружил в зарослях около стадиона «Штадсхаген» на Кунгсхольмене труп женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Инга явно испытывала слабость к штампам. Можно было составить список фраз и оборотов, которыми она обычно пользовалась, и продать его как пособие для истощенных от потуг журналистов. Что-то вроде шпаргалки. Книга должна называться: «Умеешь говорить — умеешь писать».
Вот о чем размышлял Мартин Бек.
— О чем ты думаешь, папа? — спросила Ингрид.
— Ни о чем, — машинально ответил он.
— Я с весны не видела, чтобы ты смеялся.
Мартин Бек оторвал взгляд от клеенки, на которой были изображены танцующие гномы, и попытался с улыбкой посмотреть на дочь. Ингрид прекрасная девушка, но это тоже не повод для смеха. Ингрид встала и пошла за учебниками. Когда отец надел пальто и шляпу, она уже ждала его, держась за дверную ручку. Он взял у нее портфель. Это был старый, потертый кожаный портфель, облепленный цветными эмблемами ООН.
Это тоже была привычка. Он нес портфель Ингрид точно так же, как десять лет назад, когда она в первый раз пошла в школу. Разница лишь в том, что тогда он держал ее за руку. Маленькую, горячую и вспотевшую ручку, дрожащую от возбуждения и страха. Когда он перестал водить ее за руку? Он не помнил.
— На Рождество ты точно будешь смеяться, — сказала она.
— Неужели?
— Да. Когда увидишь мой рождественский подарок. — Она нахмурила брови и добавила: — Я даже не представляю себе, чтобы можно было не смеяться.
— Кстати, а ты что хотела бы получить?
— Лошадь.
— А где ты ее поставишь?
— Не знаю. Но мне хочется иметь лошадь.
— Знаешь, сколько она стоит?
— К сожалению, знаю.
Они расстались.
На Кунгсхольмсгатан его ждали Гюнвальд Ларссон и расследование, которое при всем своем желании нельзя было назвать профессиональным. Хаммар был настолько тактичен, что подчеркнул это не далее как вчера.
— А как там с алиби у Туре Асарсона? — поинтересовался Гюнвальд Ларссон.
— Алиби Туре Асарсона является одним из самых надежных в истории криминалистики, — сказал Мартин Бек. — В критический момент он произносил речь в присутствии двадцати пяти человек. И находился в городской гостинице в Сёдертелье.
— Ага, — печально принял к сведению Гюнвальд Ларссон.
— Кроме того, с твоего позволения, выглядит не очень логичным предположение, будто бы Гёста Асарсон не заметил собственного брата, садящегося в автобус с автоматом под плащом.
— Кстати, насчет плаща, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Он должен был быть очень просторным, если под ним удалось спрятать тридцать седьмую модель. Скорее всего автомат лежал в чемоданчике.
— Тут ты прав.
— Да, иногда и я бываю прав.
— Нам просто повезло, — сказал Мартин Бек, — что вчера вечером ты оказался прав. В противном случае хорошо бы мы сейчас выглядели. — Он ткнул в сторону собеседника сигаретой и добавил: — Но в один прекрасный день ты влипнешь в нехорошее дело, Гюнвальд.
— Не думаю, — ответил Гюнвальд Ларссон и, тяжело ступая, вышел из кабинета. В дверях он столкнулся с Колльбергом, который торопливо уступил ему дорогу и, покосившись на широкие плечи Ларссона, спросил:
— Ну, как там наш живой таран? Раздосадован?
Мартин Бек кивнул. Колльберг подошел к окну.
— Черт бы побрал все это, — вздохнул он.
— Она по-прежнему живет у вас?
— Да, — ответил Колльберг. — Но только не говори: «Так, значит, ты устроил себе гарем», потому что герр Ларссон уже выразился именно так.
Мартин Бек чихнул.
— Будь здоров, — сказал Колльберг. — Я еле сдержался, чтобы не выбросить его в окно.
Мартин Бек подумал, что Колльберг один из немногих, кто, пожалуй, способен на что-то в таком духе.
— Спасибо, — сказал он.
— За что?
— Ты ведь сказал: «Будь здоров».
— Верно. Мало кто знает, что нужно поблагодарить. У меня как-то был такой случай. Один фоторепортер избил свою жену и вышвырнул ее голую на снег, потому что она не поблагодарила его, когда он сказал ей: «Будь здорова». Это было в канун Нового года. Естественно, он был пьян. — Колльберг немного помолчал, потом медленно сказал: — Из нее больше ничего нельзя вытянуть, я имею в виду Осу.
— Мы уже знаем, чем занимался Стенстрём, — сказал Мартин Бек.
Колльберг с изумлением уставился на него.
— Знаете?
— Да. Он занимался убийством Терезы. Это совершенно ясно.
— Терезы?
— Да. Тебе не пришло это в голову?
— Нет, — сказал Колльберг. — Не пришло, хотя я просмотрел все дела за последние десять лет. Почему ты ничего мне не говорил?
Мартин Бек задумчиво смотрел на него и одновременно грыз кончик авторучки. Они думали об одном. Колльберг выразил их мысли словами:
— Видно, не все можно передать с помощью телепатии.
— Вот именно, — сказал Мартин Бек. — Кроме того, тот случай с Терезой шестнадцатилетней давности. И ты никогда не участвовал в том расследовании. По-моему, единственный, кто остался с тех времен, так это Эк.
— А ты уже просмотрел дело?
— Да нет. Только перелистал. Там две тысячи страниц протоколов. Все документы находятся в Вестберге. Поедем туда?
— Да. Нужно освежить это дело в памяти.
В автомобиле Мартин Бек сказал:
— Ты все же, вероятно, достаточно помнишь это дело, чтобы понять, почему Стенстрём занялся именно Терезой?
Колльберг кивнул.
— Да. Потому что оно было самым трудным из всех, которыми он мог заняться.
— Да Оно было самым трудным и необъяснимым. Он хотел показать всем, на что он способен.
— И позволил застрелить себя, — сказал Колльберг. — О черт! Какая же между этими делами связь?
Мартин Бек не ответил, и больше они уже не разговаривали. Только после того, как они приехали в Вестбергу, остановились перед зданием управления полиции и вышли под снег с дождем, Колльберг сказал:
— А дело Терезы можно было бы раскрыть? Теперь?
— Мне трудно представить себе это, — ответил Мартин Бек.
XXV
Колльберг, тяжело вздыхая, вяло и без всякой системы просматривал скоросшиватели с рапортами.
— Наверное, понадобится неделя, чтобы все это перерыть, — сказал он.
— Как минимум. Главные обстоятельства тебе известны?
— Нет, даже в общем.
— Здесь где-то имеется резюме. Впрочем, я сам вкратце расскажу тебе об этом деле.
Колльберг выразил согласие. Мартин Бек, роясь в бумагах, сказал:
— Данные ясные и однозначные. Очень простые. В этом-то и состоит трудность.
— Начинай, — поторопил его Колльберг.
— Утром десятого июня одна тысяча девятьсот пятьдесят первого года, другими словами, более шестнадцати лет назад, один человек, который искал потерявшегося кота, обнаружил в зарослях около стадиона «Штадсхаген» на Кунгсхольмене труп женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58