— А сейчас нас всех созывают на пир! — докончил Василий торжественно. — В главную палату, туда, где трон! — пояснил он, сверкая глазами, в упоении от многолюдства, роскоши и дедовых щедрот.
Отправились. Зала, когда-то казавшаяся очень большой, нынче как бы уменьшилась — такое количество разряженной знати переполняло ее сейчас. Софья впервые узрела так близко от себя польского короля Ягайлу — вислые тонкие усы, бегающие черные глаза, легкая, то пропадающая, то вспыхивающая улыбка. Он казался моложе Витовта и одет был очень просто — по сравнению с хозяином Трок в алом и золотом — как и ожидала Софья — своем наряде. Они сидели бок о бок, два брата, скрепленных ненавистью и странною любовью, в странном окружении русских и литовских князей, греческого митрополита Фотия, католических патеров, ливонского магистра и разнаряженных польских панов. Тут была собрана вся знать, те, кто попроще, угощались в молодечной и поварне, а то и прямо на дворе, за расставленными столами. Здесь, в зале, столы ломились от яств и питий русских и иноземных. Внесли устрашающих размеров осетра, внесли серебряные котлы с ухой, мясной и рыбной. Золото, серебро и хрусталь дорогих кубков и чаш начали наполняться вином. А Софья вспоминала далекий, потонувший в прежних годах пир в Краковскском замке, который сейчас, по миновению лет, казался ей и тоньше, и значительней того, что устраивал сейчас её отец. Впрочем, вошли музыканты. В перерывах меж сменою блюд привели медведя на серебряной цепи, который показывал различные фокусы — стоял на голове, подкорчив косматые задние лапы, и даже брал в лапы канклес, царапая когтями струны. Были и литовские жонглеры, и все казалось, однако, Софье, что здешние торжества грубее, проще, хоть, может быть, и пышнее. Отец явно хотел поразить воображение гостей изобилием, навалами печеного и жареного мяса, разнообразием вин и медов. Ляхи, напившись, пробовали петь. Магистр поглядывал на польскую знать чуть надменно, а те на него — заносчиво; какой-то ордынский бек, затесненный толпой, взглядывал воровато, явно никому не доверяя. А отец в своем распашном красном облачении был бел ликом и хмур рядом с улыбающимся барственно и вальяжно раскинувшимся в кресле Ягайлой. И Софья чуяла, догадывала, что Ягайла вновь таит какую-то пакость, припасенную для двоюродника (много позже выяснилось, что пока он тут изъяснялся во всяческой дружбе, корону, везомую из Рима, по его прямому приказу задержали в Кракове, тем самым сорвав ожидаемую коронацию Витовта). Знала! Догадывалась! И ничего не могла содеять!
…Впрочем, когда усталый Витовт сидел, сгорбившись за столом в тесных хоромах дочери, Софья пыталась начать разговор с ним об Ягайле, осторожно предупредить. Но Витовт только махнул рукою: — Что я могу содеять теперь? Полонить брата и тем вызвать войну с поляками и орденом? Да и королевского звания мне тогда уже не видать никогда!
— Он же захватывал тебя, — начала было Софья.
— Другие времена! — возразил Витовт. — Ладно, не надобно об этом. Чаю, там, в Вильне, куда мы все переезжаем на днях, польская знать не станет возражать против моей коронации. — Верил ли Витовт в успех, когда говорил это? По-видимому, все-таки верил, иначе не собирал бы этого съезда, где были буквально все — и подвластные ему, и союзные с ним володетели. Надеялся. Да и ждать больше не мог. А что корону ему везут, об этом сообщил Сигизмундов посол на днях приехавший в Троки.
— Поговорим лучше о русских делах!
Выслушал, покивал головою, подытожил:
— Значит, надобно заранее уговорить хана дать шапку Мономаха Василию! Это я, пожалуй, смогу! — Опять не улыбнулся, мрачно сказал. И Софья, волнуясь за сына, неразобрала, не поняла, что отец сдерживает усталость и боль, что он нет-нет да прикладывает руку к левой стороне груди и словно бы сжимает что-то. А ежели бы поняла — ужаснулась: ведь нынешние торжества — только начало, будет еще продолжение там, в Вильне! Но Витовт так долго жил и так твердо правил своей огромной волостью, что многие почти всерьез считали его бессмертным, во всяком случае, не думали о возможной смерти своего повелителя.
— Мне надобно подчинить своей власти Новгород и Плесков! — высказал он. — Рязань и Тверь, почитай, уже в моей власти! Поляки — вот главная печаль моя, — устало домолвил он.
— Ягайло? — догадалась Софья. Витовт кивнул, промолчав.
Юный Василий, доселе молчавший, тут осмелился подать голос: — А ты, дедушка, не можешь его захватить или как-то задержать, чтобы он…
Витовт улыбнулся вымученно, протянув руку, взъерошил волосы внука.
— Ты многого еще не понимаешь! — молвил. — Не все можно творить, что бы нам хотелось!
— Но во время бракосочетания Ядвиги Ягайло ведь задержал тебя в Кракове, и ежели бы не война со смоленским князем…
— Вот именно — ежели бы! А мне приходится помнить о том, что подумает император Сигизмунд, и о том, что решат в Риме, и об отношениях с орденом и Ордой. Мне сейчас невозможно тронуть Ягайлу, и он это отлично знает, иначе бы не приехал в Троки! И корону он мне сам обещал! В Луцке! А потом и взял обещание назад, мол, польские паны не позволили! Будто в иных случаях он просил у кого-либо разрешения!
— Он боится тебя! — пояснила Софья, отрезая крылышко куропатки (есть после обильной дневной трапезы не хотелось вовсе).
Витовт начал расспрашивать Софью о русских боярах, о князьях Андрее с Константином. Вдруг поднял тяжелый взгляд старческих пронзительных глаз: — Примут они меня?
— Отец… — затруднилась ответить Софья (щадя родителя, ничего не сказала о православии, но Витовт понял).
— Я же не закрываю церквей! — сказал отрывисто. — И Фотию передал власть в западных епархиях!
— У нас на Руси… — Софья наконец, опустив очи в тарелку, решилась высказать главное. — …на Руси верят, что власть от Бога, и потому правитель должен быть православным и соблюдать все обряды, молитвы, посты, не пренебрегать службой.
— И ты?
— Я всё это делаю! И Василька воспитываю в строгом православии, иначе великим князем владимирским ему не быть.
Витовт задумчиво жевал, глядя в стену, так ничего и не ответив дочери, пробурчал только спустя время:
— Я ведь крещен дважды, и первый раз — по православному обряду!
Дочь не стала ему говорить, что вторичное католическое крещение содеяло Витовта изменником в глазах православных. Не стоило обижать старого отца!
— Даже когда я стану королем? — вновь спросил Витовт.
— Не ведаю! — молвила Софья, не желая спорить с отцом. Да и не стоило спорить пока… до выборов! — успех которых почему-то совсем не казался ей несомненным.
Уйдя от больного вопроса о вере, долго говорили, перебирая бояр и князей, одного за другим. Отца более всего интересовали выходцы из Литвы — Юрий Патрикеевич и другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42