— Радуйся, Царь Иудейский!
Но с таким же успехом они могли нападать на солнце или издеваться над звездой. Тот, над Кем они безжалостно шутили, был спокоен. Он не произнес ни слова. И это раздражало толпу.
— Будь Он проклят!
— Разве у Него вырвали язык?
— Что, Он не хочет больше проповедовать? Заставьте Его говорить!
Один из стражников ударил Иисуса копьем:
— Говори! Ты часто рассказывал про грех и добродетель! Почему же молчишь сейчас?
Но ни насмешки, ни удары не заставили Узника ответить. Его благородные черты оставались невозмутимыми. Лучистые глаза все так же были устремлены ввысь и словно наслаждались каким-то видимым только Ему великолепным зрелищем, и лишь сочившаяся из-под шипов тернового венца кровь была свидетельством того, что Он страдает.
Словно в бреду видел Пилат, как Иисуса грубо толкали и смеялись над Ним. Прокуратор вдруг ринулся через зал и загородил путь страже. Опешившие воины прекратили свои издевательства над Пленником и остановились, опершись на копья.
В последний раз Пилат посмотрел в лицо Осужденного. Избитый, истекающий кровью, в колючем венце, шипы которого впивались в виски, Он встретил этот тоскливый взгляд с нежностью и спокойствием. Пилат вдруг с ужасом увидел, что над шутовским венцом Иисуса светится еще один — сплетенный из трех золотистых лучей; его сияние, казалось, соединяло небо и землю.
Почему появился этот нимб? Что означает это волшебство? Как утопающий цепляется за щепку, плавающую над морской бездной, так и Пилат, схватив красную мантию, облекающую Спасителя, потянул ее к себе. Узник не сопротивлялся и покорно дал отвести Себя на последнюю ступеньку лестницы, ведущей из здания суда. Там, в Своем трагическом величии Иисус оказался лицом к лицу с народом. Люди, ради которых Он жертвовал Собой, молчали.
С раздирающей сердце болью, ошеломленный и уничтоженный видом страдающего и не сопротивляющегося величия, Пилат отбросил край багряницы, словно она жгла его, и, высоко подняв руки, не заботясь о том, поймут ли его, закричал на своем родном языке:
— Ессе Homo! (Се человек!)
В припадке смеха и плача он снова судорожно схватил край одежды Обреченного, уткнулся в нее, чтобы заглушить рвущие душу стоны, и внезапно упал лицом вниз.
Глава VII
Толпа испуганно ахнула. Несколько человек подбежали, чтобы оказать помощь правителю. Но никто не ушел — все хотели идти за Осужденным, чтобы увидеть Его смерть. Быть свидетелем последнего вздоха умирающего для многих представляется развлечением. А в этот день, кроме молодого галилейского Пророка, намечалось казнить еще двух преступников. Зрелище это редкое, и толпа не хотела его упустить.
Римские воины, озадаченные неожиданной болезнью Пилата, приписывали ее чародейству Назарянина и уже потеряли охоту шутить. С мрачным видом вывели они
Его из здания суда.
Утро было нестерпимо жаркое. Во дворе, безуспешно пытаясь охладить знойную синеву неба, бил серебристой струей фонтан.
Здесь отряд остановился, а центурион вступил в разговор с человеком, на котором лежала обязанность поставлять кресты для преступников. Тот сомневался, найдется ли у него достаточно высокий и крепкий крест, чтобы выдержать сильную фигуру Узника в терновом венце.
— Напрасно Его осудили! — говорил человек центуриону Петронию. — У Него благородный вид. Разве ты не помнишь, как Он вылечил слугу твоего друга? Нехорошо подвергать Его позорной смерти!
— Наш правитель был против казни. Пилат хотел Его спасти, — тихо сказал Петроний. — Это иудеи потребовали смерти.
— Наверно, потому, что Он — не иудей.
— Нет, Он иудей, — ответил Петроний. — По крайней мере, так говорят. Он сын столяра из Назарета, и мать Его, Мария, была недавно здесь.
Поставщик крестов недоверчиво качал головой,
— На вид он чужестранец, хотя и не грек, и не римлянин, и не египтянин… Я не могу определить его национальность, но готов поклясться, что Он не иудей! А с крестом вам придется подождать, пока я подберу подходящий… Был бы я таким силачом, я бы одним ударом раскидал всю стражу…
И, смеясь своей шутке, он с несколькими помощниками ушел в мастерскую.
Нетерпение людей усилилось. Время шло, а Осужденный все еще был здесь, а не на Лобном месте. Кое-кто покинул плотные ряды толпы, чтобы выпить вина в кабачке. В их числе был и Варавва, окруженный прежними своими друзьями.
Сначала он был занят только едой, так как, голодавший столько времени, все не мог насытиться. Но, утолив наконец голод, он мрачно сидел, не присоединяясь к общему веселью.
— Что с тобой, приятель? — спросил его один из товарищей. — Ты скучнее умирающей собаки! Где твоя удаль?
— Пропала! — ответил Варавва резко. — Раньше я был весел, не зная почему. Теперь я грущу без причины… Это преступление — казнить Невинного Назарянина!
Его друзья расхохотались.
— Тюрьма тебя сделала слабой женщиной, Варавва! Ты — волк, вдруг превратился в ягненка? Кто бы мог подумать! Ты жалеешь человека, которого совсем не знаешь, и который к тому же вполне заслужил наказание!
— Этот Человек невиновен! — Варавва встал. Все бросили пить и пристально смотрели на него.
— Я говорю вам, нет греха в молодом Пророке. Он много сделал добра людям, и я, глядя на Него, увидел…
Варавва замолчал, раздумывая, стоит ли говорить дальше.
— Что? Что ты увидел? — любопытство разбирало его друзей. — Он одержим бесом?
— Нет! — Варавва отвернулся от них с горькой усмешкой. — Ничего того, что вы могли бы или хотели увидеть!
Вся компания удивленно смотрела на него. Неужели этот задумчивый печальный человек и есть Варавва, буйный их товарищ?
— Извините, что прерываю ваше веселье, но я хочу высказать почтение и приветствовать избранника народа…
Приятный насмешливый голос вдруг произнес эти слова у стола, где сидел Варавва с друзьями.
— Велики дети Израиля! Правилен их приговор по каждому вопросу, непогрешимо их решение! Велик тот, кто оказался достойным их милости! Значит, велик Варавва, и я его приветствую!
Каждая нотка этой маленькой речи язвила иронией. Все повернулись, чтобы глянуть на говорившего, и, сделав это, отшатнулись в страхе. Но Варавва, не знавший этого человека, смотрел на него как на обычного незнакомца, хотя и не без любопытства. Перед ним стоял мужчина с оливковым лицом, небольшого роста, изящного, но крепкого телосложения. Глаза под прямыми черными бровями так блестели и были такого странного цвета, что казались сверкающими каменьями. Они были темными, со странным золотистым блеском, и порой становились совсем светлыми. Он выглядел как чужестранец — одежда его была из мягкой желтой ткани, широкий плащ схвачен у шеи богатой опаловой пряжкой.
Неприятное впечатление, которое произвело на всех появление нового посетителя, казалось, ему самому доставило радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46