Но он отогнал эту внезапную мысль. Шагая по гостиной из угла в угол далеко за полночь, он вдруг остановился перед потухшим камином и схватил фотографию Кристин, стоявшую на полке.
- Крис! Я, право, верю теперь, что сделаю что-нибудь в жизни!
Он начал старательно заносить на картотеку, специально для этой цели приобретенную, результаты своих исследований. Он и сам не сознавал, какой блестящей клинической техники достиг за это время. В комнате, где рабочие переодевались, выйдя из шахты, они стояли перед ним, оголенные по пояс, а он при помощи пальцев и стетоскопа чудесным образом проникал в тайны патологических изменении этих живых легких: здесь - участок фиброза, у следующего - эмфизема, у третьего - хронический бронхит, который сам он снисходительно именует "пустяковым кашлем". Эндрью аккуратно отмечал все недуги в диаграммах, напечатанных на обороте каждой карточки.
Одновременно с этим он брал у каждого больного мокроту на исследование и, сидя до двух-трех часов ночи над микроскопом Денни, заносил полученные данные на карточки. Оказалось, что в большинстве случаев эта гнойная слизь, которую больные называли здесь "белыми плевками", содержала блестящие острые частички кремнезема. Эндрью поражало количество альвеолярных клеток в легких и частое нахождение в них туберкулезных бацилл. Но более всего приковывало его внимание присутствие почти всегда и повсюду кристаллов кремния. Неизбежно напрашивался потрясающий вывод, что изменения в легких, а возможно даже и сопутствующая им инъекция, происходят от этой именно причины.
Таковы были успехи Эндрью к тому дню в конце июня, когда Кристин воротилась и бросилась к нему на шею.
- Как хорошо опять очутиться дома!.. Да, я хорошо провела время, но... право, не знаю... и ты так побледнел, милый! Наверное, Дженни тут морила тебя голодом!
Отдых принес ей пользу, она чувствовала себя хорошо, и на щеках ее цвел нежный румянец, Но ее тревожил Эндрью: у него не было аппетита, он каждую минуту лез в карман за папиросами.
Она спросила серьезно:
- Сколько времени будет продолжаться эта твоя исследовательская работа?
- Не знаю. - Это было на следующий день после ее приезда; шел дождь, и Эндрью был в неожиданно дурном настроении. - Может быть, год, а может быть, и пять.
- Так слушай, Эндрью. Я вовсе не собираюсь читать тебе проповедь, - хватит и одного проповедника в семье, - но не находишь ли ты, что раз эта работа так затягивается, тебе следует работать планомерно, вести правильный образ жизни, не засиживаться по ночам и не изводить себя?
- Ничего со мной не будет.
Но в некоторых случаях Кристин бывала удивительно настойчива. Она велела Дженни вымыть пол в "лаборатории", поставила туда кресло, разостлала коврик перед камином. В жаркие ночи здесь было прохладно, от сосновых половиц в комнате стоял приятный смолистый запах, к нему примешивался запах эфира, который Эндрью употреблял при работе. Здесь Кристин сидела с шитьем или вязаньем, пока Эндрью работал за столом. Согнувшись над микроскопом, он совершенно забывал о ней, но она была тут и поднималась с места ровно в одиннадцать часов.
- Пора ложиться.
- Ох, уже! - восклицал он, близоруко щурясь на нее из-за окуляра. - Ты ступай наверх, Крис. Я приду через минуту.
- Эндрью Мэнсон, если ты полагаешь, что я пойду наверх одна... в моем положении ...
Последняя фраза превратилась у них в излюбленную поговорку. Оба шутя употребляли ее при всяком удобном случае, разрешая ею все споры. Эндрью не в силах был противостоять ей. Он вставал смеясь, потягивался, убирал стекла н препараты.
В конце июля сильная вспышка ветряной оспы в Эберло прибавила ему работы, и третьего августа у него оказался особенно длинный список больных, которых нужно было навестить, так что он начал обход сразу после утреннего амбулаторного приема, а в четвертом часу дня, когда он поднимался по дороге к "Вейл Вью", утомленный, торопясь поесть и выпить чаю, так как сегодня пропустил завтрак, он увидел у ворот своего дома автомобиль доктора Луэллина.
Присутствие здесь этого неподвижного предмета заставило его внезапно вздрогнуть и поспешить к дому. Сердце его сильно забилось от мелькнувшего подозрения. Он взбежал по ступеням крыльца, рванул входную дверь и в передней наткнулся на Луэллина. С нервной стремительностью посмотрев ему в лицо, он проговорил, заикаясь:
- Алло, Луэллин. Я... я не ожидал увидеть вас здесь так скоро.
- Да, и я тоже, - ответил Луэллин.
Эндрью улыбнулся.
- Так почему же?..
От волнения он не мог найти других слов, по вопросительное выражение его веселого лица говорило достаточно ясно.
Но Луэллин не улыбнулся в ответ. После очень короткого молчания он сказал:
- Войдемте сюда на минутку, мой дорогой. - Он потянул Эндрью за собой в гостиную. - Мы все утро пытались вас разыскать.
Поведение Луэллина, его нерешительный вид, непонятное сочувствие в голосе пронизали Эндрью холодом. Он пролепетал:
- Что-нибудь случилось?
Луэллин посмотрел в окно, на мост, словно ища самых осторожных, добрых слов для объяснения. Эндрью не мог больше выдержать. Он едва дышал, ему давила сердце жуткая неизвестность.
- Мэнсон, - начал Луэллин мягко, - сегодня утром... когда ваша жена проходила по мосту, одна гнилая доска сломалась. С ней все благополучно, вполне благополучно. Но, к сожалению...
Эндрью понял все раньше, чем Луэллин кончил. Острая боль резнула его по сердцу.
- Вам, может быть, будет приятно знать, - продолжал Луэллин тоном спокойного сострадания, - что мы сделали все необходимое. Я сразу же приехал, привез сестру из больницы, и мы пробыли здесь весь день...
Наступило молчание. Эндрью всхлипнул раз, потом другой, третий. Закрыл лицо рукой.
- Полноте, дорогой друг, - уговаривал его Луэллин. - Кто мог предвидеть такой случай? Ну, прошу вас, перестаньте. Подите наверх и утешьте жену.
С опущенной головой, держась за перила, Эндрью пошел наверх. Перед дверью спальни он остановился, едва дыша, потом, спотыкаясь, вошел.
XIV
К 1927 году у доктора Мэнсона в Эберло была уже достаточно солидная репутация. Практика у него была не слишком большая, список пациентов численно не очень увеличился с тех первых тревожных дней его появления в городе. Но каждый человек из этого списка глубоко верил в своего доктора. Он прописывал мало лекарств. Он имел даже неслыханную привычку отговаривать больных принимать лекарства, но уж если он какое-нибудь лекарство рекомендовал, то прописывал его в потрясающих дозах. Нередко можно было видеть, как Гедж, горбясь, шел через приемную с каким-нибудь рецептом в руках.
- Как это понять, доктор Мэнсон? Шестьдесят гран бромистого калия Ивену Джонсу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
- Крис! Я, право, верю теперь, что сделаю что-нибудь в жизни!
Он начал старательно заносить на картотеку, специально для этой цели приобретенную, результаты своих исследований. Он и сам не сознавал, какой блестящей клинической техники достиг за это время. В комнате, где рабочие переодевались, выйдя из шахты, они стояли перед ним, оголенные по пояс, а он при помощи пальцев и стетоскопа чудесным образом проникал в тайны патологических изменении этих живых легких: здесь - участок фиброза, у следующего - эмфизема, у третьего - хронический бронхит, который сам он снисходительно именует "пустяковым кашлем". Эндрью аккуратно отмечал все недуги в диаграммах, напечатанных на обороте каждой карточки.
Одновременно с этим он брал у каждого больного мокроту на исследование и, сидя до двух-трех часов ночи над микроскопом Денни, заносил полученные данные на карточки. Оказалось, что в большинстве случаев эта гнойная слизь, которую больные называли здесь "белыми плевками", содержала блестящие острые частички кремнезема. Эндрью поражало количество альвеолярных клеток в легких и частое нахождение в них туберкулезных бацилл. Но более всего приковывало его внимание присутствие почти всегда и повсюду кристаллов кремния. Неизбежно напрашивался потрясающий вывод, что изменения в легких, а возможно даже и сопутствующая им инъекция, происходят от этой именно причины.
Таковы были успехи Эндрью к тому дню в конце июня, когда Кристин воротилась и бросилась к нему на шею.
- Как хорошо опять очутиться дома!.. Да, я хорошо провела время, но... право, не знаю... и ты так побледнел, милый! Наверное, Дженни тут морила тебя голодом!
Отдых принес ей пользу, она чувствовала себя хорошо, и на щеках ее цвел нежный румянец, Но ее тревожил Эндрью: у него не было аппетита, он каждую минуту лез в карман за папиросами.
Она спросила серьезно:
- Сколько времени будет продолжаться эта твоя исследовательская работа?
- Не знаю. - Это было на следующий день после ее приезда; шел дождь, и Эндрью был в неожиданно дурном настроении. - Может быть, год, а может быть, и пять.
- Так слушай, Эндрью. Я вовсе не собираюсь читать тебе проповедь, - хватит и одного проповедника в семье, - но не находишь ли ты, что раз эта работа так затягивается, тебе следует работать планомерно, вести правильный образ жизни, не засиживаться по ночам и не изводить себя?
- Ничего со мной не будет.
Но в некоторых случаях Кристин бывала удивительно настойчива. Она велела Дженни вымыть пол в "лаборатории", поставила туда кресло, разостлала коврик перед камином. В жаркие ночи здесь было прохладно, от сосновых половиц в комнате стоял приятный смолистый запах, к нему примешивался запах эфира, который Эндрью употреблял при работе. Здесь Кристин сидела с шитьем или вязаньем, пока Эндрью работал за столом. Согнувшись над микроскопом, он совершенно забывал о ней, но она была тут и поднималась с места ровно в одиннадцать часов.
- Пора ложиться.
- Ох, уже! - восклицал он, близоруко щурясь на нее из-за окуляра. - Ты ступай наверх, Крис. Я приду через минуту.
- Эндрью Мэнсон, если ты полагаешь, что я пойду наверх одна... в моем положении ...
Последняя фраза превратилась у них в излюбленную поговорку. Оба шутя употребляли ее при всяком удобном случае, разрешая ею все споры. Эндрью не в силах был противостоять ей. Он вставал смеясь, потягивался, убирал стекла н препараты.
В конце июля сильная вспышка ветряной оспы в Эберло прибавила ему работы, и третьего августа у него оказался особенно длинный список больных, которых нужно было навестить, так что он начал обход сразу после утреннего амбулаторного приема, а в четвертом часу дня, когда он поднимался по дороге к "Вейл Вью", утомленный, торопясь поесть и выпить чаю, так как сегодня пропустил завтрак, он увидел у ворот своего дома автомобиль доктора Луэллина.
Присутствие здесь этого неподвижного предмета заставило его внезапно вздрогнуть и поспешить к дому. Сердце его сильно забилось от мелькнувшего подозрения. Он взбежал по ступеням крыльца, рванул входную дверь и в передней наткнулся на Луэллина. С нервной стремительностью посмотрев ему в лицо, он проговорил, заикаясь:
- Алло, Луэллин. Я... я не ожидал увидеть вас здесь так скоро.
- Да, и я тоже, - ответил Луэллин.
Эндрью улыбнулся.
- Так почему же?..
От волнения он не мог найти других слов, по вопросительное выражение его веселого лица говорило достаточно ясно.
Но Луэллин не улыбнулся в ответ. После очень короткого молчания он сказал:
- Войдемте сюда на минутку, мой дорогой. - Он потянул Эндрью за собой в гостиную. - Мы все утро пытались вас разыскать.
Поведение Луэллина, его нерешительный вид, непонятное сочувствие в голосе пронизали Эндрью холодом. Он пролепетал:
- Что-нибудь случилось?
Луэллин посмотрел в окно, на мост, словно ища самых осторожных, добрых слов для объяснения. Эндрью не мог больше выдержать. Он едва дышал, ему давила сердце жуткая неизвестность.
- Мэнсон, - начал Луэллин мягко, - сегодня утром... когда ваша жена проходила по мосту, одна гнилая доска сломалась. С ней все благополучно, вполне благополучно. Но, к сожалению...
Эндрью понял все раньше, чем Луэллин кончил. Острая боль резнула его по сердцу.
- Вам, может быть, будет приятно знать, - продолжал Луэллин тоном спокойного сострадания, - что мы сделали все необходимое. Я сразу же приехал, привез сестру из больницы, и мы пробыли здесь весь день...
Наступило молчание. Эндрью всхлипнул раз, потом другой, третий. Закрыл лицо рукой.
- Полноте, дорогой друг, - уговаривал его Луэллин. - Кто мог предвидеть такой случай? Ну, прошу вас, перестаньте. Подите наверх и утешьте жену.
С опущенной головой, держась за перила, Эндрью пошел наверх. Перед дверью спальни он остановился, едва дыша, потом, спотыкаясь, вошел.
XIV
К 1927 году у доктора Мэнсона в Эберло была уже достаточно солидная репутация. Практика у него была не слишком большая, список пациентов численно не очень увеличился с тех первых тревожных дней его появления в городе. Но каждый человек из этого списка глубоко верил в своего доктора. Он прописывал мало лекарств. Он имел даже неслыханную привычку отговаривать больных принимать лекарства, но уж если он какое-нибудь лекарство рекомендовал, то прописывал его в потрясающих дозах. Нередко можно было видеть, как Гедж, горбясь, шел через приемную с каким-нибудь рецептом в руках.
- Как это понять, доктор Мэнсон? Шестьдесят гран бромистого калия Ивену Джонсу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121