— Тут вниз ведут ступеньки. Будьте осторожны, света нет. Спускайтесь медленно, опираясь о стену. Внизу небольшая комнатка. Я приду к вам, как только смогу.
Мы услышали, как он запер дверь и дважды повернул ключ в замочной скважине.
Оказавшись внизу, мы поискали на ощупь место, где можно было бы присесть, но мы не нашли ни стула, ни табурета. Я мог только прислониться к стене и молиться, чтобы хозяин не слишком долго продержал нас в этой яме.
— Если бы этот человек не взял нас под свое покровительство, мы сейчас сидели бы на дне какого-нибудь каменного мешка, — внезапно сказал Бумех, не открывавший рта вот уже несколько часов.
В этой темноте я не мог понять, улыбается он или нет.
— Самое подходящее время для насмешек, — сказал я ему. — Ты бы, может, хотел, чтобы Морхед Ага бросил нас на съедение обезумевшей толпе? Или отправил к судье, который поторопится приговорить нас, чтобы успокоить общественное мнение? Не будь таким неблагодарным! И не демонстрируй свое высокомерие! Не забывай, что вчера ты сам привел меня к этому воеводе. И именно ты подтолкнул меня к этому путешествию. Нам вовсе не стоило бы покидать Джибле!
Я непроизвольно заговорил с ним не по-арабски, а на генуэзском наречии, как происходило со мной каждый раз, когда я чувствовал себя мишенью для ударов судьбы, что могли обрушиться на нас только на Востоке.
Надо признать, что по прошествии нескольких часов, а потом и дней в моей душе зазвучал голос, не слишком отличающийся от речей Бумеха, обвиненного мной в ерничестве и неблагодарности. По крайней мере в некоторые минуты, тогда как в другие я благословлял свою счастливую звезду, поставившую на моем пути Морхеда Агу. Мое настроение все время качалось туда-сюда как маятник. Иногда я видел в этом человеке мудреца с благородной сединой, озабоченного нашей судьбой и благополучием, извиняя его всякий раз, как он невольно причинял нам какое-нибудь неудобство; а иногда я не замечал в нем ничего, кроме этого черного рта хищной рыбы. Когда время тянулось медленно и угрожающие нам опасности, казалось, отступали, я задавался вопросом, не странно ли сидеть взаперти в доме какого-то незнакомца; ведь он не мой друг и не чиновник, в обязанности которого входит поддерживать порядок в этом городе. Зачем он все это делает? Почему ради нас он навлек на себя неприятности со стороны обитателей того квартала, и даже со стороны властей, которым должен был бы передать нас в первый же день? Он посылал отворить двери нашего узилища, и нас звали подняться обратно в дом, обычно ночью, он приглашал нас разделить трапезу с ним и его людьми, усаживая нас на почетное место и предлагая лучшие куски цыпленка или ягненка, прежде чем приступить к объяснениям, как продвигается наше дело.
— Увы, увы, — говорил он нам, — гибельная опасность все ближе. Жители квартала постоянно дежурят у моих дверей, убежденные, что вы все еще скрываетесь у меня. По всему городу разыскивают виновников пожара. Власти пообещали примерно их наказать…
Если бы нас захватили, мы не могли бы даже надеяться на справедливый суд. Нас в тот же день посадили бы на кол и выставили на площади. Тогда как пока мы скрываемся в доме нашего благодетеля, мы ничем не рискуем. Но мы не можем оставаться здесь слишком долго. Все тайны в конце концов выходят наружу. Впрочем, судья уже посылал сюда своего секретаря с проверкой. Должно быть, он что-то подозревает.
Теперь, когда я пишу эти слова, моя рука уже не дрожит. Но в течение девяти дней и ночей я прожил в настоящем кошмаре, и присутствие моего племянника не уменьшало моего отчаяния.
Лишь вчера наступила развязка. Запугав меня тем, что в любой момент сюда может явиться судья с обвинением, составленным по всей форме, и что укрывать меня здесь становится все более и более опасным, хозяин сообщил мне наконец хорошую новость.
— Судья пригласил меня к себе сегодня утром. Я пошел к нему, шепча последнюю молитву. И когда он сразу сказал мне, что янычары ему признались и он знает, что вы скрываетесь у меня, я бросился ему в ноги и умолял его оставить меня в живых. Тогда он велел мне открыть ему все, и сказал, что одобряет мое благородство, поскольку я взял под защиту невиновных, так как он сам тоже убежден в вашей невиновности. Если бы люди сейчас не были так разгорячены, он тут же позволил бы вам выйти из вашего заточения с гордо поднятой головой. Но теперь лучше проявить осторожность. Прежде чем выйти из дома, придется запастись охранным свидетельством. Только ваша милость, сказал я ему, может снабдить их этой бумагой. Он ответил, что должен подумать, и просил меня вернуться сегодня после обеда. Что ты об этом думаешь?
Я ответил, что очень рад и что эта новость — самая утешительная, какая только могла бы быть.
— Нам следует сделать судье подарок, достойный его благосклонности.
— Разумеется. Какую сумму могли бы мы ему предложить?
— Ты должен тщательно поразмыслить, этот кади — важный вельможа. Он горд и не захочет торговаться. Он лишь взглянет на то, что мы ему поднесем. И если найдет этот дар достаточным, прикажет составить для нас охранную грамоту. Но если тот окажется недостаточным, он швырнет мне его в лицо, и мы все трое — ты, я и твой племянник — отправимся в вечность!
Он медленно провел рукой по шее — взад и вперед, и я инстинктивно повторил его жест.
Сколько денег мне нужно предложить, чтобы спасти свою жизнь? Как ответить на такой вопрос? Разве может существовать цифра, выше которой я предпочту потерять собственную жизнь и жизнь своего племянника?
— У меня при себе сейчас только четыре пиастра и шестьдесят аспров. Знаю, этого недостаточно…
— Четыре с половиной пиастра — это столько, сколько нужно, чтобы раздать моим людям в благодарность за то, что они охраняли нас всех и прислуживали нам десять дней.
— Именно это я и намеревался сделать. Я также хотел, как только вернусь домой, послать тебе — тебе, нашему хозяину, нашему покровителю — самый великолепный подарок.
— Забудь обо мне, я ничего не хочу. Ты жил здесь в моем доме день и ночь, и ни разу я не просил тебя развязать кошелек. Я рискую жизнью не для того, чтобы получить от тебя вознаграждение. Я принял вас в своем доме, тебя с твоим племянником, потому что с первой минуты был убежден в вашей невиновности. Ни по какой другой причине. Я смогу спать спокойно, только когда узнаю, что вы в безопасности. Но судье действительно следует поднести подобающий дар, и горе нам, если мы совершим хоть малейшую ошибку, оценив его неправильно.
— А как можно ему заплатить?
— У него есть брат, процветающий и уважаемый купец. Ты напишешь долговую расписку в его пользу, скажем, будто он поставил тебе товар на определенную сумму, и пообещаешь заплатить ему долг в течение недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112