За это последний взял его к себе и осыпал милостями. Раб этот и выдал Ироду намерение Малиха похитить заложника-сына, а Ирод послал трибунов исполнить приказ Кассия и свою собственную волю.
Тело Малиха, прикрытое тогой одного из трибунов, было принесено в дом, где находился Ирод. Там был и Гиркан. Они сидели в ожидании запоздавшего Малиха, чтобы вместе идти к приготовленному для пиршества столу. Войдя в покой, где сидели Ирод и Гиркан, трибуны опустили тело Малиха к ногам собеседников.
— Что это? — спросил встревоженный Гиркан, предчувствуя что-то недоброе.
Трибуны сдернули тогу с лица мертвеца, на которое упал свет от висячих светильников.
— Малих! — в ужасе проговорил Гиркан, вскакивая с места, и тут же упал в обморок.
Ирод долго смотрел на бледное лицо убитого. Потом он взглянул на стоявшего у ног отца, в каком-то окаменении, юного Аарона.
— Бедный мальчик! — сказал он нежно. — Тебя осиротили, но я тебя не оставлю.
Мальчик снова заплакал. Ирод ласково положил ему руку на голову.
— Плачь, дитя, это святые слезы, но я осушу их, — с глубоким чувством сказал Ирод.
В это время рабы привели в чувство Гиркана. Он открыл глаза, глубоко вздохнул, огляделся. На него снова глянуло мертвое лицо Малиха.
— Кто убил его? — с трудом выговорил он.
— Приказ Кассия, — отвечал один из стоявших около мертвеца трибунов.
— Его убил тот, кого он сам убил, — сказал Ирод.
— Кто? Кто? Кого он убил? — растерянно спрашивал Гиркан.
— Он убил моего отца, и теперь Антипатр убил Малиха, — отвечал Ирод.
— Твои слова для меня загадка, — недоумевал Гиркан, думая, что с ним все еще продолжается обморок.
— Смерть отца стала для меня ясна, как только ты рассказал мне об обстоятельствах пиршества, бывшего последним в жизни Антипатра. Малих подал мысль чествовать отца идумейским обычаем. Малих устранил от стола виночерпия Рамеха. Он же заставил невинную девочку вливать вино в чашу, раньше им отравленную. Это яснее солнца. Я уверен, что с этим ядом он прибыл и сюда, чтобы угостить меня и отправить на тот свет, к отцу. Обыщи его одежды, мой верный Рамзес, — сказал Ирод своему рабу, «презренному кушиту».
Раб, расстегнув латы Малиха, долго рылся и в складках туники мертвеца, и между ремнями и чешуею лат, но ничего не находил. Тут он вспомнил, что египетские воины имеют обыкновение хранить талисманы Изиды в рукоятках мечей, которые отвинчиваются. Рамзес стал отвинчивать рукоятку меча Малиха. Там обнаружилась небольшая пустота, а в ней крошечный глиняный флакончик.
— Есть, — сказал Рамзес, вынимая флакончик.
— Дай сюда.
Осторожно открыв закупорку флакончика, Ирод увидел там несколько капель бесцветной жидкости.
— Осторожнее, господин, — испуганно воскликнул раб, — там смерть!
Тогда Ирод велел позвать со двора собаку и принести маленький кусочек мяса. Рабы исполнили приказание. Собака весело виляла хвостом, видя в руке раба мясо.
— Держи осторожнее, — сказал Ирод, поднося флакончик к кусочку мяса и капая на него таинственною жидкостью, — теперь дай собаке.
Собака жадно проглотила подачку, ожидая другой, побольше. Но тут же зашаталась и упала трупом.
— Вот! — мрачно сказал Ирод.
— О, Адонай, Господь! — воскликнул Гиркан.
IX
После битвы при Филиппах, где погибли «последние республиканцы», Брут и Кассий, — первый, с отчаяния бросившись на собственный меч, второй, с отчаяния же, добровольно напоровшись на меч раба, — победители их, крутолобый мальчишка Октавиан и узколобый Антоний, поделили весь мир между собою поровну: Октавиан взял Запад, Антоний — Восток. В то время, когда честолюбивый мальчишка стал упорно работать, идя по стопам своего великого деда с плешивой головой, Антоний, избрав своей резиденцией Тарс, в Киликии, стал безумствовать от пресыщения властью, ломая из себя дурака и воображая, что совсем играет бога. Разоряя подвластные ему страны Востока, грабя храмы их и государственную казну, призывая к себе на суд царей, он изображал из себя бога-пропойцу, всепьянственнейшего Вакха, которого окружали раболепные царедворцы, холуйствуя в ролях сатиров и в костюмах вакханок, вместо одежд, прикрытых лучом солнца, даже без фигового листа.
К нему-то на суд и должны были явиться Гиркан, Ирод, Фазаель, Антигон, Малих, царь Петры, Клеопатра, царица страны фараонов, цари пергамский, парфянский и другие владыки и сатрапы Востока.
С особенным нетерпением он ожидал прибытия в Тарс Клеопатры, про удивительную красоту которой трубил весь мир, Восток и Запад, и которую он сам видел еще маленькой девочкой, когда в рядах полководца Габиния следовал в Иудею на помощь Гиркану и Антипатру с Иродом против иудейского царя Александра, отца прелестной внучки Гиркана, уже известной нам Мариаммы. Антоний пожелал встретить Клеопатру особенно торжественно. Он знал от великого Цезаря, как очаровательна была эта юная египтянка, как против ее обаятельных чар не устоял даже гениальный полководец, угрюмый философ и автор знаменитого произведения «De bello gallico», он знал, что плодом этого увлечения было... явление на свет маленького фараона, как две капли воды напоминающего угрюмого Цезаря... Это и был Цезарион — «последний фараон», не оставивший после себя даже маленькой пирамиды... А быть может, она и была, да занесена песками Сахары...
Антоний сгорал нетерпением увидеть нильскую сирену. Поэтому, узнав о вступлении ее роскошной галеры в реку Цидн, при устье которой в Средиземное море стоял Тарс, он и устроил ей небывало-невиданно-торжественную встречу, которая оказалась более шутовскою, чем серьезною. Храбрый, но грубый солдатюга без порядочного образования (куда ему было до Цезаря и даже до «мальчишки» Октавиана!), он изобразил из себя шута в виде бога Вакха. Он приказал поставить свой роскошный, но дурацкий трон на берегу Цидна и восседал на нем, как подобает олимпийскому божеству, нагишом, перевитый только гирляндами роз и гроздьями винограда. На курчавой, узколобой голове его был такой же венец — венец бога Вакха. Его окружали такие же шуты-царедворцы, наряженные козлоподобными сатирами, и целый букет голеньких вакханок из красивых рабынь с розами и гроздьями в волосах.
По бокам этого шутовского трона полукругом стояли цари и властители Востока — пергамский, парфянский, аравийский, а также представители Сирии и Иудеи — царевич Антигон, племянник первосвященника Гиркана и дядя Мариаммы, сам Гиркан, Ирод, Фазаель и другие. Все они стояли в угрюмом молчании, возмущенные этой унизительной игрой в шута, но бессильные ввиду грозных рядов легионов с римскими орлами. Только на лице Ирода играла чуть заметная презрительная усмешка.
Проведав заранее, какого дурака намерен сыграть для нее Антоний, Клеопатра также решила одурачить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Тело Малиха, прикрытое тогой одного из трибунов, было принесено в дом, где находился Ирод. Там был и Гиркан. Они сидели в ожидании запоздавшего Малиха, чтобы вместе идти к приготовленному для пиршества столу. Войдя в покой, где сидели Ирод и Гиркан, трибуны опустили тело Малиха к ногам собеседников.
— Что это? — спросил встревоженный Гиркан, предчувствуя что-то недоброе.
Трибуны сдернули тогу с лица мертвеца, на которое упал свет от висячих светильников.
— Малих! — в ужасе проговорил Гиркан, вскакивая с места, и тут же упал в обморок.
Ирод долго смотрел на бледное лицо убитого. Потом он взглянул на стоявшего у ног отца, в каком-то окаменении, юного Аарона.
— Бедный мальчик! — сказал он нежно. — Тебя осиротили, но я тебя не оставлю.
Мальчик снова заплакал. Ирод ласково положил ему руку на голову.
— Плачь, дитя, это святые слезы, но я осушу их, — с глубоким чувством сказал Ирод.
В это время рабы привели в чувство Гиркана. Он открыл глаза, глубоко вздохнул, огляделся. На него снова глянуло мертвое лицо Малиха.
— Кто убил его? — с трудом выговорил он.
— Приказ Кассия, — отвечал один из стоявших около мертвеца трибунов.
— Его убил тот, кого он сам убил, — сказал Ирод.
— Кто? Кто? Кого он убил? — растерянно спрашивал Гиркан.
— Он убил моего отца, и теперь Антипатр убил Малиха, — отвечал Ирод.
— Твои слова для меня загадка, — недоумевал Гиркан, думая, что с ним все еще продолжается обморок.
— Смерть отца стала для меня ясна, как только ты рассказал мне об обстоятельствах пиршества, бывшего последним в жизни Антипатра. Малих подал мысль чествовать отца идумейским обычаем. Малих устранил от стола виночерпия Рамеха. Он же заставил невинную девочку вливать вино в чашу, раньше им отравленную. Это яснее солнца. Я уверен, что с этим ядом он прибыл и сюда, чтобы угостить меня и отправить на тот свет, к отцу. Обыщи его одежды, мой верный Рамзес, — сказал Ирод своему рабу, «презренному кушиту».
Раб, расстегнув латы Малиха, долго рылся и в складках туники мертвеца, и между ремнями и чешуею лат, но ничего не находил. Тут он вспомнил, что египетские воины имеют обыкновение хранить талисманы Изиды в рукоятках мечей, которые отвинчиваются. Рамзес стал отвинчивать рукоятку меча Малиха. Там обнаружилась небольшая пустота, а в ней крошечный глиняный флакончик.
— Есть, — сказал Рамзес, вынимая флакончик.
— Дай сюда.
Осторожно открыв закупорку флакончика, Ирод увидел там несколько капель бесцветной жидкости.
— Осторожнее, господин, — испуганно воскликнул раб, — там смерть!
Тогда Ирод велел позвать со двора собаку и принести маленький кусочек мяса. Рабы исполнили приказание. Собака весело виляла хвостом, видя в руке раба мясо.
— Держи осторожнее, — сказал Ирод, поднося флакончик к кусочку мяса и капая на него таинственною жидкостью, — теперь дай собаке.
Собака жадно проглотила подачку, ожидая другой, побольше. Но тут же зашаталась и упала трупом.
— Вот! — мрачно сказал Ирод.
— О, Адонай, Господь! — воскликнул Гиркан.
IX
После битвы при Филиппах, где погибли «последние республиканцы», Брут и Кассий, — первый, с отчаяния бросившись на собственный меч, второй, с отчаяния же, добровольно напоровшись на меч раба, — победители их, крутолобый мальчишка Октавиан и узколобый Антоний, поделили весь мир между собою поровну: Октавиан взял Запад, Антоний — Восток. В то время, когда честолюбивый мальчишка стал упорно работать, идя по стопам своего великого деда с плешивой головой, Антоний, избрав своей резиденцией Тарс, в Киликии, стал безумствовать от пресыщения властью, ломая из себя дурака и воображая, что совсем играет бога. Разоряя подвластные ему страны Востока, грабя храмы их и государственную казну, призывая к себе на суд царей, он изображал из себя бога-пропойцу, всепьянственнейшего Вакха, которого окружали раболепные царедворцы, холуйствуя в ролях сатиров и в костюмах вакханок, вместо одежд, прикрытых лучом солнца, даже без фигового листа.
К нему-то на суд и должны были явиться Гиркан, Ирод, Фазаель, Антигон, Малих, царь Петры, Клеопатра, царица страны фараонов, цари пергамский, парфянский и другие владыки и сатрапы Востока.
С особенным нетерпением он ожидал прибытия в Тарс Клеопатры, про удивительную красоту которой трубил весь мир, Восток и Запад, и которую он сам видел еще маленькой девочкой, когда в рядах полководца Габиния следовал в Иудею на помощь Гиркану и Антипатру с Иродом против иудейского царя Александра, отца прелестной внучки Гиркана, уже известной нам Мариаммы. Антоний пожелал встретить Клеопатру особенно торжественно. Он знал от великого Цезаря, как очаровательна была эта юная египтянка, как против ее обаятельных чар не устоял даже гениальный полководец, угрюмый философ и автор знаменитого произведения «De bello gallico», он знал, что плодом этого увлечения было... явление на свет маленького фараона, как две капли воды напоминающего угрюмого Цезаря... Это и был Цезарион — «последний фараон», не оставивший после себя даже маленькой пирамиды... А быть может, она и была, да занесена песками Сахары...
Антоний сгорал нетерпением увидеть нильскую сирену. Поэтому, узнав о вступлении ее роскошной галеры в реку Цидн, при устье которой в Средиземное море стоял Тарс, он и устроил ей небывало-невиданно-торжественную встречу, которая оказалась более шутовскою, чем серьезною. Храбрый, но грубый солдатюга без порядочного образования (куда ему было до Цезаря и даже до «мальчишки» Октавиана!), он изобразил из себя шута в виде бога Вакха. Он приказал поставить свой роскошный, но дурацкий трон на берегу Цидна и восседал на нем, как подобает олимпийскому божеству, нагишом, перевитый только гирляндами роз и гроздьями винограда. На курчавой, узколобой голове его был такой же венец — венец бога Вакха. Его окружали такие же шуты-царедворцы, наряженные козлоподобными сатирами, и целый букет голеньких вакханок из красивых рабынь с розами и гроздьями в волосах.
По бокам этого шутовского трона полукругом стояли цари и властители Востока — пергамский, парфянский, аравийский, а также представители Сирии и Иудеи — царевич Антигон, племянник первосвященника Гиркана и дядя Мариаммы, сам Гиркан, Ирод, Фазаель и другие. Все они стояли в угрюмом молчании, возмущенные этой унизительной игрой в шута, но бессильные ввиду грозных рядов легионов с римскими орлами. Только на лице Ирода играла чуть заметная презрительная усмешка.
Проведав заранее, какого дурака намерен сыграть для нее Антоний, Клеопатра также решила одурачить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51