— Ах, если бы у меня была такая коса! — мечтала удивительная девочка и страстно желала, чтобы и ее имя впоследствии прославилось так же, как имя ее прабабушки.
Бедная девочка не знала, что имя ее будет греметь на земле целые тысячелетия, тогда как имя Береники останется только на картах звездного неба, да и в каталогах небесных светил... Бедная девочка не знала что... Бедная Клеопатра!
— Гнусный убийца! — невольно шептали теперь ее губы при виде изображения Птоломея IV Филопатора. — Ты отравил своего славного отца, Эвергета... Ты убил свою мать, божественную Беренику! Ты умертвил своего брата, свою жену Арсиною! И я должна теперь смотреть на твое изображение.
Перед нею все тринадцать Птоломеев с их женами, детьми.
Взор Клеопатры остановился на изображении последнего Птоломея — ее отца, Птоломея XIII Аулета.
— Бедный, бедный! — шепчут ее губы. — Как он меня любил и ласкал: «Пальмочка моя гибкая! Змейка нильская! Нежный цветочек лотоса!..».
За этими мыслями она и не заметила, как остановилось ее шествие ввиду приближения самого божества. Статуя его возвышалась на носилках, еще богаче, чем ее собственные. Носилки покоились на плечах жрецов, которые махали над божеством опахалами из страусовых перьев и ветвями деревьев, перевитых цветами.
За этими носилками, на довольно значительном расстоянии, шел сам Апис, массивный белый бык, перед которым также курили фимиам.
При виде этого живого бога и Клеопатра, и Цезарь немедленно сошли с носилок.
Но что вдруг сделалось с Аписом? До сих пор бык шел медленной, грузной, ленивой походкой. Добрые, простодушные глаза животного кротко смотрели и как бы робко спрашивали шедших около него жрецов: скоро ли ему дадут есть? Где тот вкусный сноп свежей пшеницы, которой его всегда кормили во время этих скучных церемоний? То ли дело в храме, в своем стойле? Жуй пшеницу и всякое зерно сколько душе угодно. А тут — на! Жди, голодай да еще нюхай этот проклятый дым благоуханий... Уж этот ему дым! Уж эти противные жрецы! А ничего не поделаешь: нюхай вонючий дым, иди, куда тебя ведут, а иначе не дадут даже соломинки. А у бога с голоду брюхо подводит. Шутка ли! Со вчерашнего вечера не кормили...
И вдруг жрецы замечают, что кроткие глаза Аписа превращаются в злые. Бык, глядя вперед, сердито трясет головой. Хвост его беспокойно бьется о жирные бедра, о ноги... Бык начинает упираться.
Жрецы в недоумении, в страхе... Что с ним сделалось? Божество гневается... И это во время такой торжественной процессии!..
Волнение жрецов переходит в народ... Все со страхом переглядываются...
Апис, видимо, свирепеет... Он остановился, нагнул свою громадную голову и начинает потрясать страшными рогами...
Клеопатра побледнела... Что с ним? Что с богом? Он не признает ее...
Животное начинает злобно реветь, рыть ногами землю... Вот-вот бросится!..
— О! О! — пронесся ужас в толпе. — Бог гневается! О, горе, горе! Горе Египту!
— Я говорил вчера, что божество этого не потерпит... Великий Апис не хочет видеть нечестивых римлян... Недаром филин кричал на пирамиде Хеопса...
В этот момент к Цезарю подходит один старый центурион.
— Скинь тогу, великий Цезарь, — шепчет он, — видишь, глупый бык не выносит красного цвета пурпура твоей тоги... Я служил в войсках Сертория, в Иберии (Испании), так знаю этих глупых животных... Всякий красный лоскут приводит их в ярость.
— Хорошо, спасибо, — улыбнулся Цезарь презрительной улыбкой и движением обеих рук перекинул тогу за плечи, — пурпур и животным страшен...
Движение Цезаря не скрылось от Аписа. Он разом весь дрогнул. Стоявшие впереди его жрецы испуганно бросились в сторону, уронив на землю изображения некоторых фараонов и священные предметы.
— О, великие боги! Милосердный Озирис! Матерь Изида! — прошел стон по толпе зрителей.
— Горе земле фараонов! Погибель Египту.
Но разъяренный бык вдруг успокоился. Закинутые за спину полы тоги, закрыв пурпур ее каймы, открыли грудь Цезаря, закованную в блестящие латы. Апис глядел на него изумленными, но не злыми глазами. Жрецы ободрились. Толпа облегченно вздохнула.
— Бог успокоился... Он простил дерзких иноземцев.
— Нет, римлянин чарами ослепил великого Аписа-Озириса.
Клеопатра все еще испуганно озиралась. Но Цезарь успокоил ее.
— Не бойся, царица, — тихо сказал он. — Это мой пурпур встревожил так божество Египта, но не я лично.
Прервавшаяся, было, церемония продолжалась снова. Верховный жрец, овладев своим волнением, громко возглашает гимн божеству. Тогда, по его знаку, другие жрецы, которые несли священные предметы — сноп пшеницы, золотой серп, сосуд с елеем, клетку со священными птицами и т. д., и те, которые несли изображения предков Клеопатры, делают полукруг около Аписа, который не сводит умильных глаз со снопа сочной пшеницы и тоже поворачивается вслед за жрецами и вкусной приманкой — соблазнительным снопом.
Теперь Клеопатра и Цезарь очутились позади Аписа и последовали за ним по направлению к храму Озириса. За ними двинулись Антигон, идумей Антипатр с сыном Иродом, Митридат пергамский, эрисы и римские знаменосцы с легионными орлами, с царскими носилками и, наконец, войска и народ, который, впрочем, уже опережал процессию и нестройными толпами спешил к храму, спотыкаясь о попадавшиеся на пути сфинксы, падая, славословя своих богов, толкая друг друга и бранясь на всех языках Египта, Нубии, Финикии и Сирии.
Голова процессии достигает, наконец, храма и останавливается, не вступая в него. Жрецы со священными предметами и с изображением предков Клеопатры располагаются полукругом, так что Клеопатра и Цезарь остаются в голове этого полукруга. В центре же его становится золотая клетка со священными птицами, а перед нею — Апис рядом с верховным жрецом. По другую сторону клетки, лицом к Апису и ко всему сонму присутствующих, помещаются два жреца, из которых у одного в руках сноп пшеницы и золотой серп.
Апис, окончательно успокоившийся, продолжает смотреть на пшеницу. Он умный бог и ждет теперь терпеливо. Он знает, что как только выпустят птичек из клетки, ему тотчас же дадут эту вкусную пшеницу. Недаром же жрецы целую неделю подготовляли его к этой церемонии — репетировали с ним обряд венчания на царство, — что делать? — надо ждать, надо покоряться жрецам, хоть он и бог...
— Вы, чада великого Озириса, гении и покровители четырех стран света! — возглашает между тем верховный жрец. — Несите на ваших легких крыльях радостную весть всему миру, поведайте востоку и западу, северу и югу до крайних пределов земли, что божественная дочь великого фараона Аулета — да живет он вечно в жилище Озириса! — юная Клеопатра венчается венцом верхней и нижней страны фараонов.
При этом он открывает, одну за другой, четыре дверцы золотой клетки, по дверце на каждую из четырех сторон света, и четыре священные птицы одна за другой выпархивают и, испуганные возгласами толпы, быстро разлетаются в разные стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51