— Я ли не любил тебя!
— О, да! Ты дал мне сильное доказательство твоей любви тем, что приказал Иосифу убить меня! — с негодованием воскликнула Мариамма.
Ирод отступил, как ужаленный. Слова жены, точно ножом, ударили его в сердце, и он заметался, словно затравленный зверь.
— Как! Он выдал тебе эту тайну? — задыхаясь, спросил он.
— Да, выдал, — спокойно отвечала Мариамма.
— А! Вот как! — задыхался Ирод. — Ты все сказала. Иосиф, вот кто!.. Понимаю!.. Он никогда не открыл бы тебе моей тайны, если бы не был в преступной связи с тобой.
Мариамма презрительно пожала плечами.
— Безумный.
— Так смерть же вам обоим, — закричал Ирод.
Мариамма с какою-то гадливостью поглядела на искаженное лицо мужа.
— Жалкий глупец! — тихо сказала она. — Иосиф за тебя же распинался, доказывал, как сильна твоя любовь, что и в смерти ты не можешь разлучиться со мной... Жалкий трус!
Дольше Ирод не мог вынести этой пытки. Как помешанный, он выскочил от Мариаммы и носился взад и вперед по обширному дворцу, нагоняя на всех ужас. Это был настоящий зверь пустынь Идумеи, и все спешили спрятаться от него. Одна Саломея не испугалась брата.
— Что так мало виделся с женой? — спросила она. — Царица и мой муженек не ждали тебя так скоро.
— Иосиф!.. И ты заодно с ними? — остановился вдруг бесноватый.
— Нет, они вдвоем заодно, — лукаво отвечала сестра.
— На крест! Распять их заодно, на одном кресте, его на нее!
Злобная радость сверкнула в красивых глазах Саломеи... «Сын Петры! — забилось ее сердце. — Где ты?»
Ирод же, как только воротилась к нему способность говорить более спокойно, приказал Рамзесу позвать одного из ближайших царедворцев, Соема, и велел ему тотчас же распорядиться негласным убийством мужа своей сестры.
— Чтобы никто не знал... за святость взят живой на небе, — со злою улыбкой закончил он.
Но убить Мариамму! На это не хватало его сил... Его солнце тогда потухнет. Разве лечь рядом с нею на ложе смерти? Так будет лучше... А дети? Что ему дети без Мариаммы?
Он снова пошел к ней. Но в одном из переходов дворца его встретил прелестный мальчик лет пяти, живой портрет Мариаммы. С мальчиком был старый евнух-негр.
— А! Отец! — обрадовался мальчик.
— Здравствуй, Александр! — сказал Ирод, целуя головку сына (то был старший сынишка от Мариаммы). — Вы не ждали меня?
— Нет, ждали и молились за тебя.
— Как же вы молились?
— А так: Бог отцов наших! Помилуй нашего отца!
— А кто научил вас этой молитве?
— Мама... она все плакала, — отвечал ребенок.
Лицо Ирода мгновенно прояснилось, но снова какая-то мысль омрачила его.
— Ну, черный куш, пойдем играть, — сказал мальчик и убежал.
Мариамма приказывала детям молиться о нем. Что это? Действительно ли она опасалась за его жизнь? Или это боязнь за себя, когда она узнала от Иосифа его тайное распоряжение в случае его смерти? О, тогда это была молитва не за него! Но Александр сказал: она все плакала? Конечно, боязнь смерти вызвала эти слезы... А слезы страха — это преграда от любовных помыслов, от любовных вожделений... Она, следовательно, невинна... Но, в таком случае, зачем он приказал казнить Иосифа, если и он невиновен в том, на что прозрачно намекнула Саломея? Нет! Он виновен, виновен тем, что выдал его тайну. Он заслужил смерть!.. Но Мариамма, это бедное дитя, за что она должна страдать? И он вспомнил выпавшего из гнезда голубка... Невинный, беспомощный. Не то же ли и Мариамма? Не ее ли, как юного птенчика, он вырвал из родного гнезда? И ему стало невыразимо жаль этой женщины-ребенка.
Он рванулся к ней, примиренный, раскаявшийся.
— Прости меня, дитя мое! — припал он к ногам Мариаммы. — Я оскорбил тебя... прости меня, не отталкивай от себя. — Мариамма молчала, тихо отстраняя его от себя.
— Мариамма! Сжалься! Без тебя не жизнь мне — ад! — ломал он руки.
— И моя жизнь — ад, — тихо проговорила Мариамма. — Умереть бы...
Ирод, забывая все, мгновенно обнажил меч.
— И тебя, и себя разом, чтобы кровь наша смешалась! — простонал он.
— Рази! — И Мариамма, разорвав одежду, обнажила белую, как лилия, грудь.
— Нет, не могу, не могу! — с плачем простонал он и, шатаясь, как пьяный, вышел.
— В поход... в Аравию... там найду смерть, — бормотал он.
И он тотчас же приказал позвать на военный совет Ферора, Соема и главных военачальников.
— Что Иосиф? — спросил он Соема, когда тот вошел.
— В царстве теней, — был ответ.
В совете решено было немедленно двинуться за Иордан.
Арабы, узнав о переходе отрядов Ирода к Галанду, встретили его у Диосполиса. Битва была жаркая, сопротивление врага упорное. Ирод, казалось, искал смерти, но сам нес смерть всюду, куда только направлялось его убийственное боевое копье. Воины его, видя личную храбрость самого царя, его изумительное бесстрашие, воодушевились, как один человек, и арабы потерпели жестокое поражение. Но это поражение подняло на ноги всю
Петру, всю пустыню до Келесирии. Арабы встретили иудеев у Канафы. Завязалась битва. Опьяненные первой победой, иудеи ринулись на врага с такою поспешностью, что обнажили свой тыл. Этим воспользовался злейший враг Ирода, коварный грек Афенион, один из полководцев Клеопатры. Он велел жителям Канафы напасть на иудеев с тыла, и иудейское войско постигло страшное поражение. Не успели отряды Ирода опомниться от этого бедствия, как их страну постигло еще более ужасное, небывалое бедствие: землетрясение, опустошившее всю цветущую долину Сарона, разрушившее все города этой житницы Иудеи и похоронившее под развалинами домов до тридцати тысяч иудеев. Ужас овладел страной.
Этим воспользовались арабы и внесли новое опустошение в страну, народ которой окончательно пал духом. Бодрствовал один Ирод, мощный дух которого, казалось, еще более закаливали бедствия. Поспешив с войском в Иерусалим, он созвал народное собрание.
— Иудеи! — обратился он к собранию. — Страх, охвативший вас, неоснователен! Если кары небес повергли вас в уныние, то это естественно; но если человеческие гонения повергают вас в отчаяние, то это обличает в вас отсутствие мужества. Я так далек от мысли после землетрясения бояться неприятеля, что, напротив, более склонен верить и верю, что Бог хотел этим бросить арабам приманку, чтобы нам дать возможность мстить им. Знайте, что они напали на нашу страну, надеясь не столько на собственные руки и оружие, сколько на те случайные бедствия, которые нас постигли. Но та надежда обманчива, которая опирается не на собственные силы, а на чужое несчастье, потому что ни несчастье, ни счастье не представляют собою нечто устойчивое в жизни; напротив, счастье постоянно колеблется. Вы это сами знаете: не мы ли постоянно побеждали всех и в том числе арабов? А теперь они нас победили. Но теперь неприятель, убаюканный победою, не ждет поражения и будет поражен нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51