«Что ж теперь делать-то?» – подумал Линь Чун, кладя на снег пику и кувшин. Опасаясь, как бы от тлеющих углей, оставшихся в очаге, не начался пожар, он разворотил груду обломков и, забравшись в нее по пояс, стал шарить по земле руками. Однако вскоре обнаружил, что растаявший снег загасил последние. искры. Линь Чун продолжал шарить на том месте, где прежде находилась его постель, и, наконец, вытащил свое стеганое одеяло. После этого он вылез из кучи обломков. Было уже совсем поздно, и он подумал: «Теперь негде даже развести огонь. Как же мне быть?» Тут он вспомнил о старой кумирне, которую видел в пол-ли от склада, и решил, что сможет временно там укрыться. «Пойду и переночую там, – решил он, – а утром посмотрим, что делать дальше». Свернув одеяло и нацепив на пику кувшин с вином, он плотно закрыл ворота, запер их на замок и направился к кумирне.
Войдя в ограду, он прикрыл ворота и припер их камнем, лежавшим неподалеку. Войдя в кумирню, он осмотрелся. Над алтарем возвышалась глиняная, позолоченная статуя бога гор; по сторонам стояли статуи его помощников: писца и посыльного. В стороне лежала куча жертвенной бумаги. Тщательно все осмотрев, Линь Чун обнаружил, что других помещений в кумирне не было и никто ее не охранял.
Он положил на кучу бумаги свою пику, поставил кувшин с вином и, стряхнув. снег с шапки, снял белый полотняный халат, уже наполовину промокший. Все это он положил на алтарь, а затем расстелил одеяло, лег на него, укрылся до пояса. Достав кувшин с вином, он, не разогревая, начал потихоньку пить его, заедая мясом, вытащенным из-за пазухи.
Так он лежал, выпивая и закусывая, как вдруг услышал снаружи какой-то шум. Мгновенно вскочив на ноги и прильнув к трещине в стене, он увидел, что склады с фуражом охвачены пламенем. Огонь с треском и шумом пожирал постройки. Линь Чун схватил пику и только собрался было бежать, чтобы позвать народ на помощь, как вдруг услышал чьи-то голоса. Он осторожно подкрался к воротам и прислушался. Разговаривая между собой, к кумирне быстро приближались трое. Они попробовали было открыть ворота, но им помешал камень. Тогда они остановились у ворот, чтобы посмотреть на пожар, и один из них сказал:
– Ну что, неплохо придумано?
– Вы оба хорошо постарались, – ответил второй. – Когда я вернусь в столицу и доложу об этом командующему Гао Цю, ручаюсь, он наградит вас высоким м почетным назначением. Теперь у наставника Чжана не будет причин упорствовать.
– Наконец-то нам удалось покончить с Линь Чуном, – вставил третий. – Теперь молодой Гао поправится.
– Какой же упрямец этот наставник Чжан. Ведь сколько раз к нему посылали людей с просьбой выдать дочь за молодого Гао, – вставил его собеседник. – Сколько раз ему говорили, что Линь Чуна уже нет в живых, но Чжан ни за что не хотел верить этому. А здоровье молодого Гао все ухудшалось. Вот командующий и отправил нас, чтобы просить вас покончить с этим делом. Но мы никак не думали, что все это так скоро закончится.
– Когда я перелез через стену, – начал другой, – я поджег сено в десяти местах, и выбраться оттуда он никак не мог!
– Да уж он теперь, верно, сгорел, – заметил другой.
– Если бы даже ему и удалось спастись, – сказал третий, – все равно его ждала бы смертная казнь. Ведь по его вине сгорел военный склад.
– А теперь пойдем в город, – предложил первый.
– Подождем еще, – возразил другой. – Посмотрим на пожар, а потом отыщем пару костей, чтобы по возвращении в столицу показать их командующему и молодому Гао; пусть убедятся в том, что мы умеем работать.
Линь Чун по голосу узнал надзирателя, Лу Цяня и Фу Аня. «Небо сжалилось надо мной, – подумал он. – Если бы не развалилась сторожка, я был бы заживо сожжен этими негодяями».
Затем он потихоньку отодвинул камень, взял в правую руку пику и, распахнув левой рукой ворота, закричал:
– Стой, мерзавцы! Теперь-то вы от меня не уйдете!
Те хотели было бежать, но от испуга не могли даже двинуться. Линь Чун поднял пику, и она с хрустом вонзилась в тело надзирателя. Перепуганный насмерть Лу Цянь не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и взмолился:
– Прости меня!
Фу Ань успел отбежать всего шагов на десять, но Линь Чун настиг его и со всей силой всадил ему пику в спину – тот повалился. Теперь Линь Чун вернулся к Лу Цяню. Тот также бросился было бежать, но не успел он сделать и трех шагов, как Линь Чун с криком: «Ты еще бежать, гнусный бандит!» – схватил его за грудь и швырнул в снег. Отбросив пику и наступив ногой на грудь Лу Цяня, он выхватил кинжал, занес его над Лу Цянем и закричал:
– Бандитская ты рожа! Я ведь никогда не враждовал с тобой! Почему же ты решил погубить меня? Правильно говорится: «Можно простить убийцу, но нельзя простить предателя»!
– Я не виновен, – взмолился Лу Цянь. – Командующий приказал мне это сделать, и я не мог нарушить его воли.
– Ах ты, гнусный разбойник! – продолжал кричать Линь Чун. – Мы с малых лет были друзьями, а сегодня ты пришел, чтобы убить меня. Как же ты смеешь говорить, что непричастен к этому делу? Посмотрим, придется ли тебе по вкусу мой кинжал?!
С этими словами он разорвал одежду Лу Цяня и всадил ему кинжал прямо в сердце. Изо рта, носа, ушей и глаз Лу Цяня хлынула кровь; тогда Линь Чун вынул сердце и печень врага и, оглянувшись кругом, увидел, что надзиратель пытается подняться на ноги. Линь Чун подскочил к нему и, прижав к земле, закричал:
– Ах ты, гнусная тварь! Ты оказался таким же бандитом, как и другие! Ну так отведай и ты моего кинжала!
Он отрезал надзирателю голову и насадил ее на пику. Вернувшись к двум ранее убитым, он также отрубил им головы, вложил кинжал в ножны, связал за волосы все три головы, возвратился в кумирню и положил их на жертвенник перед богом горных духов. Надев халат, он подпоясался кушаком, одел войлочную шляпу, осушил до дна кувшин с вином, сделанный из тыквы, и, бросив его вместе с одеялом, захватил пику и, выйдя ив кумирни, направился на восток.
Через каких-нибудь четыре-пять ли ему встретилась толпа крестьян из соседних деревень, которые с ведрами и баграми бежали тушить пожар.
– Бегите скорее и попытайтесь спасти, что можно! – крикнул он. – А я пойду доложу начальству! – и он, сжимая в руках пику, продолжал свой путь дальше. Между тем снежная буря все усиливалась.
Часа четыре шел Линь Чун, когда, наконец, почувствовал, что продрог до мозга костей. Оглядевшись, он убедился, что склады остались далеко позади, и увидал перед собой небольшой редкий лесок. Вдали, там, где лес становился гуще, виднелось несколько хижин, соломенные крыши которых были покрыты снегом, В одной из хижин сквозь трещину в стене мелькал огонек. Прямо туда и направился Линь Чун. Он раскрыл двери и вошел. Посреди комнаты сидел пожилой крестьянин, а вокруг него трое-четверо молодых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179