— Нет, не знаю.
— Его зовут Линёк, — сказал Джек и снова захохотал. — Боцманского кота зовут Линёк, ха-ха-ха!
— Все это хорошо, — отозвался Стивен, — но само по себе это орудие истязания противно человеческой совести, и ничего смешного я в нем не вижу.
— То же самое талдычит и отец Мартин, — отвечал Джек. — Дай вам обоим волю, так в вашем земном раю никого бы не пороли годами. Представляю себе, что за бедлам получился бы в результате. О господи, даже живот от смеха прихватило. Но не скажете же вы, что у нас на корабле наказывают за каждый пустяк. После выхода из Гибралтара еще никого не выпороли. Я не люблю плетку, как и всякий другой, но иногда приходится прибегать к телесным наказаниям.
— Ба, — сказал Стивен. — Только рабская натура согласится с вами. Так будем мы сегодня музицировать? А то завтра мне будет не до того.
На следующий день «Сюрприз», несмотря на медленный ход, по всей вероятности, должен был пересечь линию тропиков — точку, в которой Стивен имел привычку устраивать кровопускание всем своим подопечным в качестве профилактики тропической лихорадки и средства от злоупотребления мясом и грогом под почти отвесно стоящим тропическим солнцем. На месте капитана на широтах между 23° 28' N и 23° 28' S он бы всех перевел на диету из овощного пюре и каши на воде. Кровопускание предстояло производить на шканцах, куда моряки должны были проходить один за другим, с тем чтобы никто не смог спрятаться в бухтах тросов или за ними. Дело в том, что многие из тех, кто был готов, не дрогнув, пролить в бою и свою, и неприятельскую кровь, не переносили зрелища лечебного кровопускания.
Вторая половина дня была самым подходящим для этой процедуры временем, а до полудня оба лекаря усердно оттачивали все свои ланцеты и скальпели. Хиггинс по-прежнему чрезвычайно робел в присутствии своего начальника, словно боялся, что доктор Мэтьюрин вот-вот заговорит с ним на латыни. Запас слов этого языка, как, впрочем, и английских медицинских выражений, у Хиггинса был настолько ничтожен, что иногда Стивен думал, уж не присвоил ли его помощник имя какого-то знающего человека, возможно, даже своего бывшего хозяина, попросту украв его диплом. Однако доктор не жалел, что взял его в плаванье: Хиггинс уже проявил свой бесспорный талант дантиста в двух случаях, когда сам Стивен не решился бы оперировать. Матросы смотрели на него как на какое-то чудо. Несколько типичных ипохондриков — сильных, здоровых мужчин, которые раз в неделю сказывались больными, и их приходилось «лечить» безобидными пилюлями, изготовленными из мела, розового красителя и сахара, — перебежали от Стивена к Хиггинсу, и хотя Стивен вовсе не возражал против этого, его несколько встревожили доходившие до него слухи. Матросы шептались, будто бы из утробы Джона Хейлса Хиггинс извлек живого угря. Несли они и другую дичь в том же роде, и Стивен твердо решил положить этому конец. Но пока ему нечего было предъявить Хиггинсу, а поскольку тот молчал в тряпочку, то оба так и сосуществовали, ни говоря ни слова.
Находясь тремя палубами выше лазарета (доктора точили свои инструменты при свете лампы, сидя возле рундука с лекарствами, далеко ниже ватерлинии), капитан Обри, залитый ослепительным солнечным светом, в сопровождении Пуллингса мерил шагами шканцы. Хотя ветер по-прежнему был слаб, на лице капитана было довольное выражение. Перед ним простирались тщательно надраенные палубы, на которых происходила несуетливая, но безостановочная деятельность: бывшим матросам «Дефендера» показывали, как пропускать через блоки лопари орудийных талей и крепить пушки. Со стороны носовой каюты слышались голоса гардемаринов, которые хором повторяли латинское местоимение hie, haec, hoc note 18, сопровождая декламацию веселыми шутками, которые мягко пресекал отец Мартин. После их обеда, но еще до своего капитан проверял вместе с гардемаринами их дневные задания, иначе говоря, их индивидуальные расчеты положения судна в полдень по высоте солнца и разнице между местным и Гринвичским полднем, установленной на основании показаний хронометра, уточняя полученные данные на основании счисления. Иногда ответы получались совершенно несуразные: некоторые из юношей, похоже, были не способны освоить основные принципы расчетов и пытались подогнать свои ответы наугад или попросту списывали их у товарищей. Что касается Бойла (хотя он и происходил из семьи моряков), то этот недоросль прочно сел на мель, доплыв только до середины таблицы умножения. Кэлами и Уильямсону было не по душе, что их снова усадили за учебники (давно плавая без всякого учителя, они любили прихвастнуть опытом и пустить пыль в глаза новичкам), но все же в целом они были славные ребята. Старший канонир тоже приглядывал за ними, а его жена заботилась о том, чтобы они были как следует обихожены. Конечно, миссис Хорнер стирала им рубахи по такому важному случаю, как трапеза в капитанской каюте, лучше, чем Киллик. Джек подозревал, что она из женского упрямства стирала их в пресной воде.
Юный хор зазвучал иначе: autos, autee, auto note 19, и Джек расплылся в улыбке.
— Вот что мне нравится слышать, — заметил он. — В отличие от нас, они не растеряются, когда кто-то заговорит с ними на древнегреческом языке. Они тотчас ответят ему: «Autos, autee, auto, старый хрен. Купе eleison note 20». Кроме того, классическое образование полезно для дисциплины: матросы относятся к нему с поразительным почтением.
Пуллингс, похоже на то, думал иначе. Лейтенант начал было толковать что-то о мире Гомера, когда кот, который так и не научился с благоговением относиться к шканцам, полез им под ноги, очевидно желая приласкаться и ощутить ответную ласку.
— Мистер Холлар, — завопил Джек голосом, который легко донесся до полубака, где боцман возился с талрепом. — Послушайте, мистер Холлар. Будьте добры, отнесите своего Линька на нос и посадите его под домашний арест или засуньте в мешок.
Остроумное прозвище, данное Стивеном коту, давно облетело всю команду и для матросов стало звучать еще смешнее от частого повторения и разжевывания его скрытого смысла тугодумам. Когда животное несли по проходу, многие встречали его улыбками и возгласами: «Эй, Линёк!» — поскольку «Сюрприз» не был одним из тех унылых кораблей, где царила мертвящая дисциплина: на таких судах матрос, находясь на палубе, должен был молчать как рыба до тех пор, пока к нему не обращался старший по званию.
Джек Обри все еще улыбался, когда вспомнил, что сегодня именно тот день, в который по уставу положено наказывать провинившихся. И он спросил, не было ли каких-либо серьезных проступков.
— Никак нет, сэр, — отвечал Пуллингс. — Всего лишь пара мелких склок. Один напился до умопомрачения по случаю своего дня рождения, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115