Итак, «Норфолк» пока не обнаружили; а усталый «Сюрприз» двигался очень медленно, и Джек был вынужден надолго задержаться на острове, чтобы подлечить больных и подремонтировать корабль. Несмотря на это, он испытывал удовлетворение. Очевидная задача «Норфолка» (если, конечно, он вырвался из штормовых южных широт, преодолев западные ветра) заключалась в том, чтобы постоянно прочесывать побережья Чили и Перу, ложась в дрейф ночью и рыская в поисках английских китобойных шхун днем. Поэтому, куда бы он ни направлялся — на Галапагосские острова или же в район китобойного промысла, — от Джека ему никуда не деться.
Для удовлетворения были у него и другие причины: хотя на судне вряд ли оставался лишний кусок парусины и десятицентовый гвоздь, оно снова было в полной готовности и без малейшей течи; на борту хватало пресной воды, топлива, сушеной рыбы и соленой тюленины, а все больные вернулись в строй. Похоронили только двух человек; это случилось в море у берегов острова Диего-Рамирес. Всем пошли на пользу овощи, свежее мясо, теплый климат и прочие блага жизни после свирепых ветров, сырости и постоянной стужи шестидесятых широт. Но нет худа без добра — после всех испытаний команда наконец превратилась в единое целое, тяжкий переход выковал настоящих моряков даже из самых ледащих матросов «Дефендера». Незаметно для себя они нашли общий язык со старожилами «Сюрприза» — прежние различия и враждебность исчезли. Матросы стали не столько более умелыми, сколько более дисциплинированными: после Южной Атлантики телесных наказаний не случалось. Но в семье не без урода — ничуть не изменился придурковатый чревовещатель цирюльник Комптон, любитель почесать языком. Не вписывался в общую картину и старший канонир. Хотя прежде на «Дефендере» он не служил, но оставался для всех чужаком, пил по-черному и, похоже, медленно сходил с ума. Джек не раз видел толковых морских офицеров, которые пропадали ни за понюшку табака. Хотя капитан военного корабля был на своем борту царь и бог, он едва ли мог помешать моряку, имеющему офицерский патент, губить себя, если тот, как Хорнер, не нарушал Дисциплинарного устава. Этот мрачный, грубый тип был добросовестным служакой и никогда не отлынивал от своих обязанностей. И все-таки Джек его недолюбливал. Зато молодежь грела капитанскую душу. Джеку Обри редко доводилось видеть более дружных и жизнерадостных обитателей мичманской каюты. Он даже мог ими гордиться. Когда фрегат огибал мыс Горн, мичманы вели себя великолепно, хотя Бойл сломал себе три ребра, а Уильямсон отморозил два пальца на ноге и кончики ушей, а из-за цинги голова его стала голой, как яйцо. Теперь они резвились на острове Хуан-Фернандес, охотясь на коз со стаей крупных диких собак, которых им удалось в известной степени приручить. Джек Обри улыбался, но его радостные мысли оборвал мушкетный выстрел и голос Блекни, вахтенного мичмана.
— Осмелюсь доложить, сэр, Сахарная Голова сигналит. Думаю, они судно заметили.
Действительно, так оно и оказалось, но из-за бокового ветра было невозможно прочитать семафор с горы. Не дожидаясь, когда расстояние сократится, Джек Обри бросился на полубак и во всю мощь своей луженой глотки заорал сигнальщикам на Сахарной Голове:
— Это китобой?
— Нет! — послышался дружный ответ. Сигнальщики махали руками и выразительно показывали в подветренную сторону. Приказав Блекни захватить с собой подзорную трубу, капитан забрался на салинг фок-мачты. Он принялся внимательно осматривать затянутый дымкой северный горизонт, но не увидел ничего, кроме стаи китов, десятка два которых вздымали фонтаны пара.
— Сэр! — закричал Блекни, стоявший на брамсель-рее. — Читаю семафор: «Судно, находящееся по пеленгу норд-норд-ост на дистанции столько-то миль (не могу прочитать цифры, сэр), следует курсом вест».
На Сахарной Голове находились люди ответственные — старшина Уэйтли и два пожилых матроса первого класса. Для таких моряков слово судно обозначало лишь одно: «трехмачтовый корабль с прямым парусным вооружением». Фрегат, разумеется, тоже был судном, и поскольку судно, о котором они семафорили, не было китобоем (ведь китобойную шхуну можно узнать по «вороньему гнезду»), то оно вполне могло оказаться «Норфолком».
— Мистер Блекни, — произнес Джек Обри, — захватите с собой подзорную трубу и мигом на Сахарную Гору. Обратите внимание на то, какие паруса это судно несет, каков его курс и пеленг. Пусть наблюдатели с вещами спускаются вниз. Вы тоже возвращайтесь побыстрей, если не желаете провести на этом острове остаток своих дней. При таком ветре мы никогда не сможем вернуться сюда, как только ляжем на подветренный галс. — Затем, повернувшись к корме, он громко скомандовал: — Мистер Хани! Прикажите по местам стоять, с якорей сниматься.
Все, кто был и на борту, и на берегу, ждали этого приказа с той минуты, как наблюдатели на Сахарной Голове ответили на зов капитана. Не успел боцман отдать команду, как палуба корабля превратилась в потревоженный муравейник. Одни матросы навалились на вымбовки шпиля, другие принялись травить носовой швартов; полубаковые кинулись под палубу укладывать в бухту тяжелый и мокрый якорный канат. На это ушло куда больше времени, чем на то, чтобы отдать саму команду. Несмотря на суету, на фок-мачте фрегата успели поднять «Синий Питер» — флаг отплытия — и выстрелить из пушки, чтобы привлечь внимание к сигналу.
Услышав выстрел, Стивен и отец Мартин замерли на месте, и, прежде чем они сообразили, что означает этот звук, спутники заставили их повернуть назад и так поспешить вниз, что если на подъем они затратили полчаса, то спуск преодолели за пять минут. Ни Бондена, ни Кэлами не трогали замечания насчет излишней спешки, им были не понятны охи и ахи по поводу колибри и не отловленных жуков. После спуска с горы им пришлось, огибая бухту морских слонов, еще долго пробираться сквозь заросли сандаловых деревьев — «единственного места на острове, где можно найти мерценарию», как истошным голосом вопил отец Мартин. Моряки все же отконвоировали своих подопечных к берегу, после чего на красный катер погрузили под руководством Хиггинса трех последних больных (у одного была сломана нога, которая никак не срасталась; у второго ампутирована по самое плечо рука из-за антонова огня после обморожения: третий дошел до последней стадии сифилиса: минутное удовольствие, полученное в борделе много лет назад, вскоре должно было привести к общему параличу).
После того как замер звук дудки на барабане шпиля, прозвучали ритуальные слова «Якорь на панер, сэр!», а затем «Корабль к съемке с якоря готов!». Затем наступили тревожные минуты, поскольку якорь полз и мог зацепиться за опасный грунт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Для удовлетворения были у него и другие причины: хотя на судне вряд ли оставался лишний кусок парусины и десятицентовый гвоздь, оно снова было в полной готовности и без малейшей течи; на борту хватало пресной воды, топлива, сушеной рыбы и соленой тюленины, а все больные вернулись в строй. Похоронили только двух человек; это случилось в море у берегов острова Диего-Рамирес. Всем пошли на пользу овощи, свежее мясо, теплый климат и прочие блага жизни после свирепых ветров, сырости и постоянной стужи шестидесятых широт. Но нет худа без добра — после всех испытаний команда наконец превратилась в единое целое, тяжкий переход выковал настоящих моряков даже из самых ледащих матросов «Дефендера». Незаметно для себя они нашли общий язык со старожилами «Сюрприза» — прежние различия и враждебность исчезли. Матросы стали не столько более умелыми, сколько более дисциплинированными: после Южной Атлантики телесных наказаний не случалось. Но в семье не без урода — ничуть не изменился придурковатый чревовещатель цирюльник Комптон, любитель почесать языком. Не вписывался в общую картину и старший канонир. Хотя прежде на «Дефендере» он не служил, но оставался для всех чужаком, пил по-черному и, похоже, медленно сходил с ума. Джек не раз видел толковых морских офицеров, которые пропадали ни за понюшку табака. Хотя капитан военного корабля был на своем борту царь и бог, он едва ли мог помешать моряку, имеющему офицерский патент, губить себя, если тот, как Хорнер, не нарушал Дисциплинарного устава. Этот мрачный, грубый тип был добросовестным служакой и никогда не отлынивал от своих обязанностей. И все-таки Джек его недолюбливал. Зато молодежь грела капитанскую душу. Джеку Обри редко доводилось видеть более дружных и жизнерадостных обитателей мичманской каюты. Он даже мог ими гордиться. Когда фрегат огибал мыс Горн, мичманы вели себя великолепно, хотя Бойл сломал себе три ребра, а Уильямсон отморозил два пальца на ноге и кончики ушей, а из-за цинги голова его стала голой, как яйцо. Теперь они резвились на острове Хуан-Фернандес, охотясь на коз со стаей крупных диких собак, которых им удалось в известной степени приручить. Джек Обри улыбался, но его радостные мысли оборвал мушкетный выстрел и голос Блекни, вахтенного мичмана.
— Осмелюсь доложить, сэр, Сахарная Голова сигналит. Думаю, они судно заметили.
Действительно, так оно и оказалось, но из-за бокового ветра было невозможно прочитать семафор с горы. Не дожидаясь, когда расстояние сократится, Джек Обри бросился на полубак и во всю мощь своей луженой глотки заорал сигнальщикам на Сахарной Голове:
— Это китобой?
— Нет! — послышался дружный ответ. Сигнальщики махали руками и выразительно показывали в подветренную сторону. Приказав Блекни захватить с собой подзорную трубу, капитан забрался на салинг фок-мачты. Он принялся внимательно осматривать затянутый дымкой северный горизонт, но не увидел ничего, кроме стаи китов, десятка два которых вздымали фонтаны пара.
— Сэр! — закричал Блекни, стоявший на брамсель-рее. — Читаю семафор: «Судно, находящееся по пеленгу норд-норд-ост на дистанции столько-то миль (не могу прочитать цифры, сэр), следует курсом вест».
На Сахарной Голове находились люди ответственные — старшина Уэйтли и два пожилых матроса первого класса. Для таких моряков слово судно обозначало лишь одно: «трехмачтовый корабль с прямым парусным вооружением». Фрегат, разумеется, тоже был судном, и поскольку судно, о котором они семафорили, не было китобоем (ведь китобойную шхуну можно узнать по «вороньему гнезду»), то оно вполне могло оказаться «Норфолком».
— Мистер Блекни, — произнес Джек Обри, — захватите с собой подзорную трубу и мигом на Сахарную Гору. Обратите внимание на то, какие паруса это судно несет, каков его курс и пеленг. Пусть наблюдатели с вещами спускаются вниз. Вы тоже возвращайтесь побыстрей, если не желаете провести на этом острове остаток своих дней. При таком ветре мы никогда не сможем вернуться сюда, как только ляжем на подветренный галс. — Затем, повернувшись к корме, он громко скомандовал: — Мистер Хани! Прикажите по местам стоять, с якорей сниматься.
Все, кто был и на борту, и на берегу, ждали этого приказа с той минуты, как наблюдатели на Сахарной Голове ответили на зов капитана. Не успел боцман отдать команду, как палуба корабля превратилась в потревоженный муравейник. Одни матросы навалились на вымбовки шпиля, другие принялись травить носовой швартов; полубаковые кинулись под палубу укладывать в бухту тяжелый и мокрый якорный канат. На это ушло куда больше времени, чем на то, чтобы отдать саму команду. Несмотря на суету, на фок-мачте фрегата успели поднять «Синий Питер» — флаг отплытия — и выстрелить из пушки, чтобы привлечь внимание к сигналу.
Услышав выстрел, Стивен и отец Мартин замерли на месте, и, прежде чем они сообразили, что означает этот звук, спутники заставили их повернуть назад и так поспешить вниз, что если на подъем они затратили полчаса, то спуск преодолели за пять минут. Ни Бондена, ни Кэлами не трогали замечания насчет излишней спешки, им были не понятны охи и ахи по поводу колибри и не отловленных жуков. После спуска с горы им пришлось, огибая бухту морских слонов, еще долго пробираться сквозь заросли сандаловых деревьев — «единственного места на острове, где можно найти мерценарию», как истошным голосом вопил отец Мартин. Моряки все же отконвоировали своих подопечных к берегу, после чего на красный катер погрузили под руководством Хиггинса трех последних больных (у одного была сломана нога, которая никак не срасталась; у второго ампутирована по самое плечо рука из-за антонова огня после обморожения: третий дошел до последней стадии сифилиса: минутное удовольствие, полученное в борделе много лет назад, вскоре должно было привести к общему параличу).
После того как замер звук дудки на барабане шпиля, прозвучали ритуальные слова «Якорь на панер, сэр!», а затем «Корабль к съемке с якоря готов!». Затем наступили тревожные минуты, поскольку якорь полз и мог зацепиться за опасный грунт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115