— Не таковский он! — пошутил кто-то. — У него борода что у волка шкура, он не замерзнет.
В тот же момент послышались голоса в сенях, и глаза всех, конечно, обратились туда.
Дверь отворилась, и на пороге появилась фигура здоровенного старика с громадною седою бородою, заледеневшею от мороза. Длинные волосы его на висках тоже пообмерзли, так что вся голова была как бы вылеплена из снега. Одной рукой он что-то держал под полою кафтана, другую заложил за пояс вместе с шапкою. Он не вошел, а ввалился в гридницу. За ним последовало еще несколько запоздалых гостей.
Едва он показался в гриднице, как послышались смешанные голоса девушек и молодых людей.
— А! Путята, Путята! — закричали все радостно.
Между тем к нему подошла хозяйка.
— В добрый час пожаловали, дедушка, — сказала она. — Все давно ждут вас и ваших песен.
Путята приподнял седую голову и окинул орлиным взглядом гридницу.
— Да, есть для кого петь, — сказал он, — только бы голоса хватило…
Боярыня подвела его к скамье возле стены.
— Садитесь, батюшка, — сказала она, — и достаньте свои гусли… Здесь они не замерзнут, не на морозе, — шутя прибавила она.
— Сейчас, сейчас, боярыня, — отвечал Путята, — только вот… не мешало бы…
И он что-то шепнул на ухо хозяйке, которая тут же ушла, а через минуту сенная девушка внесла на подносе ковшик меду и чарку. За нею шла Богна и, остановившись перед стариком, поклонилась ему в пояс.
— Милости просим выкушать из моих рук медку во здравие, — произнесла она.
Старик разгладил бороду и улыбнулся девушке.
— С удовольствием выкушаю, зоренька моя ясная, — отвечал старик.
Он принял мед и поставил его подле себя на небольшом столике; отпивая понемногу из чарки, вынул из-под полы гусли и начал настраивать их, разговаривая с девушками и молодыми людьми и отпуская разные шуточки.
Девушки пряли, смеялись, переговариваясь между собой вполголоса.
— Да скоро ли ты, Путята? — спрашивали мужчины. — Ведь не даром пьешь мед… Надо петь… Наш черед петь…
Но Путята продолжал спокойно настраивать гусли, затем, приподняв их, начал перебирать струны, подыскивая нужный мотив, и напевать вполголоса:
Ох, как над Лыбедью, над рекою
Летят соколики длинной чередою!
Эх, годы не те, чтобы с ними лететь,
Мне лишь осталось на них поглядеть…
Все внимательно прислушивались к песне. В гриднице воцарилась глубокая тишина, слышно было жужжание веретен, но вдруг Путята оборвал песню, закончив мотив аккордом.
— Дальше, дальше, Путята! — загалдела молодежь.
— Не подгоняйте старика, как ленивую лошадь, — отшучивался Путята. — Дозвольте спеть что-нибудь подумавши.
И он снова ударил по струнам. Опять воцарилась тишина, и Путята запел:
Как во чистом поле все шатры стоят,
А в одном из них-то молодцы сидят:
На златом столе-то чаши золотые,
В чашах тех вино да меды дорогие.
За столом сидят молодчики удалые,
На подбор богатыри, во боях лихие.
Вот один из них, плечи — словно печь!
Вышел из-за столья, стал держать он речь:
Братцы дорогие, полно пировать!
Мы сидеть не можем — сберемте-ка рать,
Половцы лишают жизни и добра,
Нам не зачерпнуть уж из реки ведра.
Забирают женок и детей в полон,
Этим чужеземцам нипочем закон…
Стыдно нам спокойно нынче пировать:
Половчанин злобный скачет убивать…
Сядем же мы в седла, на лихих коней,
Прямиком на Альту все махнем скорей:
Там увидим — кости русские лежат,
Вороны нам тризну правят и кричат…
Старик умолк, продолжая наигрывать на гуслях среди общей тишины.
— Зачем ты нам поешь зловещие песни! — раздались голоса мужчин. — Выбери повеселей!
— Не знаю, может ли быть какая лучше этой! — отвечал Путята, подняв голову и оглядывая присутствующих.
— Продолжай, продолжай эту самую… — отзывались другие. — Эта хорошая… дальше…
— Я кончил… Вы хотели, чтобы я пел за вас… ну, я и спел, как должно петь мужчинам. Нам не к лицу девичьи песни.
— Не гневайтесь на мед, — отозвалась боярыня. — Выпейте еще чарочку, окажите милость, хоть понатужьтесь, авось на память придет песенка повеселее.
— Правду ты молвила, боярыня! На чьем коне едешь, тому и песенки пой! — отвечал старик.
И он снова взял гусли, ударил по струнам и запел:
Летел орел по поднебесью
Над долиною широкой,
Повстречался взором быстрым
С девой черноокой.
Не летай, орел, высоко —
Там зловещи храмы!
Не ходи, красна девица,
Ждут тебя там чары…
Девушки затаили дыхание и перестали прясть, но Путята опять замолк и, нагнувшись над гуслями, перебирал их, подыскивая какой-то мотив.
— Батюшки! Уже все? — спросили девушки.
Путята поднял голову.
— Хорошего понемножку! — засмеялся он. — Стар уж я стал, не могу много петь.
— Тогда расскажи сказку! — затараторили девушки, подзадоренные песней.
— Да, да, расскажи сказку! — отозвались мужские голоса. — Не заставляй себя просить.
Путята молчал, как бы не слыша их, и потом, подумав, ответил:
— Ну, хорошо, расскажу вам сказку.
— О заклятой княжне…
— О змие, волшебнике и княжиче Валигоре.
— Всех разом не могу рассказать! — улыбнулся старик.
— Ну, скажи такую, какая лучше.
Путята не снимал своих гуслей с колен и, положив руки на струны, начал:
«За лесами, за горами, за широкими реками жил в роще змий крылатый…»
В гриднице сделалось тихо; Путята, поглаживая бороду, переводил взгляд с одной девицы на другую, словно выбирая, какая из них годится в героини его сказки.
«Летал он над землею высоко, похищал молодых девушек, уносил от отца-матери далеко-далеко, в такую страну, где нет ни солнца, ни луны, ни звезд. Как только услышит пение девушек, сейчас же подлетает неслышно, выбирает что ни на есть краше, обвивает ее шею зеленым чешуйчатым хвостом и уносит неизвестно куда. Ни одна из девушек, которую он выбрал, не могла спастись от его объятий.
Знали его все девушки и их матери и хоронились по светлицам, когда слышали шум его крыльев, колдовской, как пение русалок, как далекое эхо, как журчанье бегущего по камешкам с горы ручейка. Спастись от него было нельзя; если не похищал эту, то хватал ту, но никогда не улетал без добычи…
Однажды, измученный долгим полетом, змий сел на дуб и заснул.
В это время охотился на медведя княжич Валигора. Один из его отроков заметил спящего змия и оповестил о том княжича. Княжич взял толстые цепи и пошел с дружинниками к дубу. Змий спал как убитый.
«Гадина, — подумал княжич, — задушил ты немало красных девушек!.. Теперь конец твоим пакостям, будешь у меня сидеть весь век привязанным к дубу, пока не околеешь».
Княжич прикрутил змия тяжелыми цепями к сучьям дубовым, на которых он лежал, и ушел с дружиною на холм ожидать, пока проснется змий крылатый.
Проснулся змий и почувствовал, что скручен цепями. Обозлился змий, взмахнул крыльями — и пошло эхо по лесу, от дуба к дубу, от бука к буку, а над лесом точно буря пролетела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45