Казаки и гусары встречали кавалерийские разъезды, освещавшие местность, даже у Бельбекской долины.
Утром 10-го близко ко входу в Большой рейд, но, конечно, вне выстрелов с береговых батарей, подошли два парохода союзников.
Выстроившиеся совсем по-новому, в две кильватерные колонны, русские суда на Большом рейде их изумили. Они тут же ушли с донесением адмиралам Лайонсу и Гамелену, что русская эскадра приготовилась выйти, чтобы напасть на союзный флот.
Союзный флот собрал все свои силы и целый день усиленно готовился к бою и ждал нападения, несколько раз меняя для этого места.
Вечером те же два разведочные парохода подходили снова: картина на рейде не менялась.
Между тем штиль продолжался — не было ни малейшего ветра. Это говорило союзникам только о том, что русские парусные корабли выступят утром, когда подует попутный им бриз.
Но в шесть часов вечера над библиотекой взвился трехцветный флаг — сигнал на этот раз весьма печальный. Несколько видных морских офицеров сошлись у Корнилова, умоляя его повременить с исполнением жестокого приказа.
— Господа, я все сделал, что мог, но приходится покориться необходимости, — говорил им Корнилов.
— Мы навсегда опозорим себя в глазах противника! — возражали ему. — И население Севастополя, и моряки, и гарнизон — все будут подавлены, если мы сами затопим свои суда!
— Я приводил все эти доводы князю, но он ссылался на историю: часто бывало, дескать, то, что армии, высадясь в чужой стране, сжигали свои корабли, чтобы отрезать себе путь отступления… Мы же, дескать, сделаем гораздо умнее, если их потопим и тем обезопасим себя с моря от наступления… Он до того упорен в этом, что я уже перестал с ним спорить.
Сигнал дан, надо свозить с кораблей экипаж и орудия и вообще что можно успеть свезти… Потом прорубить отверстия в подводных частях и…
Корнилов сделал правой рукою ныряющий жест и отвернулся, чтобы скрыть приступ слабости.
Весь вечер и всю ночь деятельно перевозили с судов-смертников на берег орудия, снаряды, офицерские вещи, однако перевезти всего не удалось.
Из орудий были сняты только мелкие, потому что крупные при их огромной тяжести снимать спешно и в темноте было невозможно.
На каждом судне хранились большие запасы провианта, но об этих запасах никто, кроме коков и баталеров, даже и не вспомнил в общей суматохе.
Почему-то упорно держалось мнение, что неприятельский флот, по депешам — скопившийся в большом числе возле устья Качи, только для того именно и скопился и усердно готовился к сражению, чтобы утром 11-го числа атаковать Большой рейд и в него ворваться. Поэтому спешили потопить суда еще до рассвета, совершенно бросив их разгрузку.
Матросы прорубали широкие, на совесть, отверстия ниже ватерлинии. И вот на рассвете погрузились уже окончательно «Варна», «Силистрия», «Сизополь»… Только обломки мачт плавали на тех местах, где они стояли.
За ними пошли на дно «Уриил» и «Селафиил». «Флора» держалась на воде до восьми часов, потом, покачиваясь и вздрагивая всем корпусом, точно от холода или боли, медленно скрылась в водяной могиле.
Только стоявший как раз над самым глубоким местом фарватера огромный корабль «Три святителя» не выказывал ни малейшего желания расстаться с жизнью, хотя вода и вливалась добросовестно во все бреши, проделанные в нем топорами.
Капитан Зарубин, как и все севастопольцы, с большой тревогой наблюдал за всем, что делалось кругом. Для этого времени у него было довольно. Если по дому он — человек отставной во всех смыслах — ничего не мог делать, то ковылявшие ноги дотаскивали его все-таки до Приморского бульвара, откуда хорошо видны были и Южная бухта и вход на Большой рейд. То, что появились на улице раненые, говорившие, что «француза этого прет на Севастополь — темно! Даже так, что и сосчитать нельзя!» — его уже достаточно испугало.
Капитолина Петровна только ахала, всплескивала руками, металась то туда, то сюда и искала, кого бы ей обвиноватить в том, что вовремя не уехали, как люди. Дебу жил уже в казарме при канцелярии своего батальона; юнкер-сын пропадал на корабле; Варя и Оля еще меньше, чем их мать, знали, что надо делать.
Зарубин пошел на бульвар и в это утро — ближе к полдню, как был тут и накануне, когда видел колонну кораблей, выстроившихся поперек рейда.
Что они готовятся здесь при поддержке береговых батарей встретить грудью эскадру врага, это было ему понятно; что в самой середине колонны, как бы в кореннике, стоит корабль «Три святителя», его корабль, на котором, будучи капитан-лейтенантом, он сражался с турками, было ему тоже и понятно и даже радостно вчера.
Но очень страшно показалось в этот день, 11 сентября, когда он увидел вдруг, что корабль его стоит уже только один… Куда же ушли остальные?..
И почему на его корабле так страшно вдруг стали торчать мачты? Или это только кажется его глазам?
Он стоял, облокотясь на высокий каменный парапет над бухтой. Близко никого не случилось, чтобы спросить, куда делись остальные шесть судов и действительно ли что-то там такое с мачтами, или ему только так кажется.
Вдруг Зарубин увидал большой пароход «Громоносец», идущий на сближение с кораблем.
Вот он сделал поворот, надымил из трубы черным дымом в небе, вспенил кормою воду в бухте, и странно, и неожиданно, и оглушительно грянул с него орудийный выстрел…
Ниже полосы черного дыма отплывал от него клубами белесый пороховой дым… И еще орудийный выстрел… И еще один… И корабль «Три святителя» вдруг покачнулся, пораженный несколькими ядрами в подводную часть, мачты его упали, и на глазах Зарубина он стал погружаться… Сначала медленно, потом быстрее, быстрее, наконец, исчез в воде… И Зарубин понял, что его корабль просто расстрелян и затоплен сознательно, по приказу, так же затоплен, как и остальные шесть…
Больному, изувеченному, слабому, старому, ему стало страшно, как малому ребенку, и, уткнув лицо в руки, лежащие на парапете, он зарыдал, как ребенок.
Глава седьмая
ФЛАНГОВЫЙ МАРШ
I
Отставить генерала Кирьянова от командования дивизией Меншиков не имел полномочий. Он даже не просил об этом и в том донесении царю, которое повез Грейг; когда же 11 сентября в полдень получены были депеши, что армия союзников оставила, наконец, Алминскую долину и направляется к реке Каче, — вдоль берега моря, как и раньше, — Меншиков приказал Кирьякову с его отрядом двинуться, обогнув Северную сторону, и быть авангардом армии, назначение которого наблюдать за противником, а князю Горчакову приказано было вести свой отряд как ядро армии на Инкерманские высоты.
Этот вывод войск из Севастополя, для того чтобы не дать союзникам запереть в крепости полевые войска, а, напротив, сделать из этих войск для союзников угрозу их флангу и тылу и сохранить связь Севастополя с остальным Крымом и, значит, с Россией, и был началом отмеченного впоследствии в истории военного искусства флангового марша Меншикова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Утром 10-го близко ко входу в Большой рейд, но, конечно, вне выстрелов с береговых батарей, подошли два парохода союзников.
Выстроившиеся совсем по-новому, в две кильватерные колонны, русские суда на Большом рейде их изумили. Они тут же ушли с донесением адмиралам Лайонсу и Гамелену, что русская эскадра приготовилась выйти, чтобы напасть на союзный флот.
Союзный флот собрал все свои силы и целый день усиленно готовился к бою и ждал нападения, несколько раз меняя для этого места.
Вечером те же два разведочные парохода подходили снова: картина на рейде не менялась.
Между тем штиль продолжался — не было ни малейшего ветра. Это говорило союзникам только о том, что русские парусные корабли выступят утром, когда подует попутный им бриз.
Но в шесть часов вечера над библиотекой взвился трехцветный флаг — сигнал на этот раз весьма печальный. Несколько видных морских офицеров сошлись у Корнилова, умоляя его повременить с исполнением жестокого приказа.
— Господа, я все сделал, что мог, но приходится покориться необходимости, — говорил им Корнилов.
— Мы навсегда опозорим себя в глазах противника! — возражали ему. — И население Севастополя, и моряки, и гарнизон — все будут подавлены, если мы сами затопим свои суда!
— Я приводил все эти доводы князю, но он ссылался на историю: часто бывало, дескать, то, что армии, высадясь в чужой стране, сжигали свои корабли, чтобы отрезать себе путь отступления… Мы же, дескать, сделаем гораздо умнее, если их потопим и тем обезопасим себя с моря от наступления… Он до того упорен в этом, что я уже перестал с ним спорить.
Сигнал дан, надо свозить с кораблей экипаж и орудия и вообще что можно успеть свезти… Потом прорубить отверстия в подводных частях и…
Корнилов сделал правой рукою ныряющий жест и отвернулся, чтобы скрыть приступ слабости.
Весь вечер и всю ночь деятельно перевозили с судов-смертников на берег орудия, снаряды, офицерские вещи, однако перевезти всего не удалось.
Из орудий были сняты только мелкие, потому что крупные при их огромной тяжести снимать спешно и в темноте было невозможно.
На каждом судне хранились большие запасы провианта, но об этих запасах никто, кроме коков и баталеров, даже и не вспомнил в общей суматохе.
Почему-то упорно держалось мнение, что неприятельский флот, по депешам — скопившийся в большом числе возле устья Качи, только для того именно и скопился и усердно готовился к сражению, чтобы утром 11-го числа атаковать Большой рейд и в него ворваться. Поэтому спешили потопить суда еще до рассвета, совершенно бросив их разгрузку.
Матросы прорубали широкие, на совесть, отверстия ниже ватерлинии. И вот на рассвете погрузились уже окончательно «Варна», «Силистрия», «Сизополь»… Только обломки мачт плавали на тех местах, где они стояли.
За ними пошли на дно «Уриил» и «Селафиил». «Флора» держалась на воде до восьми часов, потом, покачиваясь и вздрагивая всем корпусом, точно от холода или боли, медленно скрылась в водяной могиле.
Только стоявший как раз над самым глубоким местом фарватера огромный корабль «Три святителя» не выказывал ни малейшего желания расстаться с жизнью, хотя вода и вливалась добросовестно во все бреши, проделанные в нем топорами.
Капитан Зарубин, как и все севастопольцы, с большой тревогой наблюдал за всем, что делалось кругом. Для этого времени у него было довольно. Если по дому он — человек отставной во всех смыслах — ничего не мог делать, то ковылявшие ноги дотаскивали его все-таки до Приморского бульвара, откуда хорошо видны были и Южная бухта и вход на Большой рейд. То, что появились на улице раненые, говорившие, что «француза этого прет на Севастополь — темно! Даже так, что и сосчитать нельзя!» — его уже достаточно испугало.
Капитолина Петровна только ахала, всплескивала руками, металась то туда, то сюда и искала, кого бы ей обвиноватить в том, что вовремя не уехали, как люди. Дебу жил уже в казарме при канцелярии своего батальона; юнкер-сын пропадал на корабле; Варя и Оля еще меньше, чем их мать, знали, что надо делать.
Зарубин пошел на бульвар и в это утро — ближе к полдню, как был тут и накануне, когда видел колонну кораблей, выстроившихся поперек рейда.
Что они готовятся здесь при поддержке береговых батарей встретить грудью эскадру врага, это было ему понятно; что в самой середине колонны, как бы в кореннике, стоит корабль «Три святителя», его корабль, на котором, будучи капитан-лейтенантом, он сражался с турками, было ему тоже и понятно и даже радостно вчера.
Но очень страшно показалось в этот день, 11 сентября, когда он увидел вдруг, что корабль его стоит уже только один… Куда же ушли остальные?..
И почему на его корабле так страшно вдруг стали торчать мачты? Или это только кажется его глазам?
Он стоял, облокотясь на высокий каменный парапет над бухтой. Близко никого не случилось, чтобы спросить, куда делись остальные шесть судов и действительно ли что-то там такое с мачтами, или ему только так кажется.
Вдруг Зарубин увидал большой пароход «Громоносец», идущий на сближение с кораблем.
Вот он сделал поворот, надымил из трубы черным дымом в небе, вспенил кормою воду в бухте, и странно, и неожиданно, и оглушительно грянул с него орудийный выстрел…
Ниже полосы черного дыма отплывал от него клубами белесый пороховой дым… И еще орудийный выстрел… И еще один… И корабль «Три святителя» вдруг покачнулся, пораженный несколькими ядрами в подводную часть, мачты его упали, и на глазах Зарубина он стал погружаться… Сначала медленно, потом быстрее, быстрее, наконец, исчез в воде… И Зарубин понял, что его корабль просто расстрелян и затоплен сознательно, по приказу, так же затоплен, как и остальные шесть…
Больному, изувеченному, слабому, старому, ему стало страшно, как малому ребенку, и, уткнув лицо в руки, лежащие на парапете, он зарыдал, как ребенок.
Глава седьмая
ФЛАНГОВЫЙ МАРШ
I
Отставить генерала Кирьянова от командования дивизией Меншиков не имел полномочий. Он даже не просил об этом и в том донесении царю, которое повез Грейг; когда же 11 сентября в полдень получены были депеши, что армия союзников оставила, наконец, Алминскую долину и направляется к реке Каче, — вдоль берега моря, как и раньше, — Меншиков приказал Кирьякову с его отрядом двинуться, обогнув Северную сторону, и быть авангардом армии, назначение которого наблюдать за противником, а князю Горчакову приказано было вести свой отряд как ядро армии на Инкерманские высоты.
Этот вывод войск из Севастополя, для того чтобы не дать союзникам запереть в крепости полевые войска, а, напротив, сделать из этих войск для союзников угрозу их флангу и тылу и сохранить связь Севастополя с остальным Крымом и, значит, с Россией, и был началом отмеченного впоследствии в истории военного искусства флангового марша Меншикова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169