- Товарищи купят.
И латыш слегка повернул его обратно к форду.
Пааташвили циркнул через зубы, дернул плечом.
- Еще хорошо... пускай купляют.
Можно было и подождать. Что они уедут с поездом, казалось непременным, а тогда при машине останется он.
Весело сказал латышу рязанец, кивнув на вокзал головою:
- Кажись, ничего, спокойно.
А полтавец презрительно махнул рукой на южный берег:
- Э-э... горячку там пороли здря...
Но сердитый грузин метнул правым глазом, - левый он щурил, - в небо к востоку.
- А это тебе что?.. А? Пилав?.. Или это кебаб?.. Батум бывал? Пилав-кебаб кушал? Вон! Смотри!
Довольно глянул на полтавца, уничтожающе на латыша и раздул тонкие ноздри.
С востока двигался аэроплан, казавшийся пока еще не больше орла, но не "альбатрос", не "таубе", не "блерио", не "фарман", к которым пригляделся глаз на германском фронте.
- Англичанин, - сказал сердито-довольно грузин. - Шорт.
Рязанец свистнул.
- Теперь держись наши... начнет, сукин сын, бомбы в поезда швырять.
- А вокзал!.. Какой же смысл в поезда, товарищ? Налицо ведь вокзал, встревожился латыш.
Полтавец энергично махнул сверху вниз обеими руками, сам присел в коленях и поясе и добавил:
- От-туда, к черту!
Но тем же торжествующим тоном спросил грузин:
- А это?.. Шешлык? - и указал пальцем пониже в ту же сторону неба.
Присмотрелись, закрывшись руками от солнца, и увидели новую черточку: второй шорт.
- Хлеба! Хлеба готовить надо! - Сердито и решительно грузин шагнул было снова к лавочке, но латыш снова удержал его за плечо.
- Зачем тебе тратиться? - кивнул рязанцу, и тот пошел косопузой своей общегубернской мещеряцкой походкой, как петух на ястреба в небе, поглядывая на бипланы.
Однако не одни они только заметили врага. Кругом затыкали руками в небо, заволновались, и уж различалось среди нестройного живого шума ровное, тихое пока жужжанье машины. А какой-то молодой парень, около стоявший с возом, вскрикнул вдруг, точно увидал судьбу:
- Им же оттеда всех нас видать! В любого бей!
И другой, постарше, в солдатской шинели внакидку, влил в слова общую догадку:
- Стало быть, поэтому наших гонют!.. Они, может, часа через три тут будут!..
Поспешно скользя в толпе, подошли к своему форду студент, еврей и татарин. Студент был возбужден и пререкался с татарином.
- Дернуло его сказать: "на машине"! Вот и поезжай теперь на машине!
- Скорей ихнего поезда на Перекоп будем! Что? скажешь - нет? Неправда я говорю? - горячился и татарин.
А еврей смотрел тревожно на подходивший биплан и говорил:
- Это таки так, что ему ровно ничего не стоит послать сюда пару бомб!.. Чем он рискует? А?
Потом студент передал латышу и полтавцу, что коменданта на вокзале рвут на части, и его так и не добились, что какой-то его помощник, матрос, спросил на ходу: на чем приехали? - а татарину вздумалось сказать: - На машине! - Им ответили: - А на машине, так и гоните ее за Перекоп!.. - Потом все стали кричать: - Аэропланы!.. - Поднялась суматоха. Матрос кричал уже где-то дальше, что беспорядку и паники он не допустит, что эвакуация плановая...
Подошел рязанец с целым белым хлебом в руках и сказал:
- Дерут, однако, черти!.. Ну я им свою цену поставил, чертям!
А когда услышал, что говорил студент, сразу решил:
- Что нам, плацкарту что ли ждать? Вали в вагоны, куда попало!.. Айда!
Однако татарин, который все еще держался хозяином Крыма, сказал своим гостям горячо и убедительно и даже руку прижал к сердцу:
- Гаспада!.. Я извиняюсь!.. Мы скорей их на Перекоп будем, честное слово даю! Тут оно сейчас бомба кидать будет! Честное слово!
Жужжанье мотора вверху стало явственней.
- Эх, зенитного орудия нет! - пожалел латыш.
Как раз в это время двинулся уже до краев переполненный поезд: даже на крышах сидели.
- Хлопцы! - горестно выкрикнул полтавец. - Э-эх!.. Было бы сидать на крышу! Хо-ди-ли, матери вашей черт! - перекатил он глаза с татарина на еврея и с еврея на татарина.
- Ну, однако, товарищи, сейчас мы можем добыть себе места! Новый поезд составлять будут. Я думаю! - выкрикнул еврей.
А полтавец ответил ему шутливо, но с сердцем:
- Думай, Мойше, думай!..
- Пока они подадут поезд - бомбардировка начнется, - спокойно вставил латыш, а студент, может быть, считая себя несколько виноватым, что ничего не добился на вокзале, продолжил:
- А этот поезд непременно обстреляют, какой пошел!.. Одним словом теперь: не скопляйсь! Расходись!
И курносый рязанец решил дело одним лихим подбросом головы:
- Ну-к что ж! Делов куча!.. На своей машине и поедем!.. Белым чертям ее оставлять, в сам деле? Едем!..
- Садимся, ну! - заспешил еврей.
И сбитый было с позиций татарин просиял и опять принял хозяйский вид, уверял честным словом, что они скорее поезда приедут в Перекоп.
- И даже с комфортом, - согласился теперь с ним и студент.
- Конечно... Как у себя дома, - подхватил рязанец. - А то "на крыше"! Крыша, брат, вещь такая: за железо зубами держись, а то слетишь!..
- Ну-ка, товарищ шофер! - кивнул грузину латыш, но кожаный маленький человек ответил твердо:
- Я нэт!.. Мене жена тут... двое дети... Нэт!..
И замотал головой.
Латыш поднес ко лбу его свой наган и, нагнувшись к самому уху, прошептал:
- Сейчас же садись на место!.. Слышишь?
Грузин оглянулся и поглядел на него долго, зло и дико, как оглядывается и глядит норовистая лошадь на того, кто ее ударил кнутом по ляжкам, потом стал привычно возиться над машиной.
И когда после обычного шипенья, фырканья и перебоев ультрамариновый форд, от шоссейной пыли почти белый, приобрел, наконец, вновь способность пожирать пространство, латыш, держа в большой своей, тугой, красной руке матово-черный наган, уселся спереди, рядом с кожаным человеком, надевшим на глаза сетчатые консервы.
- Куда? - кратко и мрачно спросил Пааташвили.
- На Перекоп! - ответил латыш. - Улицу знаешь?
Пааташвили чуть кивнул головой.
Жены у него тут не было, - были две-три знакомых девицы из гулящих, - и он знал, что в таких случаях, как теперь, беглецы беспощадны, что выбора у него нет, что извозчиков избивают до полусмерти и все-таки заставляют везти... Но он думал, что где-нибудь в дороге удастся намеренно испортить машину. Десяток способов того, как можно привести машину в негодность, было известно и ему, как всем шоферам. Испортивши машину, он вынудил бы комиссаров ехать дальше на мужицкой подводе, а сам бежал бы. Потом, вернувшись, исправил бы, что надо, а сам уехал обратно.
И, точно незаметно все время следя за тайным ходом его нехитрых мыслей, латыш приблизил к нему большое мясистое бритое лицо и прошептал на ухо:
- А если машина у тебя испортится - убью!
И замелькали около дома города, который еще вчера утром считался своим, в котором вчера еще чуялось свое начальство - Крымревком, от которого, может быть, идут еще к ним, комиссарам, на места деловые бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20