Многие исторические города - это города развалин и огромнейших кладбищ. Так как Севастополь тоже был признан когда-то удобным для того, чтобы убить здесь не одну сотню тысяч человек железом, свинцом и холерой, то несколько братских кладбищ расположилось в его окрестностях, и после Русского кладбища - Французское второе по величине. Все памятники на нем заботливо охранялись; в просторном доме там прекрасно жил сторож с большим семейством и даже разводил павлинов.
Чтобы добраться туда, взяли трех парных извозчиков, причем хитроумный Гусликов, затеявший этот пикник, посадил Ливенцева вместе с Фомкой и Яшкой, а сам со своей дамой из Ахалцыха уселся против Пернатого и Анастасии Георгиевны. В экипаж к Мазанке, Урфалову и Кароли втиснулся никем не прошенный Переведенов. Впрочем, не были приглашены и кое-кто еще из дружины: сам Полетика по причине его семейного горя, трое зауряд-прапорщиков по причине их маленького, как теперь уже вследствие дороговизны оказалось, жалованья (хотя Ливенцев получал столько же, сколько они, но его упорно продолжали считать богатым); наконец, Эльша не приглашали потому, что близкое знакомство со всеми зауряд-дамами Севастополя очень гибельно отозвалось на его здоровье, и в последние дни он ходил мрачный и трезвый и значительно похудевший, - бычьего подгрудка как не бывало, вместо него жались одна к другой многочисленные желтые складки. Лечился он у местного специалиста по секретным болезням и при встречах сам уныло просил не подавать ему руки.
Ливенцев, сидя против Фомки и Яшки на переднем сиденье экипажа, отлично понимал, конечно, что он должен был говорить всякие смешные вещи, рассказывать анекдоты или даже показывать какие-нибудь фокусы, как это отлично умеют делать признанные дамские кавалеры, молодые подпоручики или даже поручики, если они не женаты. Но он вообще плох был насчет анекдотов, и легкие разговоры ему далеко не всегда удавались, - он больше любил слушать, что говорят другие, и теперь надеялся больше на бойкую Фомку, чем на ее сестру.
Они принарядились обе: на них были задорные шляпки, с красной розой у Фомки и с синей у Яшки, новенькие модные, должно быть, жакеты и коричневые лайковые перчатки, и они так ожидающе смотрели на него, когда тронулись лошади, что он понял их: с ними можно было говорить о чем угодно, только не о взятии Перемышля, и он сказал вдруг:
- Вы бывали в Москве?
- А что? В детстве один раз были, - ответила Фомка.
- Там есть одна улица, называется Коровий Брод. Красивенькое название, не так ли?
- О, очень!
- Изволь-ка жить на такой улице! - засмеялась Яшка.
- Даже и сказать кому-нибудь неловко, а? "Живу на Коровьем Броде", черт знает что! Но если когда-нибудь вам придется все-таки жить на этой улице, говорите: "Живу на Босфоре". Это, представьте, одно и то же!
- Рас-ска-зы-вайте! - вознегодовала Фомка, а Яшка рассмеялась звонко.
- Вот видите, как бывает с правдой: ее всегда принимают за обиду или за шутку, смотря по темпераменту. Между тем Босфор по-гречески значит - Коровий Брод. Это совершенно буквально! Зато красота-то какая: Бо-сфор!
- Нет, вы в самом деле это? Вы не шутите? - спросила Яшка, между тем как Фомка смотрела испытующе.
- Совершенно серьезно! Так иногда можно красиво сказать что-нибудь не совсем даже и удобное для разговора.
- О-о, вы - хитрый! - подняла палец Фомка.
- Если бы я был хитрый, я догадался бы, поступаете вы на курсы сестер милосердия или нет.
- Нет! Теперь во всяком случае нет! - решительно сказала Фомка. - Ведь курсы теперь уже стали длиннее, чем раньше, - несколько месяцев, а война теперь уже скоро окончится.
- Вот как! Почему?
- Ну, конечно, - раз взят Перемышль! - пожала плечами Яшка.
- Так что и вашу будущую судьбу делают события на фронте? - как бы удивился Ливенцев. - Вот как печально! Совсем бы другое дело, если бы вы занялись математикой.
- Ффу! - сказали разом обе сестры. - Женщины - и вдруг... математика!
- Не скажите, иногда бывают женщины-математики.
- Ну, одна там какая-нибудь на сто пятьдесят миллионов! - бурно, как и не ждал Ливенцев, вознегодовала Яшка.
- Просто выродок какой-нибудь, монстр! - скрепила Фомка. - И первостатейный урод при этом!
- Гм... Я вижу, что вас на такой мякине, как математика, не проведешь, - улыбнулся Ливенцев. - Это напоминает мне одни старые стихи... Пришел, видите ли, с двумя девицами молодой человек в зоологический сад, а там, между прочим, огромная клетка с огромными птицами. Естественно, девицам хочется узнать, что за птицы такие.
Желая отличным познаньем блеснуть,
"Орлы!" - отвечает им франтик
И, вздохом волнуя тщедушную грудь,
Поправил на галстуке бантик.
И как настоящий злодей-сердцеед,
Он к клетке подвел их с поклоном,
Но девы, приняв за насмешку ответ,
Вещают торжественным тоном:
"Все ваши насмешки нисколько не злы,
Вы нас не морочьте словами.
Мы знаем отлично без вас, что орлы
Бывают с двумя головами!"
Ливенцев, окончив чтение стихов, думал, что Фомка и Яшка обидятся, но они довольно весело рассмеялись над явной глупостью каких-то двух девиц, живших в старинное время. Конечно, они-то сами знали, что орлы...
- Орлы бывают даже ручные, если их маленькими поймают, - сказала Фомка.
- Да, папа рассказывал, что на Кавказе где-то, где он в полку служил, были на одном дворе ручной орел и ручной медвежонок, - добавила Яшка.
- Только орел стал все-таки потом драть кур, - припомнила Фомка.
- А медвежонок таскал всякую еду из буфета и все в саду обнес, припомнила Яшка.
- И орла потом продали персам...
- А медвежонка продали цыганам...
- Ага! Персам, должно быть, для охоты? - думал догадаться Ливенцев. Хотя охотятся, кажется, только с кречетами, соколами, ястребами, а орлы к этому не так способны.
- Не знаю уж, зачем его персы купили, - не помню... А медвежонка цыгане научают всяким штукам, - сказала Фомка.
- А потом им деньги зарабатывают, - добавила Яшка.
Тема эта насчет орлов, медвежат, собак, на которых потом перешли, и кошек, и даже кроликов оказалась очень богатой, и ее хватило вполне, чтобы нескучно провели время девицы Гусликовы с прапорщиком Ливенцевым, пока доехали, наконец, до Французского кладбища. И Ливенцев провел время не без пользы для себя, потому что узнал, что крольчата бывают очень забавны, а когда сосут свою мамашу, то прибегают ко всяким хитростям и даже опрокидываются очень проворно на спину и подсовываются под нее мордочками, если она лежит на животе. Но больше всего их занимали собаки, особенно фоксы и таксы.
- У меня был фоксик Тилька, - белый; пятна коричневые, - с увлечением рассказывала Яшка. - До чего был умный, необыкновенно! В трамвае ездить с собаками не полагается, но только я в вагон, он за мной - скок! и сел рядом. Кондуктор его гонит, конечно, на остановке его вон выкидывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81