Сигрид зажмурилась, вздрогнув от звона скрещенных мечей.
Но ей пришлось посмотреть на них; она не сводила глаз с топчущихся по полу фигур, наклоняющихся вперед и глядящих друг на друга с кровожадностью диких зверей, со звоном скрещивая мечи.
Турир был не таким проворным, как обычно, он нетвердо стоял на ногах. Но он сражался всерьез и даже в таком состоянии был опасным противником, в то время как Эльвир преследовал лишь одну цель: выбить меч из рук брата Сигрид.
Мужчины встали вокруг и подбадривали криками дерущихся. И Сигрид услышала, как их крики прерывает ее собственный голос, высокий и пронзительный:
— Останови их, Гутторм!
Гутторм пробрался к ней вдоль стены.
— Никто не в силах остановить поединок, пока он сам не закончится, — сказал он. — Уходи отсюда, Сигрид!
— Турир не понимает, что делает! — воскликнула она. — Это безумие, Гутторм, останови их!
— Уходи, Сигрид, — повторил Гутторм.
— Нет!
Он схватил ее за руку и хотел увести силой, но отпустил, услышав крики мужчин. Турир нанес Эльвиру удар слева; кровь пропитала тунику и стекала по бедру. Сигрид не сводила глаз с мужа.
— Уходи отсюда, Сигрид! — повторил он, словно эхо, слова Гутторма, не сводя с Турира глаз.
Его интонация, знакомое ей дрожание голоса, весь его облик говорил о том, что Эльвир был в ярости. Она задрожала, выпрямившись. Она знала: теперь муж ждет только того, чтобы она ушла, а потом уж всерьез набросится на ее брата.
А Турир в своем отупении, грязный, с всклокоченными волосами и бородой, отчаянно дрался, не понимая, что делает. Стоит ей только выйти за дверь, и он окажется прижатым к стене, израненный и обезоруженный, может быть, даже будет убит…
Мечи снова зазвенели, оба оказались прямо перед ней. И внезапно она метнулась к ним, протиснулась между клинками. Эльвир опустил меч, мужчины отпрянули к стене. А Турир попытался изменить силу и направление удара, не выпуская из рук меча. И она почувствовала жгучую боль в руке и плече.
— Сигрид, дура! — крикнул, побелев, Эльвир. И тут же замер на месте, взглянув на Турира. — Уходите, — сказал он собравшимся. И они ушли, не оглядываясь назад.
Турир сидел на полу рядом с Сигрид, согнувшись и закрыв лицо руками.
— Сестричка… — повторял он снова и снова, качаясь взад-вперед. Эльвир разорвал сорочку Сигрид, вниз от плеча, чтобы посмотреть, глубока ли рана.
— Рана не опасна, — со знанием дела произнес он, чувствуя облегчение. — Если содержать ее в чистоте, все пройдет.
— А ты-то сам как? — спросила она.
— Об этом не стоит даже говорить, — ответил он.
Сигрид чувствовала слабость, боль в плече не унималась. Но она была рада, что никто серьезно не пострадал.
«Ребенок… » — подумала она. Но тут же ощутила изнутри толчок — все было в порядке.
А Турир…
Боль в плече была ничтожной в сравнении с той болью, которую вызывал в ее душе его вид. Она прижала его к себе и стала баюкать как ребенка.
— Что случилось, Турир? — прошептала она. — Что-нибудь с Раннвейг?
— Она умерла, — всхлипнул он. — Умерла, родив нашего мальчика.
— Когда? — спросила Сигрид.
— Накануне дня середины зимы.
— А мальчик? — сквозь слезы произнесла Сигрид.
— Он жив.
— Где же он?
— Ты думаешь, я хочу иметь дело с мальчишкой, убившим Раннвейг? — воскликнул он. — Кровь… повсюду кровь… Она умерла у меня на руках. Бедная Раннвейг… — Он снова согнулся пополам.
— Турир! — сказал Эльвир, склонившись над ним. — Ты в состоянии встать и отправиться в постель?
— Я как-никак мужчина… — ответил Турир.
Все еще дрожа, он поднялся на ноги. Увидев кровь на тунике Эльвира, он спросил:
— Ты сильно ранен?
— Всего одна царапина. Мне не видно, что там такое…
— Давай, я посмотрю! — сказала Сигрид. Она попыталась разорвать пропитанную кровью одежду, и Эльвир помог ей. Рана была неглубокой: это был просто длинный порез.
Турир встал. Опершись на деревянный столб, он смотрел на рану Эльвира. Взгляд его был неподвижен; и Сигрид не знала, видит ли он что-то или просто смотрит в пространство.
— Ну и шурин у тебя, — сипло произнес он.
Пришла весна. Проталины на склонах покрылись цветами, на деревьях набухли почки и начали выбрасывать светло-зеленую, пахучую листву. И до позднего вечера звучал голос малиновки, чистый, как флейта, переливчатый, словно вода в весеннем ручье.
По небу бежали облака, подгоняемые крепким ветром, качающим деревья, пригибающим к земле кусты. И людям нравилась такая погода.
Однажды, отправившись, как она это частенько делала, на один из курганов с чашей пива для усопших, Сигрид застала там Финна Харальдссона, сидящего и смотрящего в сторону Стейнкьера. Турир и на этот раз взял с собой Финна — и тот ходил, как побитая собака, после выходки Турира в зале. Его преданность Туриру была несомненной, и он был одним из немногих, на кого Турир обращал внимание.
— Кто лежит в этом кургане? — спросил он, когда Сигрид поставила чашу на землю.
— Эти курганы, что над домами, довольно старые, — сказала Сигрид, — в этом кургане должен лежать один из предков Эльвира, которого звали Тронд и который жил до прихода Харальда Прекрасноволосого… — Она замолчала, потом продолжала: — Ты так тяжело переживаешь смерть Раннвейг…
— Для Турира это еще тяжелее, — ответил он. — Когда мы вернулись осенью домой, они были неразлучны.
— Твой отец был рад тому, что Раннвейг вышла замуж?
— Рад? — в голосе его прозвучало презрение. — Он был рассержен тем, что ему пришлось вернуть Туриру все, что тот дал ему. Он даже не пригласил их в гости, старый хрыч.
— В этом нет ничего удивительного, потому что она была любовницей Турира и ждала от него ребенка.
— Они не придавали этому никакого значения. Ты был видела их лица, когда он нес ее на руках на свой корабль!
Сигрид хотела уйти, но Финн остановил ее.
— Вы не должны осуждать Турира, — сказал он. — Он столько пережил в эту зиму. Я видел все собственными глазами, находясь в Бьяркее.
Сигрид внимательно посмотрела на него.
— Ты единственный сын в доме, — сказала она. — Разве родители не нуждаются в тебе?
— Отец всегда делал из меня дурака, — ответил Финн, — говорил, что я корчу из себя знатного, занимаясь военными играми и постоянно тренируясь. И после того, как Раннвейг вышла замуж, стало еще хуже. Я постоянно слышал о том, что смогу выдвинуться лишь благодаря родству с Туриром Собакой. Поэтому я и уплыл в Бьяркей на лодке, а потом перебрался сюда.
— Турир пьянствовал всю зиму? — спросила Сигрид.
— Он не был трезв с того дня, как это произошло, — ответил Финн. — Каждый вечер я укладывал его в постель.
— Ты очень добр, Финн, — сказала Сигрид и вдруг спросила: — На кого похож мальчик?
— Трудно сказать. Мне кажется, все новорожденные одинаково безобразны.
Сигрид усмехнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Но ей пришлось посмотреть на них; она не сводила глаз с топчущихся по полу фигур, наклоняющихся вперед и глядящих друг на друга с кровожадностью диких зверей, со звоном скрещивая мечи.
Турир был не таким проворным, как обычно, он нетвердо стоял на ногах. Но он сражался всерьез и даже в таком состоянии был опасным противником, в то время как Эльвир преследовал лишь одну цель: выбить меч из рук брата Сигрид.
Мужчины встали вокруг и подбадривали криками дерущихся. И Сигрид услышала, как их крики прерывает ее собственный голос, высокий и пронзительный:
— Останови их, Гутторм!
Гутторм пробрался к ней вдоль стены.
— Никто не в силах остановить поединок, пока он сам не закончится, — сказал он. — Уходи отсюда, Сигрид!
— Турир не понимает, что делает! — воскликнула она. — Это безумие, Гутторм, останови их!
— Уходи, Сигрид, — повторил Гутторм.
— Нет!
Он схватил ее за руку и хотел увести силой, но отпустил, услышав крики мужчин. Турир нанес Эльвиру удар слева; кровь пропитала тунику и стекала по бедру. Сигрид не сводила глаз с мужа.
— Уходи отсюда, Сигрид! — повторил он, словно эхо, слова Гутторма, не сводя с Турира глаз.
Его интонация, знакомое ей дрожание голоса, весь его облик говорил о том, что Эльвир был в ярости. Она задрожала, выпрямившись. Она знала: теперь муж ждет только того, чтобы она ушла, а потом уж всерьез набросится на ее брата.
А Турир в своем отупении, грязный, с всклокоченными волосами и бородой, отчаянно дрался, не понимая, что делает. Стоит ей только выйти за дверь, и он окажется прижатым к стене, израненный и обезоруженный, может быть, даже будет убит…
Мечи снова зазвенели, оба оказались прямо перед ней. И внезапно она метнулась к ним, протиснулась между клинками. Эльвир опустил меч, мужчины отпрянули к стене. А Турир попытался изменить силу и направление удара, не выпуская из рук меча. И она почувствовала жгучую боль в руке и плече.
— Сигрид, дура! — крикнул, побелев, Эльвир. И тут же замер на месте, взглянув на Турира. — Уходите, — сказал он собравшимся. И они ушли, не оглядываясь назад.
Турир сидел на полу рядом с Сигрид, согнувшись и закрыв лицо руками.
— Сестричка… — повторял он снова и снова, качаясь взад-вперед. Эльвир разорвал сорочку Сигрид, вниз от плеча, чтобы посмотреть, глубока ли рана.
— Рана не опасна, — со знанием дела произнес он, чувствуя облегчение. — Если содержать ее в чистоте, все пройдет.
— А ты-то сам как? — спросила она.
— Об этом не стоит даже говорить, — ответил он.
Сигрид чувствовала слабость, боль в плече не унималась. Но она была рада, что никто серьезно не пострадал.
«Ребенок… » — подумала она. Но тут же ощутила изнутри толчок — все было в порядке.
А Турир…
Боль в плече была ничтожной в сравнении с той болью, которую вызывал в ее душе его вид. Она прижала его к себе и стала баюкать как ребенка.
— Что случилось, Турир? — прошептала она. — Что-нибудь с Раннвейг?
— Она умерла, — всхлипнул он. — Умерла, родив нашего мальчика.
— Когда? — спросила Сигрид.
— Накануне дня середины зимы.
— А мальчик? — сквозь слезы произнесла Сигрид.
— Он жив.
— Где же он?
— Ты думаешь, я хочу иметь дело с мальчишкой, убившим Раннвейг? — воскликнул он. — Кровь… повсюду кровь… Она умерла у меня на руках. Бедная Раннвейг… — Он снова согнулся пополам.
— Турир! — сказал Эльвир, склонившись над ним. — Ты в состоянии встать и отправиться в постель?
— Я как-никак мужчина… — ответил Турир.
Все еще дрожа, он поднялся на ноги. Увидев кровь на тунике Эльвира, он спросил:
— Ты сильно ранен?
— Всего одна царапина. Мне не видно, что там такое…
— Давай, я посмотрю! — сказала Сигрид. Она попыталась разорвать пропитанную кровью одежду, и Эльвир помог ей. Рана была неглубокой: это был просто длинный порез.
Турир встал. Опершись на деревянный столб, он смотрел на рану Эльвира. Взгляд его был неподвижен; и Сигрид не знала, видит ли он что-то или просто смотрит в пространство.
— Ну и шурин у тебя, — сипло произнес он.
Пришла весна. Проталины на склонах покрылись цветами, на деревьях набухли почки и начали выбрасывать светло-зеленую, пахучую листву. И до позднего вечера звучал голос малиновки, чистый, как флейта, переливчатый, словно вода в весеннем ручье.
По небу бежали облака, подгоняемые крепким ветром, качающим деревья, пригибающим к земле кусты. И людям нравилась такая погода.
Однажды, отправившись, как она это частенько делала, на один из курганов с чашей пива для усопших, Сигрид застала там Финна Харальдссона, сидящего и смотрящего в сторону Стейнкьера. Турир и на этот раз взял с собой Финна — и тот ходил, как побитая собака, после выходки Турира в зале. Его преданность Туриру была несомненной, и он был одним из немногих, на кого Турир обращал внимание.
— Кто лежит в этом кургане? — спросил он, когда Сигрид поставила чашу на землю.
— Эти курганы, что над домами, довольно старые, — сказала Сигрид, — в этом кургане должен лежать один из предков Эльвира, которого звали Тронд и который жил до прихода Харальда Прекрасноволосого… — Она замолчала, потом продолжала: — Ты так тяжело переживаешь смерть Раннвейг…
— Для Турира это еще тяжелее, — ответил он. — Когда мы вернулись осенью домой, они были неразлучны.
— Твой отец был рад тому, что Раннвейг вышла замуж?
— Рад? — в голосе его прозвучало презрение. — Он был рассержен тем, что ему пришлось вернуть Туриру все, что тот дал ему. Он даже не пригласил их в гости, старый хрыч.
— В этом нет ничего удивительного, потому что она была любовницей Турира и ждала от него ребенка.
— Они не придавали этому никакого значения. Ты был видела их лица, когда он нес ее на руках на свой корабль!
Сигрид хотела уйти, но Финн остановил ее.
— Вы не должны осуждать Турира, — сказал он. — Он столько пережил в эту зиму. Я видел все собственными глазами, находясь в Бьяркее.
Сигрид внимательно посмотрела на него.
— Ты единственный сын в доме, — сказала она. — Разве родители не нуждаются в тебе?
— Отец всегда делал из меня дурака, — ответил Финн, — говорил, что я корчу из себя знатного, занимаясь военными играми и постоянно тренируясь. И после того, как Раннвейг вышла замуж, стало еще хуже. Я постоянно слышал о том, что смогу выдвинуться лишь благодаря родству с Туриром Собакой. Поэтому я и уплыл в Бьяркей на лодке, а потом перебрался сюда.
— Турир пьянствовал всю зиму? — спросила Сигрид.
— Он не был трезв с того дня, как это произошло, — ответил Финн. — Каждый вечер я укладывал его в постель.
— Ты очень добр, Финн, — сказала Сигрид и вдруг спросила: — На кого похож мальчик?
— Трудно сказать. Мне кажется, все новорожденные одинаково безобразны.
Сигрид усмехнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64