И если тебе когда-нибудь потребуется помощь, я приеду так скоро, как смогу…
И уже подходя к усадьбе, он спросил:
— Что-нибудь слышно о Хьяртане Торкельссоне?
Хьяртан исчез в то утро, когда Турир в прошлый раз приехал с севера.
— Он забрел по ошибке в Хеггвин, — сказала Сигрид. — Накачался пивом, словно бочонок перед Рождеством, и заснул у стены амбара. Утром его обнаружил один из рабов, и Колбейн отослал его обратно в Эгга.
— Кто такой Колбейн?
— Хозяин Хеггвина, брат Гутторма Харальдссона.
— Я не знал, что Гутторм родом из соседней усадьбы.
— Гутторм и Эльвир росли вместе; еще будучи мальчишками, они смешали кровь.
— Теперь мне многое становится ясным, — сказал Турир. — Но что ты думаешь по поводу рассказов Хьяртана о Винланде?
— Эскимосы плодятся как полевки, — ответила Сигрид. — С каждым его рассказом их становится все больше и больше — тех, которых убил Хьяртан.
— Он нашел себе какое-нибудь занятие?
— Эльвир послал его чинить рыбацкие лодки и снасти, и это у него хорошо получалось, хотя его рыбацкие рассказы тоже вскоре стали известны всем. Зато он нашел себе здесь хорошую льночесалку. ..
Впервые за все время пребывания в Эгга Турир засмеялся. И он рассказал Сигрид, каким образом взял Хьяртана на борт в Дублине.
— Та, что была в Дублине, куда хуже этой, — сказала Сигрид. — Эта — служанка средних лет, помешанная на мужчинах и имеющая троих незаконнорожденных детей. Она набрасывается на мужиков, как медведица на скот. Стоило ей только сурово взглянуть на него, как Хьяртан пополз к ней на брюхе, как пристыженный пес.
— Бедный Хьяртан! — сказал Турир. Больше они ни о чем не говорили до самого дома.
Все оставшееся время Турир вел себя тихо, и Эльвиру больше не нужно было следить за тем, чтобы он был умерен в потреблении пива и меда.
Торберга и его рабочих удалось уговорить остаться еще на время, чтобы построить корабль для Турира. Сам ярл Свейн вел с ним переговоры; корабелы же сказали, что больше заработают, отправившись на летние месяцы в поход; у многих из них были к тому же свои усадьбы. Но слова ярла и обещания хорошо заплатить возымели действие.
Турир часто ходил на причал, и между ним и Торбергом постепенно завязалась дружба.
Торбергу нравилось, когда рядом находился Турир; и поскольку Турир был не особенно разговорчив, Торберг рассказывал и пояснял больше обычного. И в конце концов Туриру передалось стремление Торберга к совершенству конструкции — стремление, граничащее с помешательством.
Он строил свои корабли, как скальд слагает свои висы, этот Торберг. Ритм шпангоутов напоминал стихотворный размер, форма деталей — кенинги, и он соединял все это в единое целое, посрамляющее чистотой своих линий не одну скальдическую песнь. И поскольку он каждый раз выдумывал новую форму деталей, все его корабли отличались друг от друга, даже корабли одного типа; все они были индивидуальны, словно живые существа.
Однажды, когда они сидели вдвоем на берегу, Торберг начал рассказывать Туриру о других построенных им кораблях.
Постепенно Турир тоже включился в разговор. В их дружбе не было ничего принудительного: иногда они болтали, иногда сидели молча, не чувствуя никакой необходимости разговаривать.
— Что нашло на тебя в тот раз? — спросил Турир, когда Торберг рассказал ему о знаменитом «Длинном Змее».
— Мастер, строивший этот корабль, имел слабое представление о красоте линий, — сказал Торберг, — и к тому же он был упрям. И Олав Трюгвассон терпеливо, как росомаха, пытался объяснить ему что-то…
— Но зачем, рискуя своей жизнью, ты сказал им, что они ошибаются?
— А ты сам часто рисковал жизнью ради богатства?
— Бывало и такое. Но я искал не только богатство, не меньше значил для меня азарт самой битвы.
— Ты понимаешь, что можно испытывать подобный азарт, строя корабль?
— Да, — ответил Турир. — Я начинаю понимать.
— Богатство, к которому я стремился, заключалось в том, чтобы сделать корабль как можно красивее. И перед глазами у меня стоял контур «Змея», согласно которому я и построил корабль. Глядя на то, как они забивают в обшивку гвозди, я чуть не заболел, и мне пришлось уйти, чтобы не видеть, как они портят драккар. И я пришел туда ночью и сделал зарубки, чтобы показать им, как нужно строить.
— Ты был уверен в себе, — сказал Турир. — Конунг Олав вряд ли предал бы тебя легкой смерти за то, что ты испортил его корабль.
— Я знал, что делаю, — ответил Торберг.
— Да, он явно был доволен, когда драккар был готов, и произвел тебя в корабельные мастера…
Торберг не ответил, но через некоторое время сказал:
— Для какого вида товаров предназначен твой корабль?
Турир стал рассказывать о своих планах, о том, что морская торговля станет в будущем прибыльным делом. Он говорил с большой страстью, и Торберг во все глаза смотрел на него, впервые видя его увлеченным чем-то.
— Я рад тому, — сказал он, когда Турир замолчал, — что мой корабль будет использован в деле, которое тебе по сердцу.
— Твой корабль? — сказал Турир, изумленно взглянув на него. — Корабль считается моим, даже если ты и построил его!
Торберг усмехнулся.
— Разве твой сын становится не твоим, когда ты отдаешь его кормилице? — сказал он.
Турир почувствовал себя так, словно его ударили из-за угла.
Он тут же представил себе маленькое, сморщенное личико, сжатые кулачки — сына, которого дала ему Раннвейг и которого он отослал прочь.
Торберг же неправильно истолковал тень, набежавшую на его лицо.
— Тебе не нравится, что я говорю о своих кораблях? — спросил он.
— Я подумал о другом, — коротко ответил Турир.
Торберг внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. И тогда Турир сказал:
— У меня есть сын, которого я отослал кормилице, об этом я и подумал.
— У меня самого много таких, — сказал Торберг. — Оса, моя жена, не любит, когда я привожу в дом детей от моих любовниц.
— Я говорю не о ребенке любовницы.
— Почему же тогда ты отослал его прочь?
— Его мать умерла, когда он родился.
Некоторое время Торберг сидел молча, заметив суровую горечь на лице Турира.
— В мире много женщин, Турир, — сказал он наконец.
— Я знаю, — ответил Турир. — Но ты можешь оставить их себе.
Торбергу трудно было понять, что мужчина может быть привязан к одной женщине. Разумеется, он сам был женат, и он любил свою Осу; она была такой домашней и уютной, и он всегда возвращался к ней. Но ей приходилось мириться с его любовными похождениями. Первые годы были для нее горькими; и однажды она бросила ему в лицо слова: если бы он отдавал ей столько, сколько он отдает своим кораблям, она позволила бы ему спать с девчонками в каждой деревне. Но он только пожал плечами и сказал: «Ты думаешь?», и больше не возвращался к этому разговору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
И уже подходя к усадьбе, он спросил:
— Что-нибудь слышно о Хьяртане Торкельссоне?
Хьяртан исчез в то утро, когда Турир в прошлый раз приехал с севера.
— Он забрел по ошибке в Хеггвин, — сказала Сигрид. — Накачался пивом, словно бочонок перед Рождеством, и заснул у стены амбара. Утром его обнаружил один из рабов, и Колбейн отослал его обратно в Эгга.
— Кто такой Колбейн?
— Хозяин Хеггвина, брат Гутторма Харальдссона.
— Я не знал, что Гутторм родом из соседней усадьбы.
— Гутторм и Эльвир росли вместе; еще будучи мальчишками, они смешали кровь.
— Теперь мне многое становится ясным, — сказал Турир. — Но что ты думаешь по поводу рассказов Хьяртана о Винланде?
— Эскимосы плодятся как полевки, — ответила Сигрид. — С каждым его рассказом их становится все больше и больше — тех, которых убил Хьяртан.
— Он нашел себе какое-нибудь занятие?
— Эльвир послал его чинить рыбацкие лодки и снасти, и это у него хорошо получалось, хотя его рыбацкие рассказы тоже вскоре стали известны всем. Зато он нашел себе здесь хорошую льночесалку. ..
Впервые за все время пребывания в Эгга Турир засмеялся. И он рассказал Сигрид, каким образом взял Хьяртана на борт в Дублине.
— Та, что была в Дублине, куда хуже этой, — сказала Сигрид. — Эта — служанка средних лет, помешанная на мужчинах и имеющая троих незаконнорожденных детей. Она набрасывается на мужиков, как медведица на скот. Стоило ей только сурово взглянуть на него, как Хьяртан пополз к ней на брюхе, как пристыженный пес.
— Бедный Хьяртан! — сказал Турир. Больше они ни о чем не говорили до самого дома.
Все оставшееся время Турир вел себя тихо, и Эльвиру больше не нужно было следить за тем, чтобы он был умерен в потреблении пива и меда.
Торберга и его рабочих удалось уговорить остаться еще на время, чтобы построить корабль для Турира. Сам ярл Свейн вел с ним переговоры; корабелы же сказали, что больше заработают, отправившись на летние месяцы в поход; у многих из них были к тому же свои усадьбы. Но слова ярла и обещания хорошо заплатить возымели действие.
Турир часто ходил на причал, и между ним и Торбергом постепенно завязалась дружба.
Торбергу нравилось, когда рядом находился Турир; и поскольку Турир был не особенно разговорчив, Торберг рассказывал и пояснял больше обычного. И в конце концов Туриру передалось стремление Торберга к совершенству конструкции — стремление, граничащее с помешательством.
Он строил свои корабли, как скальд слагает свои висы, этот Торберг. Ритм шпангоутов напоминал стихотворный размер, форма деталей — кенинги, и он соединял все это в единое целое, посрамляющее чистотой своих линий не одну скальдическую песнь. И поскольку он каждый раз выдумывал новую форму деталей, все его корабли отличались друг от друга, даже корабли одного типа; все они были индивидуальны, словно живые существа.
Однажды, когда они сидели вдвоем на берегу, Торберг начал рассказывать Туриру о других построенных им кораблях.
Постепенно Турир тоже включился в разговор. В их дружбе не было ничего принудительного: иногда они болтали, иногда сидели молча, не чувствуя никакой необходимости разговаривать.
— Что нашло на тебя в тот раз? — спросил Турир, когда Торберг рассказал ему о знаменитом «Длинном Змее».
— Мастер, строивший этот корабль, имел слабое представление о красоте линий, — сказал Торберг, — и к тому же он был упрям. И Олав Трюгвассон терпеливо, как росомаха, пытался объяснить ему что-то…
— Но зачем, рискуя своей жизнью, ты сказал им, что они ошибаются?
— А ты сам часто рисковал жизнью ради богатства?
— Бывало и такое. Но я искал не только богатство, не меньше значил для меня азарт самой битвы.
— Ты понимаешь, что можно испытывать подобный азарт, строя корабль?
— Да, — ответил Турир. — Я начинаю понимать.
— Богатство, к которому я стремился, заключалось в том, чтобы сделать корабль как можно красивее. И перед глазами у меня стоял контур «Змея», согласно которому я и построил корабль. Глядя на то, как они забивают в обшивку гвозди, я чуть не заболел, и мне пришлось уйти, чтобы не видеть, как они портят драккар. И я пришел туда ночью и сделал зарубки, чтобы показать им, как нужно строить.
— Ты был уверен в себе, — сказал Турир. — Конунг Олав вряд ли предал бы тебя легкой смерти за то, что ты испортил его корабль.
— Я знал, что делаю, — ответил Торберг.
— Да, он явно был доволен, когда драккар был готов, и произвел тебя в корабельные мастера…
Торберг не ответил, но через некоторое время сказал:
— Для какого вида товаров предназначен твой корабль?
Турир стал рассказывать о своих планах, о том, что морская торговля станет в будущем прибыльным делом. Он говорил с большой страстью, и Торберг во все глаза смотрел на него, впервые видя его увлеченным чем-то.
— Я рад тому, — сказал он, когда Турир замолчал, — что мой корабль будет использован в деле, которое тебе по сердцу.
— Твой корабль? — сказал Турир, изумленно взглянув на него. — Корабль считается моим, даже если ты и построил его!
Торберг усмехнулся.
— Разве твой сын становится не твоим, когда ты отдаешь его кормилице? — сказал он.
Турир почувствовал себя так, словно его ударили из-за угла.
Он тут же представил себе маленькое, сморщенное личико, сжатые кулачки — сына, которого дала ему Раннвейг и которого он отослал прочь.
Торберг же неправильно истолковал тень, набежавшую на его лицо.
— Тебе не нравится, что я говорю о своих кораблях? — спросил он.
— Я подумал о другом, — коротко ответил Турир.
Торберг внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. И тогда Турир сказал:
— У меня есть сын, которого я отослал кормилице, об этом я и подумал.
— У меня самого много таких, — сказал Торберг. — Оса, моя жена, не любит, когда я привожу в дом детей от моих любовниц.
— Я говорю не о ребенке любовницы.
— Почему же тогда ты отослал его прочь?
— Его мать умерла, когда он родился.
Некоторое время Торберг сидел молча, заметив суровую горечь на лице Турира.
— В мире много женщин, Турир, — сказал он наконец.
— Я знаю, — ответил Турир. — Но ты можешь оставить их себе.
Торбергу трудно было понять, что мужчина может быть привязан к одной женщине. Разумеется, он сам был женат, и он любил свою Осу; она была такой домашней и уютной, и он всегда возвращался к ней. Но ей приходилось мириться с его любовными похождениями. Первые годы были для нее горькими; и однажды она бросила ему в лицо слова: если бы он отдавал ей столько, сколько он отдает своим кораблям, она позволила бы ему спать с девчонками в каждой деревне. Но он только пожал плечами и сказал: «Ты думаешь?», и больше не возвращался к этому разговору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64