Девушка хранила молчание, посматривая в зеркало заднего вида. Толпа уже рассасывалась. Она опустила голову и уставилась на руки.
– Не знаю, может, когда-нибудь я его смогу простить. Сама себя уговариваю… Но внутри все просто кипит…
– Твой отец это делал ради собственного спасения. Разве мы можем понять, как оно было в то время?
– Я вот все думаю… Про «зондеркоманды», про тех людей в концлагерях… тех самых заключенных, которые из газовых камер выносили все ценное и работали на убийц… Кое-кто из них тоже выжил. Я как-то раз с одним даже разговаривала, в доме престарелых, где моя мать. И я сказала ему, что он поступал правильно. Не знаю, не уверена. У него на лице была такая боль, словно он не мог себе простить… Но, по крайней мере, своих он не предавал…
– А сейчас ты начала укорять саму себя. Подумай хорошенько. Что с тобой творится? Приступ ретроактивных угрызений совести?
– Что? Как? Я не понимаю, чего ты бормочешь…
Хенсон свернул на парковку. Девушка протестующее вскинула руки.
– Я же тебе велела ехать прямо в аэро…
Он оглянулся через плечо и ухватил Эсфирь за кисть.
– Тихо. Помолчи и слушай, что я тебе скажу.
Эсфирь раздраженно выдернула руку, но осталась в машине.
– Ты живешь на свете только потому, что Сэмюель Мейер не погиб. Наверное, из-за этого ты сама перекладываешь на себя вину за его преступления, если их можно так назвать. Душа каждого человека принадлежит только ему и никому другому. Разве тебя родили уже запятнанной грехами отца? Чушь.
– Тебе легко говорить, – посетовала Эсфирь. – Твой отец был мелким простодушным фермером.
– Вообще-то, он держал бакалейную лавку. – Хенсон погладил пальцами руль и встретился с ней глазами. – И не таким уж он был простодушным. В семидесятом отец ради страховки поджег свою лавку.
Эсфирь потупилась, а когда снова посмотрела ему в лицо, Хенсон уже глядел в окно. Похоже, он сам не ожидал, что вдруг выдаст семейный секрет.
– Да нет, я не вру, – сказал он наконец. – Его так и не уличили, но я-то всегда знал…
– По крайней мере, ты с ним потом говорил?
– Нет.
– Почему нет?
– Просто не хотел этому верить. Наши предки держали эту лавку аж с тысяча девятьсот десятого. А потом, когда отец умер, я понял, что вся его жизнь была направлена на то, чтобы защищать семью, заботиться о нас. Велфорд загибался. Мы почти обанкротились. Думаю, шериф кое-что знал, но решил смотреть в другую сторону.
– Стало быть, ты на сто процентов не уверен…
Хенсон постучал кулаком по груди. Вновь девушка обратила внимание, что он снял свое обручальное кольцо.
– Да уверен, уверен. За счет страховки мы переехали в Канзас-сити, а на оставшиеся деньги меня отправили в колледж. Порой мне удается самого себя убедить, что все было иначе, однако сердце-то не обманешь… Вот так он выражал свою любовь к нам. Думаю, он и на преступление-то пошел только ради нас.
Эсфирь с минуту размышляла.
– Можно и под таким углом смотреть, хотя разница уж очень велика.
– Ничуть не лучше воровства. И не важно, что за причина.
– Мой-то отец помогал нацистам уничтожать его собственный народ!
– Знаешь, давай подумаем, что именно тебе известно. Итак, Сэмюель Мейер был молод. Немцы в ту пору охотились на евреев. Он рассказал Турну какие-то вещи, и тот их использовал против людей, чем-то ему не потрафивших. Турн держал жизнь Мейера в своей потной лапе. И откуда мы это знаем? Да всего лишь со слов Турна.
– Но ведь Мейер выжил, так?
– Это вовсе не означает, что Турн сказал правду.
– У Мейера даже оказался Ван Гог.
– Чей? Федора Минского! Картина пришла из Франции. У Минских ее отнял Стефан Мейербер. И что сделал Мейер? Наверное, стащил ее прямо из вагона. Или, скажем, это сделал полковник Шток, а Мейер уже потом, в свою очередь, ее выкрал. Кто-то один из них – или даже на пару – организует затем поджог грузовика. Огонь видели все.
– Получается, он помогал Штоку бежать? Чтобы потом, как выясняется, сын штандартенфюрера начал за мной охотиться? Надо же, какой закрученный сюжет…
– А ты погоди-ка язвить, – продолжил Хенсон. – Судя по архивным данным, Мейера подобрали американские пехотинцы. Отправили на санобработку, вещи – в вошебойку, дали новую одежду… Отсюда вопрос: мог ли он носить с собой Ван Гога? Да так, чтобы никто этого не заметил? Он, наверное, где-то его спрятал. Может, даже в особняке Турна. В пятьдесят пятом, сразу после получения американского гражданства, он опустошил свой банковский счет, чтобы купить авиабилет в Европу. Своего рода турне. Думаю, именно тогда он прихватил с собой полотно и контрабандой протащил его в Штаты. Между тем Шток оказался в Чили благодаря их организации, которая перебрасывала бывших нацистов в Южную Америку, подальше от опасностей. Вряд ли Шток знал, что Ван Гог теперь у Мейера. Кстати, Мейер мог просто подсмотреть, куда Шток положил картину, выкрал ее и перепрятал в другое место. Откуда и забрал портрет в пятьдесят пятом.
– «Возможно, наверное, мне кажется»!.. Тьфу! Что вообще это доказывает? Да ничего. Если Шток не знал, что картина у Мейера, то зачем он послал за ней своего сына?
Хенсон улыбнулся.
– Вот тут-то начинается самое интересное. В шестьдесят шестом, когда Иммиграционное бюро начало расследование прошлого твоего отца, подозревая, что под его именем скрывается Стефан Мейербер, группа Визенталя направила к нему молодого оперативника. Его задачей было уговорить Мейера во всем признаться, очистить свою совесть, а заодно помочь им разыскать других военных преступников. И разумеется, в открытую рассказать всю историю, чтобы никто и никогда не забыл, что творилось в Третьем рейхе.
– И?
– Он напрочь отрицал, что его зовут Мейербер, и даже пытался угрожать оперативнику: дескать, он отлично понимает, что у того на уме. – Хенсон помолчал. – Молодой человек продолжал давить, однако Мейер уперся и заявил, что ему сказать нечего.
– Доносчик бросил доносить? Предавать свой народ для него в порядке вещей, а вот выдавать бежавших нацистов нельзя? Думаю, он просто решил спасти свою шкуру по какой-то иной причине. И ты мне сейчас ее назовешь, да?
– Может, он так поступил потому, что твоя мать его оставила. Наверное, он понимал, что рассказы только усугубят его вину.
– «Наверное», «наверное»… – проворчала Эсфирь.
– А может, чтобы уберечь вас обеих от Штока и ему подобных.
– Мартин, в это как-то с трудом верится.
– А хочешь узнать, что я сам об этом думаю?
Эсфирь помотала головой.
– Я уже добрую сотню сценариев прокрутила. С чего ты взял, что твоя теория окажется лучше? Вези меня в аэропорт.
– Он не был моим отцом, – настаивал Хенсон. – Мне все равно, военный ли он преступник или нет. Вот почему я могу рассуждать об этом гораздо спокойнее. И яснее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68