Он молчал, и это молчание нервировало Онор. «Он не имеет права делать вид, что не замечает и не узнает меня. Он не должен, не может так со мной поступить!»
— подумала она, и злость вернула ей силу духа.
— Послушай… — начала она, но продолжить не смогла. Она так мечтала об этой минуте, ни разу не подумав, как это будет трудно.
— Уходи, — сурово сказал Волк. — Тебя не будут задерживать. Ты не пленница. Уходи.
— Значит, ты прогоняешь меня? — сдерживая вихрь эмоций, проговорила Онор.
— Тебе незачем было приезжать сюда, Тигровая Лилия. Все ясно и так.
Уходи, — бесцветный голос и ледяной взгляд, неужели она поверит ему?
— Уйти? Но ты же ничего не знаешь! Зачем же так? Зачем же ты вышвыриваешь меня вон? Я считала, что это недостаток белых — слушать только себя и свою гордыню! Значит, и вы, гуроны, таковы? И правда, зачем выслушивать кого-то еще! Ведь твое мнение — единственно правильное! И вообще, если прислушаться повнимательнее, то могут переубедить. Да?
Хотя она едва ли не кричала, Волк ответил негромко и сухо:
— Женщины моего племени никогда не повышают голос в присутствии мужчины, тем более не кричат.
— К черту женщин твоего племени! Я буду говорить так, как мне нравится. В данный момент меня интересует одно: ты будешь слушать меня или я с таким же успехом могу поговорить с деревьями в лесу?
— Уходи, Тигровая Лилия. Твое место среди белых людей.
Онор была просто потрясена. Никогда она не думала, что услышит такое от него.
— Ну и оставайся со своей глупой гордостью один в своем задымленном вигваме, Волк! Прощай!
Жаль, не было двери, которой она могла бы хлопнуть. Она отшвырнула в сторону кусок оленьей кожи, который прикрывал вход, и вышла, шатаясь, как пьяная. Позабыв, что она приехала на лошади, она побрела прочь, тупо прошла мимо столпившихся поглазеть на нее любопытных индианок и направилась в лес. Тропинка, которой ходили за водой, вывела ее к озеру.
Онор-Мари остановилась. Что теперь? Она была беспомощна, повержена.
Вернуться в форт? Никогда! Там мерзкий, отвратительный Монт. Куда же ей идти? Она смотрела на свое отражение, колеблющееся на зыбкой глади. Вода притягивала ее. Онор встряхнулась. Нет, никогда она не доставит им всем такого удовольствия. У нее хватит сил жить. Вот только нигде нет для нее места. Даже Волк не пожелал ее слушать. Куда же теперь? Она смотрела, как лягушка спрыгнула с берега в воду и поплыла. Нет, забвение
— не то, что она ищет. Она только-только осознала, что в жизни есть одна-единственная настоящая ценность — сама жизнь. Единственное, что имеет цену. Она села на землю и обхватила колени руками. Рассыпавшиеся волосы окутали ее плащом.
Ее все больше охватывало раздражение. Ведь Волк любит ее, здесь не может быть ошибки. Он ждал ее, знал, что она не может не вернуться, потому что он знал ее лучше, чем она сама. Что за упрямство заставило его так поступить? Ненависть ко всем белым, притеснявшим его народ? Только не Волк! Ревность? Возможно. Она вспомнила — она, улыбаясь, сошла по трапу под руку с красивым молодым мужем. Если он видел ее… Она улыбалась, да, веря, что скоро ее избавление, что она сбежит от Монта и уйдет к гуронам, и Волк возьмет ее к себе, в свой вигвам, и она будет с ним счастлива всем назло. Глупенькая мечтательница! Лучше б она плакала и вырывалась из рук Монта, тогда бы Волк обязательно защитил ее, тогда бы он не подумал, что она предала его. Растравив свои раны, Онор разрыдалась; ее боль больше не могла таиться в глубине ее сердца. Никогда в своей жизни она не плакала от жалости к себе. Слезы текли по ее лицу бесконечным потоком. Она уткнулась лицом в мягкие складки своего платья, лежавшие на коленях. Онор болезненно ощутила, что без Волка жизнь будет пуста и примитивна, и только мечта вернуться к нему поддерживала ее все это время. Как же ей жить без этой мечты? Она зарыдала еще отчаяннее. Две руки вдруг опустились на ее плечи.
Она подняла голову. Вождь гуронов Свирепый Волк присел на корточки около нее, его сильные смуглые руки обняли ее. Он сдается! У нее екнуло сердце.
Прижавшись к нему, она закрыла глаза.
— Ты поверил мне? — спросила она, вытирая лицо руками.
— Ох, Лилия! Твои рыдания распугали всех птиц в лесу, всех рыб в озере, даже комары исчезли.
— Так ты пришел спасать своих рыб или ко мне? Или ты пришел сообщить мне, что я здесь вне закона, и мне запрещается плакать ближе, чем в трех милях от твоей деревни?
— Нет, Лилия. Я пришел к тебе, и я стою здесь уже давно. Я мог бы спеть победную песнь, а ты все равно бы не оглянулась.
— Значит, ты пошел за мной? Зачем же ты морочил мне голову?
— Чтобы увидеть, как плачет Огненная Лилия.
— Ложь! Ты шутишь, Волк? — мягче спросила она, начиная улыбаться.
— Лилия! Лилия! Вставай с земли, она еще сырая. Пойдем. Ты, должно быть, голодна.
Он поднял ее и, обхватив за талию, повел в свой вигвам. Онор опустилась на шкуры и вздохнула.
— Так ты берешь меня к себе, Волк?
Его тонкие губы тронула улыбка. Не отвечая, он продолжал ловко готовить нехитрый ужин. Онор с удовлетворением подумала, что даже такие мелочи напоминают, что он привык быть один. А значит, без нее тут никого не было, и сюрприз в юбке ее как будто не ждет. Волк подал ей миску, и изголодавшаяся Онор набросилась на еду.
— Что это? — спросила она, спохватившись.
Он как-то странно смотрел на нее и наконец заметил вскользь.
— Зачем тебе знать? Ты, дочь бледнолицых, не привыкла жить в лесу.
Узнаешь, что это, пожалуй, предпочтешь поголодать.
Она чувствовала, что каждым своим словом он пытается напомнить ей, что она не может так жить, и не нужно мучить ни себя, ни его. Но она не хотела отступиться от него.
— Все же?
— Змея, — коротко сообщил он.
— Тьфу, гадость! — вырвалось у нее. Он улыбнулся как-то грустно, понимающе и пояснил:
— Много дичи было в лесах, пока не пришли бледнолицые со своими ружьями и капканами. Гуроны веками жили на этих землях, и им всего хватало. Но теперь нам тяжело прожить. Зимой здесь будет голод.
Снова она услышала ненавязчивое напоминание, что ей не выжить в лесу.
Не нужно было слов, чтоб она это поняла.
Она упрямо окончила трапезу и передвинулась поближе к Свирепому Волку.
— Что теперь? — спросила она. — Мне кажется, еще не все ясно.
Волк привлек ее к себе, крепко сжал, будто боясь, что она окажется сновидением, и коснулся ее губ своими. Она ждала, запрокинув голову, и догадавшись, чего она ждет, он страстно припал к ее губам, даря ей раньше неведомую ему ласку. Она охотно позволяла ему целовать себя, но тело ее осталось напряженным, как струна, потому что она не была уверена, что Волк позволит ей остаться. До сих пор он избегал прямого ответа. Одновременно с биением ее сердца в ней бился комочек страха.
— Я люблю тебя, Тигровая Лилия, — сказал он, как когда-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— подумала она, и злость вернула ей силу духа.
— Послушай… — начала она, но продолжить не смогла. Она так мечтала об этой минуте, ни разу не подумав, как это будет трудно.
— Уходи, — сурово сказал Волк. — Тебя не будут задерживать. Ты не пленница. Уходи.
— Значит, ты прогоняешь меня? — сдерживая вихрь эмоций, проговорила Онор.
— Тебе незачем было приезжать сюда, Тигровая Лилия. Все ясно и так.
Уходи, — бесцветный голос и ледяной взгляд, неужели она поверит ему?
— Уйти? Но ты же ничего не знаешь! Зачем же так? Зачем же ты вышвыриваешь меня вон? Я считала, что это недостаток белых — слушать только себя и свою гордыню! Значит, и вы, гуроны, таковы? И правда, зачем выслушивать кого-то еще! Ведь твое мнение — единственно правильное! И вообще, если прислушаться повнимательнее, то могут переубедить. Да?
Хотя она едва ли не кричала, Волк ответил негромко и сухо:
— Женщины моего племени никогда не повышают голос в присутствии мужчины, тем более не кричат.
— К черту женщин твоего племени! Я буду говорить так, как мне нравится. В данный момент меня интересует одно: ты будешь слушать меня или я с таким же успехом могу поговорить с деревьями в лесу?
— Уходи, Тигровая Лилия. Твое место среди белых людей.
Онор была просто потрясена. Никогда она не думала, что услышит такое от него.
— Ну и оставайся со своей глупой гордостью один в своем задымленном вигваме, Волк! Прощай!
Жаль, не было двери, которой она могла бы хлопнуть. Она отшвырнула в сторону кусок оленьей кожи, который прикрывал вход, и вышла, шатаясь, как пьяная. Позабыв, что она приехала на лошади, она побрела прочь, тупо прошла мимо столпившихся поглазеть на нее любопытных индианок и направилась в лес. Тропинка, которой ходили за водой, вывела ее к озеру.
Онор-Мари остановилась. Что теперь? Она была беспомощна, повержена.
Вернуться в форт? Никогда! Там мерзкий, отвратительный Монт. Куда же ей идти? Она смотрела на свое отражение, колеблющееся на зыбкой глади. Вода притягивала ее. Онор встряхнулась. Нет, никогда она не доставит им всем такого удовольствия. У нее хватит сил жить. Вот только нигде нет для нее места. Даже Волк не пожелал ее слушать. Куда же теперь? Она смотрела, как лягушка спрыгнула с берега в воду и поплыла. Нет, забвение
— не то, что она ищет. Она только-только осознала, что в жизни есть одна-единственная настоящая ценность — сама жизнь. Единственное, что имеет цену. Она села на землю и обхватила колени руками. Рассыпавшиеся волосы окутали ее плащом.
Ее все больше охватывало раздражение. Ведь Волк любит ее, здесь не может быть ошибки. Он ждал ее, знал, что она не может не вернуться, потому что он знал ее лучше, чем она сама. Что за упрямство заставило его так поступить? Ненависть ко всем белым, притеснявшим его народ? Только не Волк! Ревность? Возможно. Она вспомнила — она, улыбаясь, сошла по трапу под руку с красивым молодым мужем. Если он видел ее… Она улыбалась, да, веря, что скоро ее избавление, что она сбежит от Монта и уйдет к гуронам, и Волк возьмет ее к себе, в свой вигвам, и она будет с ним счастлива всем назло. Глупенькая мечтательница! Лучше б она плакала и вырывалась из рук Монта, тогда бы Волк обязательно защитил ее, тогда бы он не подумал, что она предала его. Растравив свои раны, Онор разрыдалась; ее боль больше не могла таиться в глубине ее сердца. Никогда в своей жизни она не плакала от жалости к себе. Слезы текли по ее лицу бесконечным потоком. Она уткнулась лицом в мягкие складки своего платья, лежавшие на коленях. Онор болезненно ощутила, что без Волка жизнь будет пуста и примитивна, и только мечта вернуться к нему поддерживала ее все это время. Как же ей жить без этой мечты? Она зарыдала еще отчаяннее. Две руки вдруг опустились на ее плечи.
Она подняла голову. Вождь гуронов Свирепый Волк присел на корточки около нее, его сильные смуглые руки обняли ее. Он сдается! У нее екнуло сердце.
Прижавшись к нему, она закрыла глаза.
— Ты поверил мне? — спросила она, вытирая лицо руками.
— Ох, Лилия! Твои рыдания распугали всех птиц в лесу, всех рыб в озере, даже комары исчезли.
— Так ты пришел спасать своих рыб или ко мне? Или ты пришел сообщить мне, что я здесь вне закона, и мне запрещается плакать ближе, чем в трех милях от твоей деревни?
— Нет, Лилия. Я пришел к тебе, и я стою здесь уже давно. Я мог бы спеть победную песнь, а ты все равно бы не оглянулась.
— Значит, ты пошел за мной? Зачем же ты морочил мне голову?
— Чтобы увидеть, как плачет Огненная Лилия.
— Ложь! Ты шутишь, Волк? — мягче спросила она, начиная улыбаться.
— Лилия! Лилия! Вставай с земли, она еще сырая. Пойдем. Ты, должно быть, голодна.
Он поднял ее и, обхватив за талию, повел в свой вигвам. Онор опустилась на шкуры и вздохнула.
— Так ты берешь меня к себе, Волк?
Его тонкие губы тронула улыбка. Не отвечая, он продолжал ловко готовить нехитрый ужин. Онор с удовлетворением подумала, что даже такие мелочи напоминают, что он привык быть один. А значит, без нее тут никого не было, и сюрприз в юбке ее как будто не ждет. Волк подал ей миску, и изголодавшаяся Онор набросилась на еду.
— Что это? — спросила она, спохватившись.
Он как-то странно смотрел на нее и наконец заметил вскользь.
— Зачем тебе знать? Ты, дочь бледнолицых, не привыкла жить в лесу.
Узнаешь, что это, пожалуй, предпочтешь поголодать.
Она чувствовала, что каждым своим словом он пытается напомнить ей, что она не может так жить, и не нужно мучить ни себя, ни его. Но она не хотела отступиться от него.
— Все же?
— Змея, — коротко сообщил он.
— Тьфу, гадость! — вырвалось у нее. Он улыбнулся как-то грустно, понимающе и пояснил:
— Много дичи было в лесах, пока не пришли бледнолицые со своими ружьями и капканами. Гуроны веками жили на этих землях, и им всего хватало. Но теперь нам тяжело прожить. Зимой здесь будет голод.
Снова она услышала ненавязчивое напоминание, что ей не выжить в лесу.
Не нужно было слов, чтоб она это поняла.
Она упрямо окончила трапезу и передвинулась поближе к Свирепому Волку.
— Что теперь? — спросила она. — Мне кажется, еще не все ясно.
Волк привлек ее к себе, крепко сжал, будто боясь, что она окажется сновидением, и коснулся ее губ своими. Она ждала, запрокинув голову, и догадавшись, чего она ждет, он страстно припал к ее губам, даря ей раньше неведомую ему ласку. Она охотно позволяла ему целовать себя, но тело ее осталось напряженным, как струна, потому что она не была уверена, что Волк позволит ей остаться. До сих пор он избегал прямого ответа. Одновременно с биением ее сердца в ней бился комочек страха.
— Я люблю тебя, Тигровая Лилия, — сказал он, как когда-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80