– Не припас я для тебя позлащенной чарки, свинья гяура!
Даже Алексей, далекий от мусульманских свычаев-обычаев, похолодел: оскорбления страшнее вряд ли сыщешь! Чего же говорить о магометанине?..
Петрик отлетел в одну сторону, пустой бурдюк – в другую, и бывшие приятели вцепились друг в друга с таким пылом, что мстителям даже не пришлось вмешаться. Все свершилось на диво легко, как бы само собою: нанеся друг другу несколько ужасающих ударов, один турчин выхватил кривой кинжал, другой – пистолет, раздался выстрел... смертельно раненный осман в последнем усилии ненависти перерезал горло противнику – и замер на его окровавленном трупе. План Алексея свершился блестяще!
Ханджия успел очнуться от пьяного дурмана как раз вовремя, чтобы увидать последние содрогания своих родичей и тот ужас, в который были ввергнуты богатый гость, его вертлявая «сестрица» и два роба. Они старались предотвратить побоище, но не смогли, этому ханджия был свидетелем.
Гости были так удручены случившимся («сербиянка» зашлась в истерике), что и минуты лишней не пожелали промедлить в зловещем хане: похватали пожитки, взгромоздились верхом и двинулись прочь – в лес, в горы, в темную ночь, подальше отсюда! Ханджия был слишком потрясен, чтобы пытаться их удержать, и долго еще призывал «валлаха» над двумя трупами, тупо недоумевая, то ли ночная птица ухает вдали, то ли разносятся вокруг рыдания молоденькой «сербиянки», более напоминающие неудержимый хохот.
«Црква-задушбина» была отомщена.
* * *
Простившись с благодарными жителями Дражина Дола, бывшие галерники отправились в дальнейший путь. Миленко хотел непременно добраться до Сараева: там жила его родня. В Ясеновац он возвращаться не желал: уголья былой трагедии еще тлели в его сердце. Алексей, Петрик и Юхрим не спорили: в Сараево – так в Сараево, не все ли им равно!
Пришлось вновь подняться в горы. Дорога, как водится, была нестерпимо дурна, но вдруг, к изумлению путешественников, представился кусок порядочной мостовой. Очень кстати навстречу попался крестьянин, ведший в поводу осла, груженного корзинами с виноградом, он-то и пояснил:
– Дорога была тут прежде такая, что ехал осман и сломал себе шею. Тогда сыновья его, по обету, вымостили это место.
Слева от дороги Алексей увидал каменный столб с грубо изваянной человеческой головой, но без обозначения лица. Он напоминал каменных баб, обильно рассеянных по южным малороссийским степям. Но Миленко принялся уверять, что эти билеги, то есть знаки, поставлены греками, жившими тут еще в незапамятные времена!
Внизу, повторяя изгибы дороги, бежала прекрасная речка – темно-зеленого цвета с синеватым отливом. Поднявшись на возвышение, путники увидали, что она с ревом и пеною ударялась в скалу, промывая в ней высокую, просторную пещеру, и, вырываясь оттуда, падала, клубясь, в долину, а потом продолжала свой неторопливый бег.
Путники остановились, любуясь редкостным зрелищем, как вдруг Миленко настороженно огляделся. Алексей прислушался – и различил сквозь шум и плеск звуки, напоминающие женский плач.
По знаку Миленко путешественники спешились и, привязав коней к деревьям, осторожно спустились по камням туда, где поворот реки скрывался в пышном орешнике и откуда уже совсем явственно слышались жалобные крики. Они схватились за оружие, не сомневаясь, что увидят османов, напавших на беззащитных крестьянок, однако зрелище, открывшееся им, было столь неожиданным, что все четверо на некоторое время остолбенели. На пологом берегу пасся оседланный конек, беспокойно прядая ушами, когда особенно громкими становились вопли трех женщин – босых, простоволосых, в одних рубахах, привязанных друг к дружке своркою, которых плетью гнал в воду молодой серб с лицом столь ожесточенным, что рот его превратился в красную ниточку, а сведенные к переносице брови напоминали ровную черту, проведенную сажей на бледном от ярости лице.
Судя по истошным «Бог ме!» , которые испускали то женщины, то их гонитель, все они были сербы, а потому происходящее казалось уж вовсе непонятным. Пока путешественники таились за кустами орешника, пребывая в состоянии полнейшего недоумения, молодой серб наконец загнал своих жертв в реку, принуждая их зайти по самую шейку, причем одна, бывшая ростом пониже подруг, уже пускала пузыри, с трудом вырываясь на поверхность. Но серб был неумолим!
Больше Алексей не мог выдержать зрелища этого издевательства над беззащитными.
Будь у него пистолет, он снял бы мучителя одним выстрелом! Но пистолета не было – пришлось действовать иначе.
– Стой! – вскричал он, выскакивая из своего укрытия и громадными прыжками пускаясь вниз по камням: одному богу ведомо, как не переломал себе ноги! – Отпусти их, мерзавец, душа с тебя вон! Бог те убийо! – Это было единственное сербское ругательство, которое он знал.
Он вбежал в воду и выволок на берег серба, который просто не смог противиться Алексею: того и так силушкою бог не обидел, а в ярости она утроилась, поэтому он заодно вытащил из воды и беспомощных жертв. Подоспевшие Миленко с Юхримом и Петриком принялись развязывать испуганных до онемения женщин, а Алексей сцепился с незнакомцем, осыпая его ударами и поливая отборной бранью по-русски, по-украински, и даже французское «merde» очень кстати пришло на память.
– Довольно шуметь! – наконец закричал Миленко и перехватил руку Алексея, который уже раскровенил все лицо незнакомца.
Петрик и Юхрим с трудом удерживали товарища, а Миленко ввязался в яростную перепалку с сербом, из которой Алексей, еще плохо понимавший на этом языке, мало что уяснил, но он был поражен, когда Миленко вдруг бессильно рухнул на траву и залился таким заразительным хохотом, что Петрик с Юхримом тоже заулыбались. На заплаканные женские лица взошли невольные улыбки, и даже избитый обидчик растянул окровавленные губы в болезненном подобии усмешки. Только Алексей не был расположен смеяться.
– Ты знаешь, что он говорит?! – наконец-то успокоился Миленко. – Он говорит, что одна из этих женщин – ведьма, и он хотел выведать, которая!
– Как так? – недоверчиво поднял брови Алексей – и сморщился от боли, потому что серб так ударил его головой, что рассек бровь, и каждое движение было мучительным.
– Если человеку связать руки и ноги, он непременно потонет, а ведьме черт поможет – и она всплывет, – пояснил Миленко.
Алексей уставился на него во все глаза.
– Ты шутишь?!
– Ничуть. Видишь ли, кто-то из жителей села, в котором ночевал отряд Георгия, навел на них оттоманцев. Насилу ушли! И вот этот дурень вбил себе в голову, что только по ведьмину наущению османы могли появиться так бесшумно, ударить так внезапно... А про этих трех молодок ходят слухи нехорошие, вот он и решил выведать, которая виновна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Даже Алексей, далекий от мусульманских свычаев-обычаев, похолодел: оскорбления страшнее вряд ли сыщешь! Чего же говорить о магометанине?..
Петрик отлетел в одну сторону, пустой бурдюк – в другую, и бывшие приятели вцепились друг в друга с таким пылом, что мстителям даже не пришлось вмешаться. Все свершилось на диво легко, как бы само собою: нанеся друг другу несколько ужасающих ударов, один турчин выхватил кривой кинжал, другой – пистолет, раздался выстрел... смертельно раненный осман в последнем усилии ненависти перерезал горло противнику – и замер на его окровавленном трупе. План Алексея свершился блестяще!
Ханджия успел очнуться от пьяного дурмана как раз вовремя, чтобы увидать последние содрогания своих родичей и тот ужас, в который были ввергнуты богатый гость, его вертлявая «сестрица» и два роба. Они старались предотвратить побоище, но не смогли, этому ханджия был свидетелем.
Гости были так удручены случившимся («сербиянка» зашлась в истерике), что и минуты лишней не пожелали промедлить в зловещем хане: похватали пожитки, взгромоздились верхом и двинулись прочь – в лес, в горы, в темную ночь, подальше отсюда! Ханджия был слишком потрясен, чтобы пытаться их удержать, и долго еще призывал «валлаха» над двумя трупами, тупо недоумевая, то ли ночная птица ухает вдали, то ли разносятся вокруг рыдания молоденькой «сербиянки», более напоминающие неудержимый хохот.
«Црква-задушбина» была отомщена.
* * *
Простившись с благодарными жителями Дражина Дола, бывшие галерники отправились в дальнейший путь. Миленко хотел непременно добраться до Сараева: там жила его родня. В Ясеновац он возвращаться не желал: уголья былой трагедии еще тлели в его сердце. Алексей, Петрик и Юхрим не спорили: в Сараево – так в Сараево, не все ли им равно!
Пришлось вновь подняться в горы. Дорога, как водится, была нестерпимо дурна, но вдруг, к изумлению путешественников, представился кусок порядочной мостовой. Очень кстати навстречу попался крестьянин, ведший в поводу осла, груженного корзинами с виноградом, он-то и пояснил:
– Дорога была тут прежде такая, что ехал осман и сломал себе шею. Тогда сыновья его, по обету, вымостили это место.
Слева от дороги Алексей увидал каменный столб с грубо изваянной человеческой головой, но без обозначения лица. Он напоминал каменных баб, обильно рассеянных по южным малороссийским степям. Но Миленко принялся уверять, что эти билеги, то есть знаки, поставлены греками, жившими тут еще в незапамятные времена!
Внизу, повторяя изгибы дороги, бежала прекрасная речка – темно-зеленого цвета с синеватым отливом. Поднявшись на возвышение, путники увидали, что она с ревом и пеною ударялась в скалу, промывая в ней высокую, просторную пещеру, и, вырываясь оттуда, падала, клубясь, в долину, а потом продолжала свой неторопливый бег.
Путники остановились, любуясь редкостным зрелищем, как вдруг Миленко настороженно огляделся. Алексей прислушался – и различил сквозь шум и плеск звуки, напоминающие женский плач.
По знаку Миленко путешественники спешились и, привязав коней к деревьям, осторожно спустились по камням туда, где поворот реки скрывался в пышном орешнике и откуда уже совсем явственно слышались жалобные крики. Они схватились за оружие, не сомневаясь, что увидят османов, напавших на беззащитных крестьянок, однако зрелище, открывшееся им, было столь неожиданным, что все четверо на некоторое время остолбенели. На пологом берегу пасся оседланный конек, беспокойно прядая ушами, когда особенно громкими становились вопли трех женщин – босых, простоволосых, в одних рубахах, привязанных друг к дружке своркою, которых плетью гнал в воду молодой серб с лицом столь ожесточенным, что рот его превратился в красную ниточку, а сведенные к переносице брови напоминали ровную черту, проведенную сажей на бледном от ярости лице.
Судя по истошным «Бог ме!» , которые испускали то женщины, то их гонитель, все они были сербы, а потому происходящее казалось уж вовсе непонятным. Пока путешественники таились за кустами орешника, пребывая в состоянии полнейшего недоумения, молодой серб наконец загнал своих жертв в реку, принуждая их зайти по самую шейку, причем одна, бывшая ростом пониже подруг, уже пускала пузыри, с трудом вырываясь на поверхность. Но серб был неумолим!
Больше Алексей не мог выдержать зрелища этого издевательства над беззащитными.
Будь у него пистолет, он снял бы мучителя одним выстрелом! Но пистолета не было – пришлось действовать иначе.
– Стой! – вскричал он, выскакивая из своего укрытия и громадными прыжками пускаясь вниз по камням: одному богу ведомо, как не переломал себе ноги! – Отпусти их, мерзавец, душа с тебя вон! Бог те убийо! – Это было единственное сербское ругательство, которое он знал.
Он вбежал в воду и выволок на берег серба, который просто не смог противиться Алексею: того и так силушкою бог не обидел, а в ярости она утроилась, поэтому он заодно вытащил из воды и беспомощных жертв. Подоспевшие Миленко с Юхримом и Петриком принялись развязывать испуганных до онемения женщин, а Алексей сцепился с незнакомцем, осыпая его ударами и поливая отборной бранью по-русски, по-украински, и даже французское «merde» очень кстати пришло на память.
– Довольно шуметь! – наконец закричал Миленко и перехватил руку Алексея, который уже раскровенил все лицо незнакомца.
Петрик и Юхрим с трудом удерживали товарища, а Миленко ввязался в яростную перепалку с сербом, из которой Алексей, еще плохо понимавший на этом языке, мало что уяснил, но он был поражен, когда Миленко вдруг бессильно рухнул на траву и залился таким заразительным хохотом, что Петрик с Юхримом тоже заулыбались. На заплаканные женские лица взошли невольные улыбки, и даже избитый обидчик растянул окровавленные губы в болезненном подобии усмешки. Только Алексей не был расположен смеяться.
– Ты знаешь, что он говорит?! – наконец-то успокоился Миленко. – Он говорит, что одна из этих женщин – ведьма, и он хотел выведать, которая!
– Как так? – недоверчиво поднял брови Алексей – и сморщился от боли, потому что серб так ударил его головой, что рассек бровь, и каждое движение было мучительным.
– Если человеку связать руки и ноги, он непременно потонет, а ведьме черт поможет – и она всплывет, – пояснил Миленко.
Алексей уставился на него во все глаза.
– Ты шутишь?!
– Ничуть. Видишь ли, кто-то из жителей села, в котором ночевал отряд Георгия, навел на них оттоманцев. Насилу ушли! И вот этот дурень вбил себе в голову, что только по ведьмину наущению османы могли появиться так бесшумно, ударить так внезапно... А про этих трех молодок ходят слухи нехорошие, вот он и решил выведать, которая виновна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92