— Скажи мне, хоть куда ты едешь? — воскликнула она ему вдогонку, но ответа, конечно же, не последовало.
Баронесса фон Штерн встала с постели и посмотрела на часы. Два часа ночи. Сон полностью слетел. Она села в кресло возле окна и задумалась. Все произошедшее навалилось на нее многотонной тяжестью. Всего неделю назад жизнь казалась ей невыносимо скучной из-за своей размеренности и предсказуемости. Теперь же она отдала бы половину жизни за то, чтобы вернуть эти самые размеренность и предсказуемость! Мари подумала о своей матери, сердце которой не выдержало страданий.
— Нечастная моя мать, — прошептала Мари и вознесла горячую молитву Господу за упокой души несчастной. Слезы баронессы фон Штерн текли прозрачными ручейками, ибо горе ее оказалось бездонным.
Мари никогда не была особо близка с матерью и сейчас жалела об этом больше всего на свете. Невыносимый, жгучий стыд терзал ее изнутри, оттого, что больше всего на свете, до замужества она мечтала уехать от своей семьи. Мари, как и всем подросткам, казалось, что ее мать хочет ограничить ее свободу, что она завидует ее молодости и поэтому не позволяет дочери ярких привлекательных нарядов, что мать несправедлива и слишком строга. Теперь, когда ее не стало, а Мари повзрослела, те проявления заботы, что казались дочери глупыми ограничениями, вспомнились с особенной нежностью. Баронесса фон Штерн теперь жалела о каждом своем упреке, что несомненно больно ранил материнское сердце… О! Если бы можно было вернуть те дни! Мари закрыла лицо руками. Уже больше никогда не будет у нее шанса поговорить с мамой по душам, спросить совета или поделиться своими переживаниями. Мари словно осиротела. Она сейчас, может быть, простила бы даже и Лизхен, если бы та вдруг оказалась рядом. Лизхен… Баронесса фон Штерн до сих пор не могла поверить в то, что Лизхен, с которой они вместе выросли, которая была ей ближе всех на свете, была подругой и… сестрой…
Она долго сидела в мягком кресле, поджав под себя ноги, и бережно перебирая в памяти счастливые моменты детства, которое теперь, увы, безвозвратно отступило в небытие, словно превратившись в одну из детских сказок, которые все помнят, но никто уже в них не верит.
За окном начало светать. Мари чувствовала себя совершенно разбитой. Ей захотелось пройтись, немного подышать свежим воздухом, и размяться. Она оделась в простое, черное платье, в знак траура по своей матери, Лизхен и погибшим иллюзиям. Мир обрушился на молодую баронессу фон Штерн всей своей жестокостью в одночасье. Она уже никогда не станет прежней беззаботной и наивной девочкой, которая свято верила в добро, справедливость, счастье…
Спустившись в парк, Мари набросила на плечи теплую испанскую шаль.
— Не можете заснуть? — внезапно вывел ее из раздумий голос графа Салтыкова из окна его спальни на втором этаже, оно выходило прямо в сад.
— Вы меня испугали, — сердито ответила ему Мари.
— Подождите немного, я хотел бы составить вам компанию. Если вы, конечно, не против.
— А если я против? — Мари злилась на него, и сама не могла понять почему.
— У вас нет выбора! — крикнул ей Александр и… выпрыгнул из окна.
— Ой! — Мари вскрикнула и закрыла лицо руками.
Когда она вновь открыла глаза, граф стоял уже перед ней и улыбался.
— Но как…
— Мое мужество и любовь к вам принесли меня на крыльях Амура… — начал было Салтыков, но Мари заметила в его волосах соломинку. Быстро сняв ее, она молча поднесла «улику» к лицу графа.
— О! Да вы — просто полицейский агент! — рассмеялся он. — Ну что ж, придется открыться. В России подобным образом, я покорил огромное количество женщин, имевших неосторожность прогуливаться напротив моего дома. Кусты и куча соломы — вот, в сущности, и все, что нужно герою-любовнику.
— Вы несносны! — Мари гневно сверкнула глазами, отвернулась от графа и быстро пошла по аллее.
Тот догнал ее.
— И куда, интересно, вы меня заманиваете, о, прекрасная сирена? Не в самую ли глубь чащи, чтобы там вырвать мое трепещущее сердце?
— Оставьте меня в покое! — на глаза Мари навернулись слезы.
— Что случилось, может быть, я вас как-то обидел? — лицо Александра стало серьезным и даже немного печальным.
— Вы самый черствый, самый грубый и неотесанный мужлан из всех кого я знаю!
— Но, ваша светлость… Я могу узнать, чем заслужил такую лестную характеристику? «Грубый», «неотесанный», да еще и настоящий мужлан! Мечта любой знатной дамы…
Баронесса не позволила ему договорить.
— Вы гнусный интриган! Я все про вас знаю! — Мари впала в какое-то исступление. Внутри нее все бурлило и клокотало.
— Но…
— Из-за вас погибла моя мать, и бежал мой отец? Так ведь, правда?
— Виконт бежал? — Салтыков насторожился. — Вы ничего не путаете?
— Вы лишили меня семьи! Я вас ненавижу!
— Давно ли ваш отец покинул замок? — у графа между бровями резко обозначилась вертикальная складка.
— Вчера вечером, и вы его уже не сможете догнать! — крикнула Мари. Ей хотелось побольнее задеть этого надутого негодяя.
— Послушайте, дорогая, вам бы следовало обращаться со мною любезнее, — Салтыков сделал шаг вперед, Мари инстинктивно отступила и прижалась спиной к дереву. Александр приблизил свое лицо к ней. — Я ваш единственный друг теперь… Доверяйте мне. — Он нежно и легко коснулся ее губ, а затем быстро отошел.
Мари вся дрожала. Любовь и ненависть боролись в ней как два огненных дракона. Умом она понимала невозможность союза с этим наглым, ужасным… и таким прекрасным русским, но сердце ее отчаянно жаждало этого союза, стремилось и рвалось навстречу гибели.
— Я, собственно, хотел предложить вам помощь, — как ни в чем не бывало, начал разговор граф. — Во всей этой истории с вашими родственниками так много сложного и запутанного…
— Я даже не желаю разговаривать с вами об этом! — Мари отвернулась от Салтыкова, но все же заинтересовалась. Правда, отец, конечно, просил не доверять этому русскому, но… Он так обаятелен и мил. И потом, кто же ему доверяет? Она ведь пока просто слушает.
— Я уже, собственно, узнал кое-что интересное.
И Александр поведал Мари о своем разговоре с Люмбеком.
Баронесса слушала его и не могла поверить, что все это не сон. Временами она сильно сжимала сцепленные между собой пальцы, чтобы боль помогла ей осознать реалистичность происходящего. Когда Александр дошел до письма Гертруды, Мари сильно сжала руками виски, и покачала головой.
— Я потрясена, — сказала она, дослушав до конца. — Какой ужас… Выходит, Рихард зря убил эту несчастную и обрек свою душу на вечные страдания?
— До тех пор, пока мы не узнаем, чем мать Лизхен шантажирует вашего отца, вы в опасности, Мари.
— Но что же нам делать? — баронесса отошла немного в сторону, потом вернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50