С улыбкой он остановился и соскочил на землю.
– Ага, ты все еще здесь.
– Я ведь так и сказала, не правда ли? Рэйф кивнул. Его тянуло к ней, несмотря на клятвы никогда больше не увлекаться женщи­ной. Она словно колючая груша, подумал он. Уже поспела, но кругом колючки. Вздохнув, он опустился на землю рядом с ней, а потом растя­нулся на траве, заложив руки за голову.
Кэтлин по-прежнему сидела, положив руки на коленях, в напряжении от его близости. Ни один мужчина не действовал на нее так, а тем более мужчина, о котором она знала так мало. Что же она знала о нем? Его имя, то, что он жил с индейцами, – и больше ничего.
– Кто ты, Рэйф Галлахер? – спросила она и бросила на него взгляд через плечо. – Кто ты на самом деле?
– Ты знаешь, как меня зовут, что еще тебе надо?
– Где твоя семья? Они живы?
– Мать умерла. Вскоре после того, как я родился. Отец живет с лакота. У меня есть индейская мачеха и пятилетняя сестра по име­ни Желтый Цветок.
– А ты… у тебя… у тебя есть женщина? Образ Летнего Ветра пронесся в его голове – ее волосы, чернее воронова крыла, глаза, такие темные и прекрасные, ее губы, такие нежные и лживые…
– Нет.
– Ты никогда не рассказывал мне, почему ушел от индейцев.
– Разве?
– Да, не рассказывал.
– Хорош сегодня денек, – беззаботно сказал Рэйф, меняя тему разговора.
Кэтлин нахмурилась, но по его лицу было видно, что он не собирается рассказать ей, по­чему он ушел от индейцев.
Рэйф сел, потянувшись, и Кэтлин смотре­ла, как играют мышцы на его руках и плечах. Она вспомнила эти руки, обнимавшие ее, ве­дущие ее в вальсе по залу, крепко прижимав­шие ее во время поцелуя.
– А где ты так хорошо научился танцевать? – нарушил тишину ее голос.
Рэйф усмехнулся.
– Одна мадам в борделе Нового Орлеана на­учила меня, – ответил он с надеждой, что та­кой ответ заставит ее держать свои вопросы при себе.
– Мадам?! – пискнула Кэтлин.
Рэйф кивнул.
– Ее звали Коринн, и у нее были самые ры­жие волосы, какие я только видел.
Он хихикнул.
– Ей было, наверное, лет шестьдесят, и она была мадам почти сорок лет.
– Чему еще она научила тебя? – вырвалось у Кэтлин. Она тут же прикрыла рот рукой в ужасе от того, что сказала.
Рэйф удивленно поднял бровь и склонился к Кэтлин, заглядывая в душу своими темными глазами.
– А ты действительно хочешь узнать? Кэтлин замотала головой. Вскочив на ноги, она подбежала к лошади и взлетела в седло. Схватившись за поводья, она ударила пятка­ми и понеслась домой.
Веселый смех Рэйфа преследовал ее, как кош­марный сон. Въехав на первый же холм, она увидела пожар. Горел сарай, и она различила Поли и Скотта, бегавших туда и обратно через большие двойные двери, пытаясь спасти живот­ных, оказавшихся в ловушке. Не менее двадца­ти индейцев скакало по двору к мустангам, за­пертым в коралях с восточной стороны дома. Она с досадой вспомнила, что остальные ковбои были как раз на холмах, где проверяли скот.
Несколько минут страх не давал ей сдви­нуться с места, но когда она наконец собра­лась с духом, чтобы подъехать поближе, голос Рэйфа остановил ее.
– Оставайся здесь, – кратко приказал он, доставая привязанное к седлу ружье. – Ты ни­чего не сможешь сделать.
Она собралась возразить, но он уже что есть сил скакал к дому.
Теперь индейцы открыли ворота кораля, и мустанги ринулись наружу в предвкушении свободы. Индейцы поскакали за ними. Насту­пившая тишина казалась оглушающей.
Рэйф направил лошадь к сараю, намерева­ясь помочь Поли и Скотту, как вдруг увидел Кармайкла, лежавшего у веранды. Еще не спрыгнув с лошади, он понял, что хозяин ран­чо «Сэкл Си» мертв.
Увидев, что индейцы уходят, Кэтлин сразу же поскакала к ранчо. Утрата табуна, похоже, менее страшна, чем потеря сарая, корма и ско­та. Она резко остановила лошадь у дома, так что грязь брызнула во все стороны, и спрыгну­ла на землю.
– Папа! – позвала она. – Папа, где ты? Увидев у веранды Рэйфа, она поспешила к нему.
– Рэйф, ты не видел моего…
Слова застряли у нее в горле, когда Рэйф встал и повернулся к ней лицом. Она прочита­ла все в его глазах.
– Нет, – сказала она, – нет.
– Мне очень жаль, Кэтлин.
– Нет, – она уклонилась от его рук и пробежа­ла мимо. Глаза ее расширились, когда она увиде­ла стрелу, вонзившуюся в спину отца. – Нет!!
Это было уже не рыдание, а душераздираю­щий крик…
– Кэтлин, – Рэйф положил ладонь ей на пле­чо, зная, что любые слова бесполезны.
– Не смей трогать меня! – закричала она. – Не смей больше трогать меня!
Рэйф отпрянул от ненависти, пылавшей в ее глазах.
– Индеец! – выплюнула она. – Твой народ убил моих братьев, а теперь и моего отца! Я ненавижу тебя! – Она тряхнула головой, глаза ее были полны ненависти. А потом, не выти­рая струившихся по лицу слез, она опустилась на колени рядом с отцом и положила его голо­ву к себе на колени.
– О, папа, – всхлипывала она, – папа… Рэйф смотрел на нее, крепко сжав кулаки.
Ее плечи сотрясались от рыданий, каждое из которых разрывало его сердце. Повернувшись на каблуках, он пошел к сараю, где Поли и Скотт тщетно пытались затушить огонь.
– Уже можно не тушить, – сказал Рэйф. – Бесполезно.
Он указал большим пальцем в направлении Кэтлин.
– Ты нужен ей, Поли. Я займусь тут.
– Он мертв?
– Да.
– И Лютер тоже, – пробормотал Поли. Горе исказило его черты. Лютер был ему как отец, единственный отец, которого он знал. Тяжело вздохнув, Поли пошел утешать дочь Брендена Кармайкла.
Кэтлин сидела одна в большой комнате, гля­дя из окна в темноту. Ночь была темной и хо­лодной, как и комната, где она сидела, как и боль в ее сердце. Умер ее отец. Умер Лютер. Все, кого она любила, умерли, и она осталась одна, совсем одна…
Снова потекли слезы, она не в силах была остановить их. Она часами сидела в комнате, просто глядя в окно. Сарай сгорел вместе с молочной коровой и упряжными лошадьми. Украли всех мустангов, в том числе и серую кобылу Рэйфа. К счастью, Рэда, пару ездовых коней и черную кобылу Рэйфа удалось спасти.
Кэтлин глухо рассмеялась. Что же это за счастье, если спасают лошадей, а люди гибнут? Она была готова убить всех оставшихся лоша­дей, чтобы вернуть отца и Лютера.
Скотт, Поли и Расти уже завернули их тела в одеяла и увезли. Завтра нужно съездить в город и договориться о похоронах.
Слезы жгли ее глаза, и она прижалась лбом к холодному оконному стеклу.
– О, папа, – вздохнула она.
Вернувшись вечером на ранчо, ковбои были потрясены этим несчастьем. Они выражали соболезнования, но слова застревали у них в горле. Каждый думал, что Хикс и Кармайкл могли остаться живы, если б поблизости ока­залось больше ковбоев.
Чувствуя ответственность на своих плечах, Кэтлин убедила их, что никто не виноват. Они были далеко и делали свою работу. Вина лежа­ла на дикарях-язычниках, которые убили отца и Лютера, убили зверски и хладнокровно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65