Эрин лукаво предложила матери, что они втроем, она, Дуг и Джош, отправятся в Колорадо и обоснуются там. Рива крепко обняла дочь и отправила ее навестить Джоша. У них еще будет время заняться Колорадо.
А сейчас ей следовало притвориться, что она ест приготовленную Лиз закуску, и затем найти способ распрощаться с Бон Ви, с Абрахамом, Джорджем, Лиз и с другими. Да и с Ноэлем. Она надеялась, что сможет сделать это достойно и с минимумом слез.
Она здесь чужая и всегда была чужой.
Забавно, но ей все еще казалось, что она причастна к этому дому.
Она подошла к буфетному столу одновременно с Ноэлем. Они были одни. Все остальные разбрелись. Они взяли тарелки и серебряные приборы. Оба выбрали грибы, зажаренные в полосках бекона, он отступил на шаг и пропустил ее вперед.
Это была ее первая возможность поговорить с Ноэлем наедине. До этого момента он был так занят с властями, вызовами из офиса Столетов и местными воротилами, что просто не имел времени. Быстро, пока она еще не потеряла отваги, Рива проговорила:
— Можно поговорить с тобой несколько минут?
— Конечно, когда тебе будет угодно. — Он посмотрел на нее неулыбчивым взглядом.
— Может быть, в библиотеке? Есть нечто, что нам следует уладить наедине.
— Ты уверена, что настроилась на это?
— Да, и чем раньше, тем лучше.
— Тогда почему бы не сейчас, пока мы едим?
— Нет вопросов, — отозвалась она пустым голосом и накладывая ложкой грибы в тарелку.
Они взяли еду в библиотеку, которая была самой уединенной комнатой в доме. Изолировали не только пустой холл, внешняя галерея и хозяйская спальня, окружавшие ее, но и тяжелые книжные шкафы из красного дерева и стекла, расставленные вдоль всех стен. Пока Рива и Ноэль ели свои маленькие сандвичи с ветчиной и свежими помидорами, цыплят, сосиски с бамией, холодные вареные креветки и запеченные крабы с жареными грибами, царила глубокая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием серебра о фарфор.
Предполагается, что есть грибы с любимым — дело сладострастное и вызывавшее невероятный аппетит. Но Рива никогда не находила в этом ничего сексуального и еше менее сейчас. Она была так напряжена, что едва была способна глотать, и пища, прекрасно приправленная и приготовленная, давала ей не больше ощущения вкуса, чем автомату для бутербродов.
Она прикидывала в уме, как начнет то, что собирается сказать Ноэлю, когда он откинул салфетку, допил вино и проговорил:
— Ты выйдешь за меня замуж?
Она тупо уставилась на него. Слова она понимала, но смысл никак не доходил до нее. Она припомнила другое предложение, сделанное ей во время еды. Предложение во время еды — удивительная тактика, вероятно, это у них в роду.
— Я хочу сказать, когда ты разведешься с Галлантом, — продолжил он. — Я слышал, что он говорил в столовой.
Эти только что сказанные Ноэлем слова, их значение и причина, стоящая за ними в связи с только что выданной ей информацией, слились в ее сознании.
— Нет!
— Что ты хочешь сказать? Я слышал, как он говорил, что ты все еще его жена.
Она подалась вперед, поставив стакан на поднос.
— Я хочу сказать, что не выйду за тебя. Твое предложение очень благородно, но это невозможно.
— Не нахожу в этом ничего невозможного. — В голосе Ноэля появились гневные нотки, пальцы на бокале так побелели, что казалось чудом, как тот не треснул.
— Я не хочу, чтобы на мне женились из жалости или потому, что ты думаешь, я как-то заслужила это.
— И как ты собираешься поступить? Бросить все, над чем ты работала все эти годы, все, что ты создала с моим отцом? О, да, я допускаю, что большую часть создала ты. Отец был разумным человеком, но слишком консервативным, слишком удовлетворенным маленькими удовольствиями и маленькими прибылями, чтобы продвинуть фирму так далеко самому. По той же причине вряд ли ты одна смогла бы сделать это без его поддержки и его капитала. Вместе вы создали нечто сильное и прочное. Ты не можешь теперь это оставить.
— Но я должна! — крикнула она. — Я не имею права этого не сделать!
— У тебя есть все права, кроме легального титула. Я тебе его дам, и все будет по-прежнему. Почему, ради Бога, ты мне этого не позволяешь?
Она встала и подошла к окну. Потом проговорила через плечо:
— Какие здесь у меня права? Все было ложью долгое время.
— Ты считала себя замужем за моим отцом. Космо считал, что вы женаты, и имел все намерения, чтобы ты была его женой. Венчание, через которое вы прошли, было, как мне кажется, единственной религиозной церемонией, которую ты когда-либо праздновала. В его глазах и глазах церкви ты была его женой.
— По закону я не более чем содержанка, хорошо оплачиваемая, я это не отрицаю, но все же содержанка.
— Я могу это изменить.
— Однажды, не зная того, я лишила тебя прав рождения. Не хочу делать это сознательно.
Он поставил стакан и тоже встал.
— Никогда ты меня ничего не лишала.
— Ради Бога, — повернулась она к нему, — мы оба знаем, что это неправда.
— В том, что случилось, твоей вины нет, и я всегда знал это.
Она смотрела на его мужественные черты, ища в них столь нужное ей подтверждение.
— Ты серьезно?
— Я инстинктивно чувствовал, что отец лжет, и уверился в этом, как только увидел тебя после разлуки.
— Я тоже не могла вполне поверить тому, что он говорил мне о тебе, кроме… Почему же тогда ты уехал, если не из-за того, что хотел расстроить его брак, а он тебя выставил?
— Потому что я догадывался, как он объяснит тебе, и знал, что, если я останусь, он будет прав.
— Ты так его ненавидел?
— Я так тебя любил, — сказал он, покачав головой.
Печальная улыбка исказила ее губы.
— И ты решил довести это до горького конца? Тебе не следовало этого говорить.
— Я знаю, — резковато ответил он, — но я говорю это потому, что это так.
— Сейчас? Когда прошло столько времени? Тогда у тебя очень спокойное сердце. Если ты так меня любишь, то почему же ты вывел меня к прессе, как какой-нибудь революционер вел Марию Антуанетту на гильотину?
— Потому что вся эта печальная история всплыла, и надо было устранить все сомнения, прежде чем станет поздно. Здесь слишком много вины, слишком много подозрений, чтобы поступить иначе.
Она закрыла глаза, затем открыла, и выражение их было уныло.
— У тебя на все есть ответ!
Он тихонько чертыхнулся и отвернулся от нее. Затем, подойдя к конторке, стоявшей в углу комнаты, достал из кармана ключ и открыл один из ее ящиков. Вынув оттуда пачку бумаг, он принес ее к Риве и вручил ей.
— Что это? — с подозрением спросила она.
— Прочти.
От времени бумаги пожелтели и чуть загибались по краям. Они были соединены металлической скрепкой, поржавевшей с одного угла и оставившей след. На первой странице было ее полное имя, включая девичью фамилию, и дата. Это была середина июня 1964 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
А сейчас ей следовало притвориться, что она ест приготовленную Лиз закуску, и затем найти способ распрощаться с Бон Ви, с Абрахамом, Джорджем, Лиз и с другими. Да и с Ноэлем. Она надеялась, что сможет сделать это достойно и с минимумом слез.
Она здесь чужая и всегда была чужой.
Забавно, но ей все еще казалось, что она причастна к этому дому.
Она подошла к буфетному столу одновременно с Ноэлем. Они были одни. Все остальные разбрелись. Они взяли тарелки и серебряные приборы. Оба выбрали грибы, зажаренные в полосках бекона, он отступил на шаг и пропустил ее вперед.
Это была ее первая возможность поговорить с Ноэлем наедине. До этого момента он был так занят с властями, вызовами из офиса Столетов и местными воротилами, что просто не имел времени. Быстро, пока она еще не потеряла отваги, Рива проговорила:
— Можно поговорить с тобой несколько минут?
— Конечно, когда тебе будет угодно. — Он посмотрел на нее неулыбчивым взглядом.
— Может быть, в библиотеке? Есть нечто, что нам следует уладить наедине.
— Ты уверена, что настроилась на это?
— Да, и чем раньше, тем лучше.
— Тогда почему бы не сейчас, пока мы едим?
— Нет вопросов, — отозвалась она пустым голосом и накладывая ложкой грибы в тарелку.
Они взяли еду в библиотеку, которая была самой уединенной комнатой в доме. Изолировали не только пустой холл, внешняя галерея и хозяйская спальня, окружавшие ее, но и тяжелые книжные шкафы из красного дерева и стекла, расставленные вдоль всех стен. Пока Рива и Ноэль ели свои маленькие сандвичи с ветчиной и свежими помидорами, цыплят, сосиски с бамией, холодные вареные креветки и запеченные крабы с жареными грибами, царила глубокая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием серебра о фарфор.
Предполагается, что есть грибы с любимым — дело сладострастное и вызывавшее невероятный аппетит. Но Рива никогда не находила в этом ничего сексуального и еше менее сейчас. Она была так напряжена, что едва была способна глотать, и пища, прекрасно приправленная и приготовленная, давала ей не больше ощущения вкуса, чем автомату для бутербродов.
Она прикидывала в уме, как начнет то, что собирается сказать Ноэлю, когда он откинул салфетку, допил вино и проговорил:
— Ты выйдешь за меня замуж?
Она тупо уставилась на него. Слова она понимала, но смысл никак не доходил до нее. Она припомнила другое предложение, сделанное ей во время еды. Предложение во время еды — удивительная тактика, вероятно, это у них в роду.
— Я хочу сказать, когда ты разведешься с Галлантом, — продолжил он. — Я слышал, что он говорил в столовой.
Эти только что сказанные Ноэлем слова, их значение и причина, стоящая за ними в связи с только что выданной ей информацией, слились в ее сознании.
— Нет!
— Что ты хочешь сказать? Я слышал, как он говорил, что ты все еще его жена.
Она подалась вперед, поставив стакан на поднос.
— Я хочу сказать, что не выйду за тебя. Твое предложение очень благородно, но это невозможно.
— Не нахожу в этом ничего невозможного. — В голосе Ноэля появились гневные нотки, пальцы на бокале так побелели, что казалось чудом, как тот не треснул.
— Я не хочу, чтобы на мне женились из жалости или потому, что ты думаешь, я как-то заслужила это.
— И как ты собираешься поступить? Бросить все, над чем ты работала все эти годы, все, что ты создала с моим отцом? О, да, я допускаю, что большую часть создала ты. Отец был разумным человеком, но слишком консервативным, слишком удовлетворенным маленькими удовольствиями и маленькими прибылями, чтобы продвинуть фирму так далеко самому. По той же причине вряд ли ты одна смогла бы сделать это без его поддержки и его капитала. Вместе вы создали нечто сильное и прочное. Ты не можешь теперь это оставить.
— Но я должна! — крикнула она. — Я не имею права этого не сделать!
— У тебя есть все права, кроме легального титула. Я тебе его дам, и все будет по-прежнему. Почему, ради Бога, ты мне этого не позволяешь?
Она встала и подошла к окну. Потом проговорила через плечо:
— Какие здесь у меня права? Все было ложью долгое время.
— Ты считала себя замужем за моим отцом. Космо считал, что вы женаты, и имел все намерения, чтобы ты была его женой. Венчание, через которое вы прошли, было, как мне кажется, единственной религиозной церемонией, которую ты когда-либо праздновала. В его глазах и глазах церкви ты была его женой.
— По закону я не более чем содержанка, хорошо оплачиваемая, я это не отрицаю, но все же содержанка.
— Я могу это изменить.
— Однажды, не зная того, я лишила тебя прав рождения. Не хочу делать это сознательно.
Он поставил стакан и тоже встал.
— Никогда ты меня ничего не лишала.
— Ради Бога, — повернулась она к нему, — мы оба знаем, что это неправда.
— В том, что случилось, твоей вины нет, и я всегда знал это.
Она смотрела на его мужественные черты, ища в них столь нужное ей подтверждение.
— Ты серьезно?
— Я инстинктивно чувствовал, что отец лжет, и уверился в этом, как только увидел тебя после разлуки.
— Я тоже не могла вполне поверить тому, что он говорил мне о тебе, кроме… Почему же тогда ты уехал, если не из-за того, что хотел расстроить его брак, а он тебя выставил?
— Потому что я догадывался, как он объяснит тебе, и знал, что, если я останусь, он будет прав.
— Ты так его ненавидел?
— Я так тебя любил, — сказал он, покачав головой.
Печальная улыбка исказила ее губы.
— И ты решил довести это до горького конца? Тебе не следовало этого говорить.
— Я знаю, — резковато ответил он, — но я говорю это потому, что это так.
— Сейчас? Когда прошло столько времени? Тогда у тебя очень спокойное сердце. Если ты так меня любишь, то почему же ты вывел меня к прессе, как какой-нибудь революционер вел Марию Антуанетту на гильотину?
— Потому что вся эта печальная история всплыла, и надо было устранить все сомнения, прежде чем станет поздно. Здесь слишком много вины, слишком много подозрений, чтобы поступить иначе.
Она закрыла глаза, затем открыла, и выражение их было уныло.
— У тебя на все есть ответ!
Он тихонько чертыхнулся и отвернулся от нее. Затем, подойдя к конторке, стоявшей в углу комнаты, достал из кармана ключ и открыл один из ее ящиков. Вынув оттуда пачку бумаг, он принес ее к Риве и вручил ей.
— Что это? — с подозрением спросила она.
— Прочти.
От времени бумаги пожелтели и чуть загибались по краям. Они были соединены металлической скрепкой, поржавевшей с одного угла и оставившей след. На первой странице было ее полное имя, включая девичью фамилию, и дата. Это была середина июня 1964 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112