А потом расстегнуть пуговицы на ее жакете и прикоснуться к ней сквозь тонкий кремовый шелк блузки.
Сара протянула руку, и он пожал ее. Что-то промелькнуло в ее глубоких глазах, оттененных густыми черными ресницами, но она сказала только одно:
– Доброй ночи, мистер Макуэйд.
– Доброй ночи, миссис Кокрейн.
– Желаю вам благополучно добраться до Ньюпорта.
– Спасибо.
Их руки расцепились. Алекс помедлил еще две секунды, потом повернулся, бегом спустился по ступеням крыльца и ушел.
Сара еще на минуту задержалась в дверях, провожая его взглядом, пока он не скрылся из виду. Она не была наивна и прекрасно поняла ход мыслей мистера Макуэйда. Во всем этом не было ничего необычного или шокирующего: в конце концов, она и раньше не раз становилась предметом мужского восхищения. Иногда она находила такое внимание приятным, порой – утомительным, но оно ничего для нее не значило. Так что же произошло на этот раз? Не желая заниматься бесплодными размышлениями, Сара захлопнула входную дверь и поспешила наверх, чтобы посидеть с Ташей до прихода врача.
6
Никто не отозвался на ее робкий стук в дверь спальни для гостей. Сара постучала еще раз, чуть громче, и, услыхав тихий ответ, заглянула в комнату.
– Ты спишь? – шепотом спросила она.
– Нет-нет, входите, пожалуйста.
Наташа встретила ее появление слабой улыбкой.
– О, вы принесли мне чай! Вы так добры.
– А к чаю – несколько ячменных лепешек нашей поварихи со сливовым вареньем: никто не может перед ними устоять.
Поскольку Наташа, по ее собственному признанию, в этот день съела на ленч один только апельсин, Сара решила, что от чая она не откажется.
– Дать тебе сливок и сахару?
– Только сахар, если можно. Вы побудете со мной?
– Да, если хочешь. Давай, Таша, возьми лепешку, ты должна что-нибудь съесть.
Сара села на край кровати, глядя, как смуглая черноволосая девушка послушно откусывает от сладкой треугольной лепешки. Ей невольно пришло в голову, что шелковая ночная рубашка персикового цвета, которую она одолжила Наташе, странно выглядит в сочетании с ее оливковой кожей. Но, возможно, дело было не только в цвете кожи: по контрасту со знойной, чувственной красотой Наташи светлая рубашка казалась слишком детской, наивно-девственной.
– Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше, спасибо. Доктор наложил повязку на руку – сразу стало легче.
Доктор Паттерсон сказал, что это сильный ушиб, хотя рука и не распухла. Он посоветовал щадить левую руку и по возможности не пользоваться ею, пока боль не пройдет.
– Мы бы так и не узнали, что ты поранилась, если бы доктор случайно не обнаружил повреждение. Не надо так скрытничать, Таша. Тебе вовсе не обязательно быть стоиком. Особенно сейчас.
Наташа опустила глаза, нервно кроша лепешку на тарелке у себя на коленях.
– Я не знаю это слово, – пробормотала она.
– Стоик? Это человек, который скрывает, что ему больно, и все терпит молча.
– Но теперь со мной все в порядке, мне не больно.
– Нет?
Девушка упорно опускала глаза, избегая взгляда Сары.
– Очень скоро я смогу уйти. Может, даже завтра.
Сара пересела на край кровати.
– Глупости. Ты останешься здесь, пока не поправишься окончательно.
– Но нет, я не могу! Вы слишком добры, но я не должна злоупотреблять…
– Хватит, Таша, и не спорь со мной. Работать ты не сможешь. Как ты собираешься вращать швейную машинку больной рукой? И потом, куда ты пойдешь? Тебе страшно возвращаться в свою старую квартиру, да я бы все равно тебя туда не пустила – это небезопасно. Почему ты плачешь? Не надо, все уже в прошлом, все в порядке, прошу тебя, не плачь.
– Я не могу удержаться, – прошептала Наташа, закрывая лицо руками. – О, миссис Кокрейн, мне так стыдно! Ужасно стыдно.
Сара отставила в сторону чайный поднос и обняла девушку.
– Но почему? – спросила она, хотя и знала ответ. О сексуальном унижении ей было известно все.
– Для меня все изменилось. Того, что было раньше, уже никогда больше не будет.
Не в силах ей солгать, Сара тяжело вздохнула.
– Скорее всего, ты права. Но важно помнить одно: ты ничего плохого не делала. Ты стала жертвой этого мужчины, но не ты толкнула его на насилие своим поведением или каким-нибудь поступком. Запомни это, Таша. Не в твоей власти было изменить ход событий.
Наташа вырвалась из ее объятий.
– Я это знаю. Умом я все понимаю, но все равно… Мне так грустно. И стыдно. Я ничего не могу с собой поделать.
– Я понимаю, поверь. Так легко взять вину на себя, потому что ты чувствуешь себя грязной из-за того, что случилось. Но послушай меня, Таша. Не позволяй этому негодяю отравить свою душу. Загляни поглубже в свое сердце, и ты увидишь, что ты ни в чем не виновата. Только так ты сможешь себя спасти. Ты меня понимаешь? Вспомни, какой была твоя жизнь до этого ужасного случая, вспомни, какой была ты сама. Вспомни все свои надежды и мечты, веру в то, что окружающие люди так же добросердечны, как ты сама…
Сара запнулась, утирая слезы со своих собственных щек. Она поняла, что сказала слишком много: Наташа следила за ней напряженным взглядом.
– Вот что я могу тебе сказать, – закончила она уже более спокойным голосом, – со временем тебе станет легче. Время заживляет раны, они рубцуются. И тогда боль уйдет. – Сара криво усмехнулась. – Боль может даже закалить тебя. Она сделает тебя сильнее.
Обе женщины замолчали. Через некоторое время Наташа сказала, что теперь ей хотелось бы уснуть. Сара забрала поднос и оставила ее одну.
* * *
– Это потрясающий наряд, – одобрительно заметила Наташа из глубины обитого атласом кресла в спальне Сары. – Очень вам идет. Вы бледная, но вам можно носить контрастные цвета, потому что вы высокая. А таким коротышкам, как я, надо носить одноцветное.
Сара посмотрела на себя в зеркало на дверце гардероба. На ней была новая блузка из розового гипюра с буфами на плечах и узкими рукавами до запястья, юбка из черной тафты с пышной оборкой «гребешком» и шляпа из розовой соломки, отделанная черным брабантским кружевом. Ей хотелось надеяться, что у нее хороший вкус в одежде, но ее подход был скорее интуитивным, в то время как Наташа всегда точно знала и могла объяснить на словах, почему тот или иной предмет одежды кому-то идет или не идет.
– Ты не коротышка, – машинально откликнулась Сара, потуже затягивая задорный черный бант на поясе. – Просто ты чуть ниже среднего роста.
– Я уже ухожу, мама, – прокричал Майкл в открытую дверь.
– Тебе уже пора на урок? – воскликнула она, оборачиваясь.
Майкл брал уроки игры на фортепьяно, и на этой неделе их перенесли на час вперед.
– Ну тогда подойди и поцелуй меня.
Он вошел, застенчиво поглядывая на Наташу и бормоча приветствия себе под нос. На новую гостью он взирал как на некую диковинку, исподтишка рассматривал ее, но почти никогда с ней не заговаривал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Сара протянула руку, и он пожал ее. Что-то промелькнуло в ее глубоких глазах, оттененных густыми черными ресницами, но она сказала только одно:
– Доброй ночи, мистер Макуэйд.
– Доброй ночи, миссис Кокрейн.
– Желаю вам благополучно добраться до Ньюпорта.
– Спасибо.
Их руки расцепились. Алекс помедлил еще две секунды, потом повернулся, бегом спустился по ступеням крыльца и ушел.
Сара еще на минуту задержалась в дверях, провожая его взглядом, пока он не скрылся из виду. Она не была наивна и прекрасно поняла ход мыслей мистера Макуэйда. Во всем этом не было ничего необычного или шокирующего: в конце концов, она и раньше не раз становилась предметом мужского восхищения. Иногда она находила такое внимание приятным, порой – утомительным, но оно ничего для нее не значило. Так что же произошло на этот раз? Не желая заниматься бесплодными размышлениями, Сара захлопнула входную дверь и поспешила наверх, чтобы посидеть с Ташей до прихода врача.
6
Никто не отозвался на ее робкий стук в дверь спальни для гостей. Сара постучала еще раз, чуть громче, и, услыхав тихий ответ, заглянула в комнату.
– Ты спишь? – шепотом спросила она.
– Нет-нет, входите, пожалуйста.
Наташа встретила ее появление слабой улыбкой.
– О, вы принесли мне чай! Вы так добры.
– А к чаю – несколько ячменных лепешек нашей поварихи со сливовым вареньем: никто не может перед ними устоять.
Поскольку Наташа, по ее собственному признанию, в этот день съела на ленч один только апельсин, Сара решила, что от чая она не откажется.
– Дать тебе сливок и сахару?
– Только сахар, если можно. Вы побудете со мной?
– Да, если хочешь. Давай, Таша, возьми лепешку, ты должна что-нибудь съесть.
Сара села на край кровати, глядя, как смуглая черноволосая девушка послушно откусывает от сладкой треугольной лепешки. Ей невольно пришло в голову, что шелковая ночная рубашка персикового цвета, которую она одолжила Наташе, странно выглядит в сочетании с ее оливковой кожей. Но, возможно, дело было не только в цвете кожи: по контрасту со знойной, чувственной красотой Наташи светлая рубашка казалась слишком детской, наивно-девственной.
– Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше, спасибо. Доктор наложил повязку на руку – сразу стало легче.
Доктор Паттерсон сказал, что это сильный ушиб, хотя рука и не распухла. Он посоветовал щадить левую руку и по возможности не пользоваться ею, пока боль не пройдет.
– Мы бы так и не узнали, что ты поранилась, если бы доктор случайно не обнаружил повреждение. Не надо так скрытничать, Таша. Тебе вовсе не обязательно быть стоиком. Особенно сейчас.
Наташа опустила глаза, нервно кроша лепешку на тарелке у себя на коленях.
– Я не знаю это слово, – пробормотала она.
– Стоик? Это человек, который скрывает, что ему больно, и все терпит молча.
– Но теперь со мной все в порядке, мне не больно.
– Нет?
Девушка упорно опускала глаза, избегая взгляда Сары.
– Очень скоро я смогу уйти. Может, даже завтра.
Сара пересела на край кровати.
– Глупости. Ты останешься здесь, пока не поправишься окончательно.
– Но нет, я не могу! Вы слишком добры, но я не должна злоупотреблять…
– Хватит, Таша, и не спорь со мной. Работать ты не сможешь. Как ты собираешься вращать швейную машинку больной рукой? И потом, куда ты пойдешь? Тебе страшно возвращаться в свою старую квартиру, да я бы все равно тебя туда не пустила – это небезопасно. Почему ты плачешь? Не надо, все уже в прошлом, все в порядке, прошу тебя, не плачь.
– Я не могу удержаться, – прошептала Наташа, закрывая лицо руками. – О, миссис Кокрейн, мне так стыдно! Ужасно стыдно.
Сара отставила в сторону чайный поднос и обняла девушку.
– Но почему? – спросила она, хотя и знала ответ. О сексуальном унижении ей было известно все.
– Для меня все изменилось. Того, что было раньше, уже никогда больше не будет.
Не в силах ей солгать, Сара тяжело вздохнула.
– Скорее всего, ты права. Но важно помнить одно: ты ничего плохого не делала. Ты стала жертвой этого мужчины, но не ты толкнула его на насилие своим поведением или каким-нибудь поступком. Запомни это, Таша. Не в твоей власти было изменить ход событий.
Наташа вырвалась из ее объятий.
– Я это знаю. Умом я все понимаю, но все равно… Мне так грустно. И стыдно. Я ничего не могу с собой поделать.
– Я понимаю, поверь. Так легко взять вину на себя, потому что ты чувствуешь себя грязной из-за того, что случилось. Но послушай меня, Таша. Не позволяй этому негодяю отравить свою душу. Загляни поглубже в свое сердце, и ты увидишь, что ты ни в чем не виновата. Только так ты сможешь себя спасти. Ты меня понимаешь? Вспомни, какой была твоя жизнь до этого ужасного случая, вспомни, какой была ты сама. Вспомни все свои надежды и мечты, веру в то, что окружающие люди так же добросердечны, как ты сама…
Сара запнулась, утирая слезы со своих собственных щек. Она поняла, что сказала слишком много: Наташа следила за ней напряженным взглядом.
– Вот что я могу тебе сказать, – закончила она уже более спокойным голосом, – со временем тебе станет легче. Время заживляет раны, они рубцуются. И тогда боль уйдет. – Сара криво усмехнулась. – Боль может даже закалить тебя. Она сделает тебя сильнее.
Обе женщины замолчали. Через некоторое время Наташа сказала, что теперь ей хотелось бы уснуть. Сара забрала поднос и оставила ее одну.
* * *
– Это потрясающий наряд, – одобрительно заметила Наташа из глубины обитого атласом кресла в спальне Сары. – Очень вам идет. Вы бледная, но вам можно носить контрастные цвета, потому что вы высокая. А таким коротышкам, как я, надо носить одноцветное.
Сара посмотрела на себя в зеркало на дверце гардероба. На ней была новая блузка из розового гипюра с буфами на плечах и узкими рукавами до запястья, юбка из черной тафты с пышной оборкой «гребешком» и шляпа из розовой соломки, отделанная черным брабантским кружевом. Ей хотелось надеяться, что у нее хороший вкус в одежде, но ее подход был скорее интуитивным, в то время как Наташа всегда точно знала и могла объяснить на словах, почему тот или иной предмет одежды кому-то идет или не идет.
– Ты не коротышка, – машинально откликнулась Сара, потуже затягивая задорный черный бант на поясе. – Просто ты чуть ниже среднего роста.
– Я уже ухожу, мама, – прокричал Майкл в открытую дверь.
– Тебе уже пора на урок? – воскликнула она, оборачиваясь.
Майкл брал уроки игры на фортепьяно, и на этой неделе их перенесли на час вперед.
– Ну тогда подойди и поцелуй меня.
Он вошел, застенчиво поглядывая на Наташу и бормоча приветствия себе под нос. На новую гостью он взирал как на некую диковинку, исподтишка рассматривал ее, но почти никогда с ней не заговаривал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95