Мы не могли пройти мимо. Хани зачарованно глядела на ткани, к нам вышла темноглазая женщина в черном и показала темно-синий, как полуночное небо, бархат.
— Кэтрин, это подойдет тебе. Какое дивное платье может получиться! — воскликнула Хани.
Она приложила ко мне материю, и женщина в черном одобрительно закивала головой.
Хани обернула ткань вокруг меня. Но я сказала:
— Что ты делаешь, Хани? У нас нет денег. Тогда я решила, что больше не буду носить одежду Изабеллы. Хани сама нашла себе одежду. Я поступила так же, но как мне хотелось одеться в бархат.
— Пойдем, Хани, — сказала я. — Все это ни к чему.
По моему настоянию мы ушли.
В гостинице нам подали напиток, который имел странный привкус мяты, и мы быстро выпили его и отправились назад.
Войдя в свою комнату, я увидела на моей кровати сверток. Открыв его, я обнаружила отрез бархата, который мы видели в лавке.
В восхищении я смотрела на него. Что бы это значило? Неужели женщина в магазине подумала, что мы его покупаем? Его надо сейчас же вернуть.
Я пошла к Хани. Ее это удивило не меньше, чем меня, и мы решили, что женщина поняла, будто мы покупаем этот материал.
Мы решили найти Джона Грегори и немедленно объяснить ему все. Когда мы наконец отыскали его, он сказал:
— Это не ошибка. Бархат ваш.
— Но как мы расплатимся за него?
— Все будет в порядке.
— Кто же заплатит?
— Женщина из лавки знает, что вы с гасиенды. Здесь не будет никаких затруднений.
— Значит, дон Фелипе заплатит за это?
— Да.
— Я не могу принять такой подарок.
— Но отказываться нельзя.
— Меня насильно привезли сюда. Меня заставили подчиниться, но я не приму от него подарков.
— Материал нельзя вернуть обратно. Женщина думает, что вы находитесь под покровительством дона Фелипе. Он первый человек на острове. Это будет неуважением к нему, если вы вернете бархат. Это невозможно.
— Тогда верните его ему, так как я не приму его. Джон Грегори поклонился и взял материал, который я впихнула ему в руки.
— Жаль, — сказала Хани, — из него получилось бы очень хорошее платье.
— Ты хочешь, чтоб я принимала подарки от человека, унизившего меня? Это равносильно оправданию того, что произошло. Я никогда не прощу ему.
— Никогда, Кэтрин? Осторожнее произноси это слово. Все могло бы быть и хуже. В конце концов, он относился к тебе с уважением.
— Уважение! Ты видела? Ты видела мое унижение?
— Но ты же не страдала, как Изабелла в руках Джейка Пенлайона.
— Это было точно так же… только способ немного отличался. Она родила ребенка Джейка Пенлайона, и я ношу ребенка. Хани, мне становится тошно, когда я думаю об этом.
— Все равно, — сказала Хани, — мне жаль бархат…
Мне передали приглашение пообедать с доном Фелипе.
Я гадала, что это значит.
Я тщательно нарядилась. Мы с Хани сшили платье из материала, найденного в комнате для рукоделия.
Когда я надела платье, то подумала, что в моих поступках не было логики, когда я надменно отвергла бархат, принесенный из лавки. Поскольку все в этом доме принадлежало ему, мы жили за его счет.
Он ждал меня в холодной темной гостиной, в которой мы раньше обедали. В черном камзоле, отделанном ослепительно белыми кружевами, он казался утонченно изящным. Когда мы обедали здесь в первый раз, нас ничего не смущало, теперь же между нами стояли воспоминания, которые ни он, ни я уже не могли вычеркнуть из памяти.
Он был равнодушен, но учтив, и, как в первый раз, безмолвные слуги уставили стол блюдами, которые были мне знакомы. Я почувствовала некоторое возбуждение, которого не знала раньше. Я вспоминала ту ночь, когда нежно и чувственно дотронулась до его лица, притворясь спящей.
Пока в гостиной были слуги, он рассказывал об острове. Он говорил без вдохновения, но под этой сдержанной манерой я ощущала сильные чувства. Он распоряжался островом. Он управлял от имени своего господина, Филиппа II, столь же странного и молчаливого, как и он сам. Испанцы отличались от нас: они не смеялись так громко, как мы, и вообще считали нас варварами.
Он рассказал мне, как гуанчи, коренные жители острова, раскрашивали кожу темно-красной смолой драконова дерева, и как они мумифицировали своих покойников.
Это было интересно, и мне хотелось знать все больше и больше об острове. Он сказал, что пик Тейдо, возвышавшийся над равниной снежной вершиной, снег на которой никогда не таял, даже когда внизу был зной, почитался гуанчами как божество, которое надо задабривать.
И только когда мы закончили трапезу и остались одни, я поняла, почему он пригласил меня поужинать.
— Вы ходили в Лагуну и видели собор, — произнес он.
— Да, — ответила я.
— Вам не следует вести себя подобно еретикам в Лагуне.
— Я веду себя, как хочу, и если вы считаете меня еретичкой, то я и буду вести себя, как еретичка.
— Когда вы посещаете католический собор, то должны проявлять уважение к Пресвятой Деве и алтарю, вы должны преклонить колени и молиться, как другие.
— Вы хотите, чтоб я лицемерила…
— Я решил, что вы должны родить ребенка, и не хочу, чтобы с вами случилось что-нибудь, чего я не могу предотвратить.
Я положила руки на живот. Иногда я обманывала себя, воображая, что чувствую своего ребенка. Этого не могло быть, так как было еще слишком рано, я это очень хорошо знала.
— А что может случиться? — настаивала я.
— Вы можете предстать перед инквизицией. Там вас будут допрашивать.
— Меня? В чем я провинилась перед инквизицией?
— Это Испания. О, я знаю, что мы далеко, на острове, но Испания — везде, в любом месте на земле.
— Но не в Англии, — сказала я гордо.
— И там тоже. Уверяю вас, что это скоро произойдет.
— Этого никогда не будет. — Я представила Джейка Пенлайона с его насмешливо сверкающими глазами, размахивающего абордажной саблей и кричащего испанцам, что они еще узнают его.
— Послушайте, — сказал он, — вскоре весь мир будет нашим. Мы принесем священную инквизицию на вашу землю… и все будет так, как и в любом другом месте. Никто не избежит этого. Если вас схватят, то даже я не смогу помочь. Инквизиция следит за всем , даже за нашим высочайшим королем Филиппом.
— Я не испанка. Они не осмелятся тронуть меня.
— Они захватили многих ваших земляков. Будьте благоразумны. Послушайте меня. Завтра вас начнут наставлять в истинную веру.
— Я не пойду на это.
— Вы более глупы, чем я предполагал. Вам следует знать, что происходит с теми, кто идет против нашей религии.
— Истинной религии? Вашей? Того, кто растоптал невинных ради собственной мести? Вы похитили трех женщин, подвергли их унижению и боли, убили хорошего человека только потому, что он пытался защитить свою жену. И вы говорите мне о вере, истинной вере, единственной вере!
— Замолчите! — Впервые я увидела, что он вышел из себя. — Неужели вы не понимаете, что слуги могут услышать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94