Черная как ночь, с белой звездочкой на носу. Она попыталась было куснуть Александру за плечо, но та вовремя увернулась и лошадь уткнулась мордой ей в подбородок. Это была любовь с первого взгляда.
— Нужно придумать ей имя, — сказала Александра, нежно прислонившись к Дугласу после того, как сделка была оформлена. Новая лошадь стояла привязанная позади их кабриолета.
— Чернушка? Ночка?
— О нет, это слишком банально. Он помог ей сесть в кабриолет, потом обошел его, чтобы влезть самому, и тронул поводья.
— Ну? — спросил он, некоторое время спустя.
— Я назову ее Колин, — В ней нет ирландской крови.
— Я знаю. Зато в ней есть оригинальность.
Дуглас ухмыльнулся. Настроение у него было замечательным. Он пустил лошадь быстрее. Ему не терпелось добраться до ручья и показать ей, какой он умелый любовник. По дороге он обдумывал положение в Напле и аргументы за и против вторжения. Он так задумался, что почти забыл, что она сидит рядом с ним. Это было чудесно. Он снова стал самим собой.
Когда они подъехали к ручью, он помог ей выбраться из экипажа. Но как только она обвила его шею руками, он забыл обо всем на свете и опомнился только тогда, когда все уже произошло. Он лежал и проклинал себя. Проклятье, он опять не смог ничего с собой сделать. Господи, да куда же подевались его хладнокровие и рассудок? Ну за что ему такие страдания?
Александра лежала на траве и думала, сможет ли она когда-нибудь пошевелиться. Он взял ее очень быстро, как и всегда, но сначала доставил ей такое наслаждение, что она потеряла контроль над собой и закричала. Лучи солнца пробивались сквозь густые кроны дубов и играли у нее на лице. На ее крик отозвалась ее новая кобыла. Дуглас что-то говорил ей, но она не понимала и половины из того, что он говорит.
— Нет, — сказал он, — это больше, чем я могу вынести.
Он снова прижался к ней и стал ее целовать. Она приоткрыла рот, и все началось сызнова.
— Проклятье! — глотнув свежего воздуха, он снова припал к ее губам.
— Я люблю тебя, — повторяла Александра, целуя его подбородок, горло, плечи, и обнимая его горячими руками.
— Нет, — вдруг сказал Дуглас и отодвинулся. Его взгляд стал жестким. — Нет, его не так. Пойми меня правильно, Александра. Женщина говорит мужчине, что любит его, просто потому, что ей нужно как-то оправдать свою страсть. Если она дрожит от страсти, если она получает огромное наслаждение, тогда его может быть и любовь, а не просто похоть. А ты еще очень молода и романтична; и для тебя очень важно замаскировать свои плотские желания возвышенными чувствами. Так уж устроены женщины. К тому же ты наверняка начиталась этих глупых женских романов; но если ты как следует подумаешь над тем, что я сказал, то в конце концов поймешь, что я прав.
— Да ты просто дурак! — Александра нанесла ему резкий удар в челюсть. Он покачнулся на локте и, удивленный ее неожиданным выпадом, упал на спину.
— Ты тупой грубиян! Похотливый самец!
— Что касается последнего, я согласен. Я и сам все время заявляю тебе об атом.
— Иди ты к черту!
Она вскочила на ноги и начала одеваться, тяжело дыша. От ярости ее заколотила дрожь.
— Александра, ну будь благоразумной. Перестань.
Ну нет. Она с остервенением натягивала на себя одежду, отрывая пуговицы, не захотевшие застегиваться.
Он приподнялся на локте, — совершенно спокойный, расслабленный и удовлетворенный.
— Ну, Александра, почему ты так расстроилась, услышав правду? Любовь и прочую чепуху придумали поэты, и она не стала более реальной оттого, что они излагают все эти глупости, рифмуя слова. Любовь так же эфемерна, как мечта, и так же незначительна, как дождь, который струится у тебя между пальцами. И не пытайся использовать ее в качестве оправдания или извинения за то, что ты получаешь удовольствие и даришь его мне. Не делай этого. Нам хорошо с тобой вместе. Ты прекрасно устраиваешь меня, настолько, что я даже превращаюсь в похотливого самца, когда вижу тебя. И не переживай, что не можешь завуалировать это какой-нибудь романтической чепухой.
Она уже почти оделась, осталось только надеть чулки и ботинки. Подбоченясь, она сказала очень медленно и спокойно:
— Я знала, что не нужно говорить тебе этого. Я знала, что не вызываю в тебе ответного чувства, и боялась, что, сказав об этом, дам тебе слишком большую власть над собой. Но, оказывается, бояться было нечего. Я так мало значу для тебя, что тебе и не нужна эта власть. Я не понимала, что ты посмеешься над моими словами И чувствами и что ты так извратишь их. Твой цинизм мне противен. И если тебе легче жить с такими мыслями, если ты считаешь, что это оправдывает твои наклонности, я больше не люблю тебя, Дуглас. Я с радостью как следует наподдала бы тебе, но я накажу тебя другим способом.
Она подобрала его штаны и ботинки и побежала с ними к ручью. Размахнувшись, она забросила их как можно дальше.
Дуглас вскочил, чтобы перехватить ее, но было слишком поздно.
— Черт!
Он прыгнул в ручей, пытаясь поймать свои вещи. Тем временем Александра отвязала лошадь, забралась в экипаж и в следующее мгновение умчалась, оставляя за собой клубы пыли. Его рубашка и куртка лежали рядом с ней на сиденье.
Она слышала, как он кричал ей вслед, но вместо того, чтобы остановиться, только подгоняла лошадь. Он был босиком и не мог догнать ее, и сколько он ни свистел лошадям, они не обращали на него никакого внимания. Александра улыбалась. Циничный нахал. Месть была очень сладкой.
Через полчаса Дуглас набрел на тисовое дерево, на котором, как белый флаг, развевалась его рубашка. Он подивился, когда она успела стащить и рубашку. Проклятье. Ему было жарко, он обливался потом и мечтал, чтобы ее шея оказалась в его руках, хотя бы на мгновение, чтобы он смог свернуть ее.
Чертова девчонка. Как и все женщины во все времена, она пытается скрыть нормальную здоровую похоть за чем-то возвышенным и не существующим на свете. Можно не сомневаться: если бы он поддержал ее, она пошла бы дальше и добралась до духовного единения и родства их душ. А такого уже никто бы не вынес.
Рубашка прилипла к потной спине. Полуденное солнце жгло его кожу. Еще четверть мили, и он нашел свою куртку свисающей с нижней ветки клена.
Когда он достиг ступеней парадного крыльца Нортклифф-холла, то был готов убить ее.
Холлис невозмутимо приветствовал его:
— Ах, ваша милость вернулись с прогулки. Ее милость рассказала нам, как вас восхитили тюльпаны, склоняющиеся над ручьем; и высокие тополя, растущие вдоль дикой тропинки; и благоухание сирени; и про то, как вам захотелось слиться с природой и как вы решили искупаться в ручье, чтобы ощутить себя в одной стихии с рыбами, населяющими этот водный поток. Она сказала, что вы были очень добры и разрешили ей покинуть вас и уйти домой, так как у нее разболелась голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Нужно придумать ей имя, — сказала Александра, нежно прислонившись к Дугласу после того, как сделка была оформлена. Новая лошадь стояла привязанная позади их кабриолета.
— Чернушка? Ночка?
— О нет, это слишком банально. Он помог ей сесть в кабриолет, потом обошел его, чтобы влезть самому, и тронул поводья.
— Ну? — спросил он, некоторое время спустя.
— Я назову ее Колин, — В ней нет ирландской крови.
— Я знаю. Зато в ней есть оригинальность.
Дуглас ухмыльнулся. Настроение у него было замечательным. Он пустил лошадь быстрее. Ему не терпелось добраться до ручья и показать ей, какой он умелый любовник. По дороге он обдумывал положение в Напле и аргументы за и против вторжения. Он так задумался, что почти забыл, что она сидит рядом с ним. Это было чудесно. Он снова стал самим собой.
Когда они подъехали к ручью, он помог ей выбраться из экипажа. Но как только она обвила его шею руками, он забыл обо всем на свете и опомнился только тогда, когда все уже произошло. Он лежал и проклинал себя. Проклятье, он опять не смог ничего с собой сделать. Господи, да куда же подевались его хладнокровие и рассудок? Ну за что ему такие страдания?
Александра лежала на траве и думала, сможет ли она когда-нибудь пошевелиться. Он взял ее очень быстро, как и всегда, но сначала доставил ей такое наслаждение, что она потеряла контроль над собой и закричала. Лучи солнца пробивались сквозь густые кроны дубов и играли у нее на лице. На ее крик отозвалась ее новая кобыла. Дуглас что-то говорил ей, но она не понимала и половины из того, что он говорит.
— Нет, — сказал он, — это больше, чем я могу вынести.
Он снова прижался к ней и стал ее целовать. Она приоткрыла рот, и все началось сызнова.
— Проклятье! — глотнув свежего воздуха, он снова припал к ее губам.
— Я люблю тебя, — повторяла Александра, целуя его подбородок, горло, плечи, и обнимая его горячими руками.
— Нет, — вдруг сказал Дуглас и отодвинулся. Его взгляд стал жестким. — Нет, его не так. Пойми меня правильно, Александра. Женщина говорит мужчине, что любит его, просто потому, что ей нужно как-то оправдать свою страсть. Если она дрожит от страсти, если она получает огромное наслаждение, тогда его может быть и любовь, а не просто похоть. А ты еще очень молода и романтична; и для тебя очень важно замаскировать свои плотские желания возвышенными чувствами. Так уж устроены женщины. К тому же ты наверняка начиталась этих глупых женских романов; но если ты как следует подумаешь над тем, что я сказал, то в конце концов поймешь, что я прав.
— Да ты просто дурак! — Александра нанесла ему резкий удар в челюсть. Он покачнулся на локте и, удивленный ее неожиданным выпадом, упал на спину.
— Ты тупой грубиян! Похотливый самец!
— Что касается последнего, я согласен. Я и сам все время заявляю тебе об атом.
— Иди ты к черту!
Она вскочила на ноги и начала одеваться, тяжело дыша. От ярости ее заколотила дрожь.
— Александра, ну будь благоразумной. Перестань.
Ну нет. Она с остервенением натягивала на себя одежду, отрывая пуговицы, не захотевшие застегиваться.
Он приподнялся на локте, — совершенно спокойный, расслабленный и удовлетворенный.
— Ну, Александра, почему ты так расстроилась, услышав правду? Любовь и прочую чепуху придумали поэты, и она не стала более реальной оттого, что они излагают все эти глупости, рифмуя слова. Любовь так же эфемерна, как мечта, и так же незначительна, как дождь, который струится у тебя между пальцами. И не пытайся использовать ее в качестве оправдания или извинения за то, что ты получаешь удовольствие и даришь его мне. Не делай этого. Нам хорошо с тобой вместе. Ты прекрасно устраиваешь меня, настолько, что я даже превращаюсь в похотливого самца, когда вижу тебя. И не переживай, что не можешь завуалировать это какой-нибудь романтической чепухой.
Она уже почти оделась, осталось только надеть чулки и ботинки. Подбоченясь, она сказала очень медленно и спокойно:
— Я знала, что не нужно говорить тебе этого. Я знала, что не вызываю в тебе ответного чувства, и боялась, что, сказав об этом, дам тебе слишком большую власть над собой. Но, оказывается, бояться было нечего. Я так мало значу для тебя, что тебе и не нужна эта власть. Я не понимала, что ты посмеешься над моими словами И чувствами и что ты так извратишь их. Твой цинизм мне противен. И если тебе легче жить с такими мыслями, если ты считаешь, что это оправдывает твои наклонности, я больше не люблю тебя, Дуглас. Я с радостью как следует наподдала бы тебе, но я накажу тебя другим способом.
Она подобрала его штаны и ботинки и побежала с ними к ручью. Размахнувшись, она забросила их как можно дальше.
Дуглас вскочил, чтобы перехватить ее, но было слишком поздно.
— Черт!
Он прыгнул в ручей, пытаясь поймать свои вещи. Тем временем Александра отвязала лошадь, забралась в экипаж и в следующее мгновение умчалась, оставляя за собой клубы пыли. Его рубашка и куртка лежали рядом с ней на сиденье.
Она слышала, как он кричал ей вслед, но вместо того, чтобы остановиться, только подгоняла лошадь. Он был босиком и не мог догнать ее, и сколько он ни свистел лошадям, они не обращали на него никакого внимания. Александра улыбалась. Циничный нахал. Месть была очень сладкой.
Через полчаса Дуглас набрел на тисовое дерево, на котором, как белый флаг, развевалась его рубашка. Он подивился, когда она успела стащить и рубашку. Проклятье. Ему было жарко, он обливался потом и мечтал, чтобы ее шея оказалась в его руках, хотя бы на мгновение, чтобы он смог свернуть ее.
Чертова девчонка. Как и все женщины во все времена, она пытается скрыть нормальную здоровую похоть за чем-то возвышенным и не существующим на свете. Можно не сомневаться: если бы он поддержал ее, она пошла бы дальше и добралась до духовного единения и родства их душ. А такого уже никто бы не вынес.
Рубашка прилипла к потной спине. Полуденное солнце жгло его кожу. Еще четверть мили, и он нашел свою куртку свисающей с нижней ветки клена.
Когда он достиг ступеней парадного крыльца Нортклифф-холла, то был готов убить ее.
Холлис невозмутимо приветствовал его:
— Ах, ваша милость вернулись с прогулки. Ее милость рассказала нам, как вас восхитили тюльпаны, склоняющиеся над ручьем; и высокие тополя, растущие вдоль дикой тропинки; и благоухание сирени; и про то, как вам захотелось слиться с природой и как вы решили искупаться в ручье, чтобы ощутить себя в одной стихии с рыбами, населяющими этот водный поток. Она сказала, что вы были очень добры и разрешили ей покинуть вас и уйти домой, так как у нее разболелась голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89